Я однажды выпила много вина, и спросила ее, какого черта она вышла замуж за такого мудака.
Поскольку она была доброй женщиной с манерами богатых людей, она не сказала мне, чтобы я не совала нос в чужие дела. Она мягко улыбнулась и сказала: «Есть много причин, по которым мой муж может показаться плохим другим людям. Но каждое утро он нежно будит меня с кофе и целует в лоб. Так было последние тридцать лет».
Я моргнула, не ожидая, что она скажет, будто он поклоняется у ее алтаря за закрытыми дверями.
«И это все?» — выпалила я после нескольких секунд молчания.
Она протянула руку и сжала мои руки.
«Иногда, дорогая, это все».
Она держалась за эту единственную вещь почти тридцать лет. Единственный проблеск доброты, которому она каким-то образом позволила стереть все остальное ужасное и эгоистичное в человеке. От этого разговора у меня по спине пробежал холодок, предвещая будущее, которое может быть у нас с Питом.
Но теперь Пит мертв для меня. Я никогда больше не увижу его семью, и мне никогда не придется спорить о том, чтобы остаться у его родителей или отправиться в путешествие с его друзьями.
Я ненавидела все, что связано с ночевками. Ходишь тихо, когда встаешь, чтобы пописать посреди ночи. Не знаешь, куда деть свои туалетные принадлежности. Пробираешься на кухню за водой, молясь, чтобы она была пуста, и не пришлось вести неловкую беседу. Не знаешь, где находятся кружки.
Все то дерьмо, которое я чертовски ненавидела.
Поэтому, пережив подобное в течение многих лет, думая, что быть женщиной означает страдать от вещей, которые ненавидишь, дабы сделать людей — а именно мужчин — более счастливыми, я решила, что больше не буду страдать.
Я взрослая женщина с располагаемым доходом. Если я собираюсь куда-нибудь поехать, я могу позволить себе номер в отеле. Я не оправдывалась, почему хотела ночевать в номере, хотя Пит много чего болтал своим коллегам, братьям по братству, кто бы ни приглашал нас в гости. Конечно, он, вероятно, много извинялся и винил во всем меня, но мне насрать.
Это почти никто, кроме Джессики и Эйдена, не понимал. В любом случае, они были единственными моими друзьями. Что меня вполне устраивало. Я не стремилась к огромному количеству подружек, которые отправлялись на «девичьи поездки» в домик в Хэмптоне, делили комнаты и рассказывали банальные истории.
Нет, спасибо.
И все же я здесь. В чужом доме.
В доме преступника.
Будучи его невестой.
Но, надеюсь, не навсегда. Теперь я заключила сделку с детективом Грегом Харрисом. Казалось, он был полон решимости уничтожить Кристиана. Почти до безумства. Это меня немного напугало. Но я предположила, что так даже лучше. Он готов сделать все возможное, чтобы поймать врага. Для меня это хорошо.
Мне просто нужно подыграть, чтобы Джессика и Илай оставались в безопасности.
Придется пожить в чужом доме. Но проблема в том, что это не такая уж большая проблема. Сводчатые потолки, мраморный пол, эстетика старых денег, дополненная итальянским шармом, ультрасовременный тренажерный зал и кофемашина… Мне все это нравилось.
И я ненавидел себя за это.
Он был там, когда я вернулась. Кристиан.
Меня охватило чувство вины. Все пропитанно им. Такого даже не было в квартире у нас с Питом. И Кристиан был совсем не похож на Пита. Он видел меня. До глубины души.
Но не умел читать мысли. Я должна помнить об этом.
На кухне царил настоящий кошмар. Там были люди в одежде шеф-поваров, которые готовили, резали, тушили. Они взглянули на меня, когда я вошла, но быстро опустили глаза. Не знаю, было ли это по умолчанию при общении с кем-либо, кто жил здесь, или Кристиан проинструктировал персонал не смотреть на меня под угрозой смерти и расчленения. Похоже на него. Какова бы ни была причина, мне это не понравилось. Далее я пошла искать спасения во внутреннем дворике.
Спасения я не нашла. Я нашла его.
Он сидел на диванчике снаружи, одетый в черный костюм, черную рубашку с расстегнутым воротом, и смотрел на сад. Я никогда не видела его ни в чем, кроме костюма. Ну, голым. Но ничего промежуточного. Никаких джинсов. Никаких спортивных штанов. Казалось невозможным, чтобы он носил такие вещи. Рубашка застегнута на все пуговицы, весь прилизан, как будто никогда не расслаблялся, не терял бдительности. Он не был тем человеком, который восемь часов смотрел «Нетфликс».
Я могла бы убежать. Вернуться в свою комнату. Запереть дверь. Это было бы самым разумным поступком. Самое безопасное, что можно сделать, тогда он не будет смотреть на меня и не сможет обнаружить мой обман. Но это не я. Я не женщина, которая прячется от своих проблем, запирается в себе, ожидая, что кто-то придет и спасет ее. Никто никогда не приходил. И, если быть честной, я не хотела спасения.
Я подошла к нему, выхватила стакан из его руки и залпом выпила виски. Тепло распространилось по моему горлу и желудку. Но тепло, исходящее от алкоголя, было ничем по сравнению с тем, что я чувствовала от глаз Кристиана. Они прошлись по моему наряду, почти так же, как меня разглядывал Феликс этим утром. Но мое тело отреагировало более бурно.
Я почувствовала это в своей киске, когда его взгляд задержался на моих сосках. Он знал, что скрывается за тканью.
Его ореховые глаза скользнули вниз, мимо подола моей юбки, по ногам к подходящим туфлям. Затем опять вверх. Я сделала то же самое. Его шоколадно-каштановые волосы были слегка растрепаны, должно быть, он проводил по ним руками. Мои пальцы чесались от желания сделать то же самое. Вырвать их с корнем. Этим утром он не брился. Тень на его подбородке была темной, щетина густой и грубой. Она бы оставила следы на моих бедрах.
— Ты должна измениться, — сказал он. В его голосе была какая-то хрипота. Голод. Меня утешало, что он не мог этого скрыть. Он не контролировал то, что было между нами. Это ослабило его, хотя и слегка. Нужно запомнить.
— Ты не смеешь приказывать мне измениться, — огрызнулась я.
— Еще как смею, — ответил он. — Я могу сказать тебе раздеться здесь, на виду у кухонного персонала, и ты бы это сделала, — его глаза не отрывались от моих. — Я могу поставить тебя на колени, заставить сосать мой член, и ты бы это сделала.
Мои колени дрожали, когда он говорил, ненависть скручивалась в животе от отвратительной правды этих слов.
— Но не буду, — продолжил он. — Пока что.
Меня охватила смесь облегчения и разочарования.
— Сегодня вечером к нам на ужин придут гости, — объяснил он. — Важные гости, которым не терпится познакомиться с моей невестой.
— Уверена, они будут рады узнать, что ты заставил меня стать твоей невестой, угрожая убить мою лучшую подругу и ее восьмилетнего ребенка, — прошипела я.
— Они уже знают, — ответил Кристиан, ничуть не смущенный моим тоном.
— Конечно. Я не должна удивляться, что ты дружишь с людьми, которых это не беспокоит, — яд пропитал мои слова.
Хотя я правда удивилась, совсем немного. Не могу поверить, что есть еще люди, которые приняли это безумие. Но лишь потому, что я не мыслила как жена мафиози. Даже если бы я не хотела этого названия, мне нужно понять, что оно означает. Нужно понять, что я буду взаимодействовать с совершенно другой породой людей. Они не играют ни по каким правилам, они не закрывают глаза на насилие и смерть. У них не будет жалости ко мне. Меня не спасут. Более того, если бы я начала вести себя как женщина, которую нужно спасти, я бы подписала себе смертный приговор. Что-то внутри подсказывало это. Мне нужно сыграть свою роль. Нужно, чтобы люди поверили, будто это мой выбор, будто у меня все еще есть свобода действий. Будто я так же опасна, как и мой будущий муж.
Кристиан встал и подошел ко мне.
Я не отступила.
Его пальцы коснулись моих, забирая пустой стакан и ставя его на столик.
Я затаила дыхание, когда он полез в карман своей куртки. Не знаю, чего я ожидала, что он вытащит пистолет и выстрелит мне в лицо? Какой в этом смысл?
Чего я не ожидала, так это большой красной коробочки, которую даже я узнала.
— Я рад, что ты взяла на себя смелость снять другое, — Кристиан посмотрел на мою левую руку. — Это я хочу видеть только на твоем пальце.
Предупреждение. Угроза.
Я ничего не сказала. Я не хотела доставлять ему такого удовольствия.
Казалось, его не беспокоило мое молчание. Он открыл коробку и дал обручальное кольцо. Конечно, никакого преклонения на коленях не было. Предложение уже произошло. Хотя это была деловая сделка. Которая означала кровь, если я не подыграю.
Я уставилась на кольцо. Холодное. Красивое. Большой бриллиант. Не такой большой, как от Пита, потому что в этом не было необходимости. Это не было безвкусным. Оно было элегантным. Старым. Изысканным.
— Можешь сделать все возможное, чтобы отказаться от него, — Кристиан взглянул на бриллиант. — Но ты хочешь его носить. Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя с кольцом на пальце. Ты не скажешь мне «нет», если я прижму тебя и надену его сам. Ты не будешь драться со мной.
Меня трясло.
Я не знала, было ли это от ярости или от потребности, или от того и другого.
Что я действительно знала, так это то, что мне нужно подыграть. Вот почему я достала кольцо и надела его на палец.
По крайней мере, так я себе говорила.
Я пыталась заставить себя думать об этом кольце, как о грузе, как о кандалах, как о символе заключения.
Но моя рука никогда не чувствовала себя легче, чем сейчас.
— Ну вот, позже я трахну тебя, с кольцо мна пальце, — пробормотал Кристиан, наклоняясь так, что его губы коснулись моего уха.
Я шумно выдохнула, и жар пополз по моим щекам, вниз по животу и прямо к промежности. Я чертовски ненавидела то, что у меня была такая физическая реакция на него, и что я не могла скрыть это от него.
Кристиан не стал задерживаться. Он отступил назад с напряженным выражением лица, в глазах бушевала буря.
— А теперь иди и переоденься. Ты невеста Дона. Должна выглядеть соответственно.