В моем будущем будет величие. Богатство. Но еще там будет насилие. Дон хочет привлечь меня в свои ряды, убедиться, что я предан делу. А у меня не было никаких иллюзий. Мне придется причинять боль людям. В конце концов, скорее всего, мне придется лишить себя жизни.
Это тоже не беспокоило. Что-то внутри меня понимало, — я все равно никогда бы не стал гребаным врачом или адвокатом. Моему воспитанию не хватало любви, доброты. И это что-то во мне пробудило. Или убило.
Если бы я не встретил Изабеллу в таком юном возрасте, я был бы совершенно другим человеком. Мной бы овладели гнев и обида. Я бы разрушал все на своем пути. Людей. Ни за что на свете я бы не закончил школу с пятерками. Нет, она спасла меня.
— Я не планирую никуда ее забирать, сэр, — ответил я, вздернув подбородок, не сводя с него глаз, чтобы он мог увидеть в них правду. — У меня нет никаких стремлений, кроме как быть мужчиной, достойным ее.
Он продолжал рассматривать меня.
— Это, сын мой, правильный ответ, — он сложил руки вместе. — Теперь нам нужно купить моей дочери кольцо. И достать тебе пистолет.
Вот и все.
Теперь я часть семьи.
Так просто.
Самое трудное наступит позже.
Очень много крови.
Папа вошел в мою комнату, когда я готовилась к вечеринке по случаю моего дня рождения, его глаза блестели, все его жесткие морщины растаяли.
Кристиан поговорил с ним.
И он не сердится. На его руках нет ни крови, ни синяков на костяшках пальцев, хотя я и не ожидала, что они там будут. Я знала, что мой отец известен как безжалостный, я слышала шепотки от людей вокруг. Я не сомневалась, что мой нежный, любящий папа был способен на многие из тех ужасных вещей, которые твердили люди, но я также знала, что он никогда не причинит вред Кристиану.
Потому что мой папа знал меня. У нас с ним была связь с тех пор, как я себя помнила. Я была его первым ребенком. Лоренцо был его сыном, человеком, который в конечном итоге возглавит семейный бизнес, когда достигнет совершеннолетия, но я была его luce dei mie occhi — светом его глаз.
Мой отец не отвергал меня как дочь, не говорил, что я бесполезна в бизнесе, в котором мужчины обладали всей властью, передаваемой от отца к сыну.
Нет, он проводил время со мной, посещая мои многочисленные чаепития в детстве, изящно потягивая воздух из пластиковых стаканчиков. Потом мы катались верхом на пони по имени Корица. Он обнимал меня, когда Корица умерла. После школы я сидела в его кабинете, на диване, молча делала домашнее задание, пока он работал на своем компьютере.
Он водил меня за молочными коктейлями, когда мне было грустно, когда он чувствовал, что мне одиноко в огромном особняке, в котором я выросла.
Он был первым, кому я рассказала о встрече с Кристианом. У него не сжалась челюсть или кулаки, не было никакой ярости, которые можно было бы ожидать от босса мафии, когда его тринадцатилетняя дочь объявила, что у нее есть парень.
Мой отец задавал вопросы мягко, с неподдельным интересом, относился к моим чувствам к Кристиану так, как будто они были законными, а не каким-то подростковым увлечением, как могли бы поступить многие родители.
После того как он много-много минут слушал, как я рассказываю об этом мальчике, он один раз кивнул и заявил, что должен с ним встретиться. Опять же, за ужином на следующий вечер, когда Кристиан был одет в рубашку и галстук, чисто вымытый, готовый прыгнуть ради меня в логово льва, папа был почтителен и спокоен. Не было никакого дробовика, вошедшего в поговорку или как-то иначе. Хотя мои дяди Марко и Доминик тоже присутствовали на ужине, и я прекрасно понимала, что они оба вооружены. Оба мужчины были рядом еще до моего рождения. Марко завязывал мне шнурки на ботинках, лечил поцарапанные колени и иногда посещал чаепития с папой. Доминик не посещал никаких чаепитий. Он не вытирал мои слезы, когда я царапала колено. Он был лишь тенью, которая следовала за мной на протяжении многих лет. Я всегда его боялась. Его глаза были жесткими, мертвыми, и он никогда не улыбался.
Вот почему я была удивлена, что ни один из мужчин почти не разговаривал во время первого ужина с Кристианом. Я ожидала, что Марко задаст шквал вопросов, слегка угрожая ему. Потому что он, возможно, и был весельчаком, но он также был опасен. Это все, что я знала. Думала, что Доминик сделает все, что в его силах, чтобы запугать Кристиана, потому что он обожал, когда люди его боялись.
Если кто-то и задавал колючие, граничащие с враждебностью вопросы, так это моя мать… с которой я отказывалась разговаривать в течение нескольких дней после ужина. Она всегда была более критична к Кристиану, к нашим отношениям, но в конце концов пришла в себя после многочисленных споров между нами. Эти споры решил папа, который всегда хотел мира в своем доме.
Хотя я обожала свою маму и ценила ее силу и преданность нашей семье, я не побежала к ней после того как вернулась домой из отеля, после того как потеряла девственность и надела кольцо, которое обещало вечность. На самом деле я активно избегала ее. Мы не были близки, как многие девочки в моей школе со своими матерями, но она все равно поняла бы, что произошло. Увидела бы, что во мне изменилось. Я хотела оставить тайну себе на какое-то время. Держать прошлую ночь в тихом и драгоценном месте, чтобы мама не запятнала ее своим недовольством. К счастью, она была занята организацией вечеринки и бегала по поручениям, когда я вернулась домой.
Я нервно пялилась на свой шкаф, хотя мама уже разложила платье для вечеринки на моей кровати. Светло-розовое, с длинными кружевными рукавами и подолом, доходящим мне до середины икры. Казалось, теперь, когда я была настоящей женщиной, помолвлена и собираюсь выйти замуж, я больше не вписываюсь в это платье. Не вписываюсь в большую женскую комнату с оборками на одеяле и мягкими игрушками, разложенными на кровати. Я, конечно, уже миновала тот момент, когда мама выбирала красивые, дорогие платья с пышными юбками, которые шили больше для кукол, чем для девушек.
Теперь я была женщиной. Я хотела выглядеть сексуально. Проблема была в том, что у меня нет ничего, что можно было бы счесть сексуальным. Конечно, у меня были джинсы и укороченные топы, которые все девочки носили в школу, от которых мама щелкала зубами, и от которых у Кристиана слезились глаза, а его руки блуждали по всему моему телу, но они не совсем подходили для вечеринки.
— Только не говори мне, что у тебя кризис моды, luce dei mie occhi, — сказал папа, входя в открытую дверь спальни.
Он был одет, как всегда, в черную рубашку, брюки и галстук. Галстук был красным. Мама купила ему красный галстук в подарок еще до того, как они поженились, и он поклялся носить его каждый день своей жизни. Обычно к его униформе прилагался пиджак, но, вероятно, он был перекинут через спинку офисного кресла, где папа работал большую часть дня. Мне было интересно, знает ли он, что сегодня тот самый день. Кристиан сказал бы ему, когда планирует сделать предложение. Мой отец был умным человеком, он, вероятно, сложил бы два и два относительно того, где я была прошлой ночью, в свой восемнадцатый день рождения.
Я старалась сохранять спокойствие, чувствовать успокаивающую тяжесть маленького бриллианта на своем пальце. Улыбка, которую я подарила отцу, была натянутой и нервной, когда я повернулась к нему. Его взгляд метнулся к платью на моей кровати.
— Ах, я думаю, ты наконец-то выросла для того, чтобы мама выбирала тебе платья, нет? — спросил он мягким и ровным голосом, как всегда.
— Думаю, что да, — согласилась я, мой голос слегка дрожал.
Мой отец долго смотрел на меня, и в его взгляде было что-то, чего я не могла расшифровать.
По какой-то неизвестной причине этот взгляд вызвал у меня слезы на глазах. Я забыла о весе на моем пальце, о том, какой на самом деле была эта ситуация. Я хотела снова попить чай с папой за детским столиком.
— Ты сама не своя, luce dei mie occhi, — сказал он хриплым голосом. — Надеюсь, мама не откажется помочь тебе выбрать свадебное платье.
Я моргнула, глядя на отца, сдерживая слезы.
— Что?
— Твое свадебное платье, моя милая девочка. Даже я недостаточно храбр, чтобы пойти против твоей матери, когда дело доходит до этого. Моя единственная работа — подписывать чеки, вести тебя к алтарю и следить за тем, чтобы моя малышка была счастлива и в безопасности.
Он подошел ближе, чтобы убрать волосы с моего лица. Его другая рука потянулась к моей руке, рассматривая кольцо на пальце. Его глаза заблестели.
— Ты счастлива, cuore mio[1]? — спросил он, его голос таким мягким.
— Да, пап, я счастлива, — прохрипела я, мой голос сорвался в конце.
— И этот мальчик защитит тебя, я знаю, — он смахнул слезу с моего глаза. — Потому что теперь он мужчина. Он мне нравится, и я с гордостью приветствую его как сына. Все, чего хочет отец, — это мужчину, который может хотя бы попытаться полюбить его дочь так же сильно, как он. Кристиан никогда не победит меня, но он определенно лучший соперник.
Слезы потекли по моему лицу, и мой отец вытер их большим пальцем.
— Надеюсь, слезы радости? — спросил он, его собственный голос был полон печали.
— Да, пап, слезы радости, — ответила я.
Затем он поцеловал меня в макушку и вышел из комнаты, бормоча что-то о последних приготовлениях, о которых нужно позаботиться перед вечеринкой.
Мое сердце было переполнено, разрываясь от осознания того, что все будет хорошо. Все мои мечты должны сбыться.
Все началось с хлопка.
Похожего на фейерверк.
Но я знала, что это не так.
Возможно, я и была принцессой, которую все в семье защищали от реалий бизнеса, но я знала, как звучит выстрел.
Мои руки замерли, когда я наносила макияж.
Весь дом был в моем распоряжении, если не считать Лоренцо, который где-то внизу смотрел телевизор, сидя, скрестив ноги, так близко, как только мог, потому что мамы не было дома, чтобы отругать его за это.