В голове снова и снова крутились слова мамы — может быть, оно и к лучшему, что ты оборвала все контакты. Судя по тому, что сказала его мать, он вряд ли смог бы выдержать все, через что тебе пришлось пройти… Я прошла в спальню и легла на кровать. Закрыла глаза. А потом дала себе клятву. Я оставлю его в покое. Я не стану для него бременем. Я защищу его от боли.
Я дала эту клятву, потому что любила его так же сильно, как всегда.
Даже если мальчик, которого я любила, не любил меня больше.
Глава 7Преданные губы и мучительная правда
Держа смычок и виолончель одной рукой, я размяла другую. Пальцы то и дело немели, так что во время исполнения приходилось делать паузы и ждать, пока чувствительность восстановится. Но сегодня я знала, что как только Майкл Браун закончит свое соло на скрипке, ничто не помешает мне занять место на сцене. Я сыграю свою пьесу. И получу удовольствие от каждой секунды этого чуда — сотворения музыки.
Майкл опустил смычок, и публика разразилась восторженными аплодисментами. Он быстро поклонился и ушел со сцены с другой стороны.
Ведущий взял микрофон и объявил мой номер. Собравшиеся захлопали еще громче, приветствуя мое запоздалое возвращение в музыкальное сообщество.
Сердце забилось от волнения. Пришедшие на концерт родители и друзья встретили мое появление свистом и криками поддержки. Многие мои сверстники из числа музыкантов оркестра подошли со словами поддержки. Кто-то похлопал меня по спине. Я отвернулась, чтобы проглотить подступивший к горлу комок.
Расправив плечи, я отогнала нахлынувшую волну эмоций и, прежде чем сесть, кивком поприветствовала публику. Сверху пролился поток света.
Усевшись поудобнее, я подождала, пока установится тишина, и оглядела зал. Мои родители и сестры гордо восседали в третьем ряду. Мама и папа ободряюще улыбались. Айда и Саванна робко помахали мне.
Я улыбнулась в ответ, показывая, что заметила их, и напряглась от затрепетавшей в груди боли, увидев рядом с ними мистера и миссис Кристиансен. Элтон тоже помахал мне.
Не было только Руне.
Я не выступала два года. До того он не пропустил ни одного концерта с моим участием и, сидя в темном зале, с фотоаппаратом в руке, улыбался своей кривой улыбкой каждый раз, когда встречались наши взгляды.
Откашлявшись, я закрыла глаза, положила пальцы на гриф виолончели и поднесла смычок к струнам. Досчитала мысленно до четырех и начала. Прелюдия к сюитам для виолончели Баха считается технически сложной. Она была одной из моих любимых музыкальных пьес — с изысканной мелодией, быстрым ходом смычка и чудесным звучанием, эхом разносившимся по залу.
Каждый раз, находясь на сцене, я пропускала музыку через себя. Мелодия изливалась из моего сердца, и я представляла, что выступаю в Карнеги-холле. Моя самая заветная мечта. В этой мечте со мной была публика, такие же люди, живущие ради звучания идеальной ноты, с трепетом уносящиеся в путешествие звука. Они чувствовали музыку в своих сердцах и ее магию в своих душах.
Мое тело двигалось в ритме музыки, со всеми переменами в темпе, с взрывом финального крещендо, но, что самое главное, я забыла про онемение в кончиках пальцев.
Последняя нота отзвучала в воздухе. Я отняла смычок от вибрирующей струны и, склонив голову чуть набок, медленно открыла глаза. Свет на мгновение ослепил, но губы уже растягивала улыбка. Этот миг — когда музыка уже умолкла, а аплодисменты еще не начались — я ценила больше всего. Этот сладкий, сладкий миг, когда адреналин музыки разносится в тебе ощущением полноты жизни, словно ты завоевал весь мир, достиг высшего состояния просветления и безмятежности в чистейшей его форме. А потом грянули аплодисменты, и волшебные чары пали. С улыбкой опустив голову, я поднялась со стула и благодарно поклонилась. Держа руку на грифе виолончели, я машинально, по привычке, отыскала взглядом родных, прошлась по ликующим лицам спонсоров, скользнула взглядом вдоль задней стены и в первый момент даже не осознала, что вижу. Но сердце заколотилось, и глаза вернулись к левому углу. Он уже выходил через дверь, высокий, подтянутый парень с длинными светлыми волосами, одетый во все черное. Но прежде чем исчезнуть, он оглянулся в последний раз, и в полумраке блеснули кристально-голубые глаза…
Я даже раскрыла в изумлении рот, но прежде чем успела убедиться, что не ошибаюсь, блондин пропал за медленно закрывшейся дверью.
Неужели?.. Неужели он?..
Нет, твердо сказала я себе. Этого не может быть. С какой стати ему приходить сюда?
Ведь он ненавидит меня.
Тот взгляд в школьном коридоре, холодный и презрительный, сохранился в моей памяти и подтверждал это заключение. Конечно, я просто выдавала желаемое за действительное, воображая то, чего никак не может быть.
Еще раз поклонившись, я сошла со сцены, послушала трех выступавших после меня музыкантов и выскользнула через заднюю дверь. Мои родные и семья Кристиансенов уже ожидали на улице.
Первой меня заметила тринадцатилетняя Саванна.
— Попс! — крикнула она и, подбежав, обхватила обеими руками за талию.
— Привет всем. — Я тоже обняла ее. За Саванной, раскинув руки, подлетела одиннадцатилетняя Айда. Я стиснула обеих. Когда девочки отстранились, глаза у обеих блестели от слез.
— Что такое? — Я с нарочитой укоризной покачала головой. — Мы же договорились — не плакать. Помните?
Саванна рассмеялась. Айда кивнула. Сестренки отступили, а их место заняли папа и мама, сообщившие по очереди, как они гордятся мною.
Потом я повернулась к мистеру и миссис Кристиансен. И вдруг почему-то ужасно смутилась. После их возвращения из Осло мы еще ни разу не разговаривали.
— Поппи, — мягко произнесла миссис Кристиансен и раскрыла объятия. Я шагнула к ней, женщине, бывшей для меня второй матерью, и она приняла меня, прижала крепко к себе и поцеловала в висок. — Я так скучала по тебе, моя дорогая. — За то время, что мы не виделись, ее акцент как будто стал заметнее.
А как же Руне? Интересно, стал ли сильнее его акцент?
Миссис Кристиансен опустила руки, и я отогнала неуместные мысли. Следующим меня обнял мистер Кристиансен, а когда отступил и он, я увидела вцепившегося в отцовские брюки малыша Элтона и наклонилась. Он застенчиво опустил голову, поглядывая на меня сквозь упавшие со лба густые пряди.
— Привет, малыш. — Я пощекотала его бочок. — Помнишь меня?
Элтон долго думал, потом покачал головой.
Я рассмеялась.
— Мы ведь жили по соседству. Иногда ты ходил в парк со мной и Руне, а в хорошую погоду — в вишневую рощу!
Я упомянула Руне совершенно непроизвольно, но напомнив всем, и себе тоже, что когда-то мы были неразлучны. В разговоре возникла неловкая пауза.
Боль в груди, просыпавшаяся каждый раз, когда мне особенно недоставало бабули, заставила выпрямиться, а сочувственные взгляды — отвернуться. Я уже собралась сменить тему, но что-то потянуло за подол платья.
Элтон смотрел на меня снизу вверх большими голубыми глазами.
— Все в порядке? — Я погладила его по мягким волосам.
Он засмущался, покраснел, но все же спросил:
— А вы с Руне друзья?
Та же боль обожгла меня снова. Смешавшись, я бросила растерянный взгляд на взрослых. Мать Руне вздрогнула. Что сказать? Не дождавшись ответа, Элтон опять дернул меня за платье.
— Он был моим самым лучшим другом. — Прижав руку к груди, я со вздохом опустилась на корточки. — Я любила его всем сердцем, каждой своей частичкой. — И, подавшись к нему, прошептала на ухо: — И всегда буду любить.
Внутри у меня все перевернулось.
Слова шли из самого сердца. Что бы ни было между нами сейчас, я знала — Руне останется в моей душе навсегда.
— Руне… — произнес вдруг Элтон. — Руне… разговаривал с тобой?
Я рассмеялась:
— Конечно, милый. Он разговаривал со мной все время. Рассказывал все свои секреты. Мы говорили обо всем на свете.
Элтон посмотрел на своего отца, и его маленькие брови сдвинулись к переносице, отчего милое личико приобрело хмурое выражение.
— Он разговаривал с Поппи? Правда, папа?
Мистер Кристиансен кивнул:
— Да, правда. Поппи была его лучшим другом. Он очень ее любил.
Элтон повернулся и посмотрел на меня большими удивленными глазами. Его нижняя губа дрожала.
— Что такое, малыш? — Я погладила его по руке.
Мальчик шмыгнул носом.
— Руне со мной не разговаривает. — У меня сжалось сердце. Руне обожал младшего брата, всегда заботился о нем, играл с ним. И Элтон любил Руне и восхищался им. — Он меня не замечает. — Голос у Элтона дрогнул, и у меня защемило сердце. Он смотрел на меня так пристально, как не смотрел никто другой, кроме одного-единственного человека — его старшего брата, который теперь обходил меня стороной. Потом тронул за руку. — Ты можешь поговорить с ним? Попросить, чтобы он снова разговаривал со мной? Если ты его лучший друг, то он тебя послушает.
Мое сердце раскололось на кусочки. Я посмотрела через голову Элтона на его маму и отца, потом на своих родителей. Откровения малыша, похоже, потрясли всех.
Я снова повернулась к Элтону — он все еще смотрел на меня умоляющими глазами, ожидая помощи.
— Конечно, дружок, — сказала я ласково, — вот только он и со мной больше не разговаривает.
Надежды Элтона увяли на глазах. Я поцеловала его в лоб, и он отбежал к матери. Видя мое состояние, папа быстро сменил тему и, повернувшись к Кристиансенам, пригласил их к нам — завтра на ужин. Я отошла в сторонку и, глядя в никуда, за парковочную площадку, постаралась перевести дух.
От невеселых мыслей меня оторвал рев мотора. Я повернулась и застыла, пораженная увиденным — высокий светловолосый парень запрыгнул на переднее сиденье черного «Камаро».
Машины, принадлежащей Дикону Джейкобсу, лучшему другу Руне.
Я посмотрела в зеркало — и осталась довольна. На мне было доходящее до середины бедра небесно-голубое платье. Короткие каштановые волосы стянуты белым бантом. На ногах — черные балетки.