Из шкатулки с украшениями я достала свои любимые серебряные сережки в форме восьмерки — символ бесконечности. Их подарил мне Руне — на мой четырнадцатый день рождения. И надевала я их часто, при каждой возможности.
Прихватив короткую джинсовую куртку, я поспешила из комнаты на улицу. Вечер выдался прохладный. Джори уже прислала эсэмэску — сообщила, что ждет у дома. Я забралась на переднее сиденье грузовичка, принадлежавшего ее матери, и повернулась к своей лучшей подруге.
— Выглядишь офигительно клево, — улыбнулась она. Я разгладила платье, поправила юбку и вопросительно посмотрела на Джори.
— Ну как? Нормально? Не знала, что надеть.
Джори свернула с подъездной дорожки и помахала перед собой рукой.
— Порядок.
Я присмотрелась к ее наряду — черное, без рукавов платье и байкерские ботинки. Наряд покруче моего, но, по крайней мере, белой вороной рядом с ней я себя не чувствовала.
— Ну что, как прошло выступление? — спросила она, выехав на улицу.
— Хорошо, — уклончиво ответила я.
Джори настороженно взглянула на меня.
— Как самочувствие?
Я закатила глаза:
— У меня все хорошо. Пожалуйста, не приставай с расспросами. Ты такая же, как моя мама.
Не найдясь — в кои-то веки! — что сказать, она высунула язык. А я рассмеялась.
Пока мы ехали, Джори ввела меня в курс школьных событий, случившихся за то время, что меня не было в городе, и поделилась последними слухами. Я улыбалась там, где она этого ожидала, и кивала в нужных местах, но слушала без особого интереса. Школьные драмы никогда меня особенно не занимали.
Вечеринку мы сначала услышали. Крики и громкая музыка вылетали из дома Дикона и разносились по улице. Его родители взяли короткий отпуск и уехали ненадолго, а в нашем маленьком городке такое событие неизменно отмечалось домашней вечеринкой.
Мы припарковались возле дома, из которого во двор как раз высыпала толпа ребят. Мне сделалось немного не по себе. Стараясь не отстать, я поспешила за Джори через дорогу и схватила ее за руку.
— А что, вечеринки всегда такие сумасшедшие?
— Всегда, — рассмеялась она и, взяв меня под руку, потащила за собой.
Едва переступив порог, я вздрогнула от грохота музыки. По пути в кухню мы пробивались через настоящее столпотворение, то и дело наталкиваясь на бродящих бесцельно пьяных учеников. Я вцепилась в Джори с такой силой, что она даже поморщилась от боли и, оглянувшись, расхохоталась. К счастью, в кухне мы обнаружили Руби и Дикона, и мне сразу же полегчало. Кроме того, там было спокойнее и тише, чем в других комнатах.
— Поппи! — воскликнула Руби и, раскинув руки, побежала ко мне через кухню. — Выпьешь чего-нибудь?
— Только содовой.
— Поппи! — нахмурилась Руби и наставительно добавила: — Тебе надо выпить чего-то настоящего.
— Спасибо, но мне вполне достаточно содовой, — сказала я и рассмеялась, когда она сделала большие глаза.
— Фу! — фыркнула Руби, но тут же обняла меня за плечи и повела к бару.
— Попс! — кивнул Дикон и тут же отвлекся, получив на сотовый эсэмэску.
— Привет, Дик, — ответила я, принимая от Руби стакан с диетической содовой. Потом мы втроем вышли в задний двор, в центре которого пылал огонь в очаге в форме чаши. Компания здесь собралась небольшая, что вполне меня устраивало.
Через какое-то время Дикон утащил Руби в дом, и я осталась с Джори. Какое-то время мы сидели молча, глядя на пламя, потом Джори негромко сказала:
— Ты извини, что я ляпнула вчера насчет Руне. Знаю, тебя это задело. Господи! Со мной так всегда — сначала раскрою варежку, а потом себя ж корю. Папа говорит, что придется мне его запаять! — Джори накрыла рот ладонью и сделала большие глаза, изображая мучительную борьбу со словесным недержанием. — Я этого не выдержу, Попс! Рот, такой вот неслух, это все, что у меня есть.
Я невольно рассмеялась:
— Все в порядке. Ты же не со зла и ничего плохого не желала.
Джори убрала ладонь ото рта и, склонив голову набок, с любопытством посмотрела на меня.
— А если серьезно, Попс, что ты о нем думаешь? О Руне? Он ведь другим вернулся, да?
Я пожала плечами, и она закатила глаза.
— То есть ты хочешь сказать, что у тебя нет своего мнения насчет парня, бывшего любовью всей твоей жизни? А вот по-моему, он просто мегасекси!
От ее слов внутри у меня все перевернулось. Повертев в руках пластиковый стаканчик с содовой, я пожала плечами:
— Он и раньше был симпатичный.
Джори ухмыльнулась, отпила что-то из своего стаканчика и поморщилась — из дома донесся пронзительный голос Эвери.
— Похоже, и эта шлюха сюда добралась.
Я улыбнулась, услышав в ее голосе откровенно неприязненные нотки.
— За что ты ее так? Она и вправду?..
Джори вздохнула:
— Вообще-то, нет. Мне просто не нравится, как откровенно она вешается на парней.
«Вот оно что», — подумала я, прекрасно понимая, о ком идет речь.
— И на кого-то в особенности? — Мне удалось сохранить невинное выражение лица, а вот Джори еще больше насупилась. — Может, на Джадсона?
Джори запустила в меня пустым стаканчиком. Я уклонилась.
— По крайней мере теперь, когда Руне вернулся, от Джада эта дрянь отстала, — сказала она после паузы, и мое веселое настроение мгновенно испарилось. Джори, как всегда с опозданием поняв, что снова сболтнула лишнее, застонала от злости на себя саму и, быстро подвинувшись поближе, взяла меня за руку. — Вот черт, Попс. Извини. Снова вырвалось! Не хотела…
— Все в порядке, не извиняйся, — не выдержала я.
Но Джори только крепче сжала мою руку. Несколько секунд мы молчали.
— Ты жалеешь, Попс? Жалеешь, что порвала с ним?
Я посмотрела на танцующие в чаше языки пламени и ответила искренне и честно:
— Каждый день.
— Ох, Поппи, — сочувственно прошептала Джори.
Я выжала из себя подобие улыбки.
— Мне не хватает его, Джо. Ты даже не представляешь, как сильно. Но я не могу рассказать ему, в чем дело. Не могу объяснить, что происходит. Пусть лучше думает, что он мне безразличен, чем узнает страшную правду. — Джори опустила голову мне на плечо. Я вздохнула. — Если бы он узнал правду, то любой ценой попытался бы вернуться, а это было невозможно. Его отец работал в Осло. А я… — у меня на секунду перехватило дыхание. — Я хотела, чтобы он был счастлив. Я знала, что мое молчание он со временем как-нибудь переживет. Но он обязательно попытался бы что-то предпринять.
Джори подняла голову и чмокнула меня в щеку. Я засмеялась, но она не повеселела, а потом спросила:
— И что теперь? Что ты будешь делать теперь, когда он вернулся? Рано или поздно все всё узнают.
— Надеюсь, что нет, — вздохнула я. — В школе меня особенно не замечают — в отличие от тебя, Руне или Руби. Если в какой-то момент я вдруг исчезну, почти никто и внимания не обратит. Сомневаюсь, что и нынешнему Руне будет до этого какое-то дело. Мы встретились вчера случайно в школьном коридоре, и он посмотрел на меня так, что все стало ясно. Теперь я уже ничего для него не значу.
Снова воцарилось неловкое молчание. Первой его прервала моя лучшая подруга.
— Но ты ведь его любишь, разве не так? — осторожно напомнила она. Я не ответила, но и тишина прозвучала лучшим ответом.
Да, я любила его. Так же, как всегда.
Со стороны переднего двора донесся громкий треск, и я лишь теперь поняла, что прошло уже два часа. Джори поднялась, скорчила гримасу и, пританцовывая на месте, объявила:
— Попс, мне надо в туалет! Ты со мной?
Я со смехом последовала за ней. Оставив меня в коридоре, Джори пробилась в туалет, расположенный в задней части дома. Дожидаясь ее, я прошла по коридору и услышала за дверью одной из комнат голоса Руби и Дикона.
Решив посидеть немного с ними, я уже через три шага пожалела, что присоединилась к этой компании. Небольшое пространство почти полностью занимали три дивана. На одном устроились Дикон и Руби, на втором расположились, тесня друг друга, Джадсон и двое или трое его приятелей из футбольной команды. Но мой взгляд зацепился — и не смог оторваться — за третий диван. Я хотела повернуться и выйти, но ноги не слушались.
На диване, со стаканчиком в руке, сидела Эвери. А на ее плечах лежала рука. Кисть этой руки висела над ее грудью, и пальчики Эвери выводили на тыльной стороне ладони какие-то узоры.
Я знала, о чем говорят эти узоры.
Я знала, как чувствует себя та, кого укрывает и защищает эта рука.
Я перевела взгляд на того, кто сидел рядом с ней, и мое сердце раскололось пополам. Словно ощутив тяжесть моего взгляда, он поднял голову, и другая рука, подносившая к губам стакан, застыла на полпути.
На глаза навернулись слезы.
Понять и принять, что Руне уходит от меня все дальше, было тяжело, но увидеть его в такой вот ситуации было еще тяжелее. Мне и в голову не могло прийти, что боль может быть такой острой, такой сокрушительной.
— Поппи, ты в порядке? — Из дальнего угла комнаты до меня долетел озабоченный голос Руби. Голос, вырвавший меня из транса, как прохожего, ставшего свидетелем дорожной аварии.
С вымученной улыбкой я повернулась к Руби и прошептала:
— Да, в порядке.
Теперь уже все смотрели на меня, и я, чувствуя это нежеланное внимание, как-то ухитрилась отступить к двери на дрожащих ногах. Но отступая, я успела заметить, как Эвери повернулась к Руне.
Повернулась за поцелуем.
Но стать свидетельницей этого поцелуя мне не пришлось — последняя частичка моего расколовшегося сердца разбилась, и я вырвалась в коридор, пробежала к первой попавшейся комнате, отчаянно повернула ручку и оказалась в полутьме прачечной.
Я захлопнула дверь, прислонилась к стиральной машине и согнулась вдвое. Из глаз брызнули слезы, а к горлу поднялся комок тошноты. Затолкав его поглубже, я отчаянно пыталась стереть отпечатавшуюся в голове убийственную картину.
За два последних года я узнала, как мне казалось, все грани боли. Как же я ошибалась. Увидеть любимого в объятиях другой — перенести такое оказалось выше моих сил. Сравниться с предательством целовавших тебя губ не могло ничто на свете.