— Неплохо, — эхом отозвалась Поппи. Я увидел, как она смотрит на мои губы, и, наклонившись, поцеловал ее. Поппи тихонько застонала. Когда я отстранился, ее глаза светились, а на щеках горел румянец.
— Поцелуй триста шестидесятый. Возле моего школьного шкафчика. Чтобы показать всему миру, что мы снова вместе… и мое сердце едва не разорвалось.
Я отступил, чтобы она отдышалась, и направился к своему классу математики.
— Руне? — Я обернулся и вскинул подбородок. — Чтобы заполнить банку, мне потребуется еще много таких моментов.
Целовать ее при каждой возможности? От этой мысли меня окатило жаром. Прочитав что-то на моем лице, Поппи и сама зарделась, а когда я отвернулся, снова меня окликнула:
— И еще…
Я усмехнулся:
— Ja?
— Какое твое любимое место здесь, в Джорджии?
Я не совсем понял выражение ее лица, но в ее милой головке явно творилось что-то из ряда вон. Поппи что-то обдумывала. Я это чувствовал.
— Вишневая роща весной. — Одно только воспоминание об этом месте сняло все напряжение.
— А в другое время года? — спросила Поппи.
Я пожал плечами:
— Возможно… пляж. А что?
— Да так, — пропела Поппи и зашагала в противоположном направлении.
— Увидимся за обедом, — крикнул я.
— Мне нужно попрактиковаться в музыкальной, — прокричала она в ответ.
Я остановился:
— Тогда я приду посмотреть.
Лицо Поппи осветила радостная улыбка:
— Тогда приходи посмотреть.
Мы стояли в противоположных концах коридора и просто смотрели друг на друга.
— На веки вечные, — произнесла Поппи одними губами.
— Вместе навсегда, — одними губами произнес я.
Неделя пролетела незаметно.
Раньше я просто не обращал внимания на время — проходит ли оно быстро или медленно. Но не теперь. Теперь мне хотелось, чтобы минута тянулась целый час, а час длился целый день. Но, несмотря на все мои безмолвные молитвы тому, кто там, наверху, время неслось слишком быстро. И вообще все летело слишком быстро.
Спустя несколько дней всеобщий ажиотаж в школе, вызванный нашим с Поппи воссоединением, окончательно угас. Большинство этого не принимало, но я не обращал внимания. Я знал, о чем толкуют в нашем маленьком городке. Главным образом о том, как и почему мы с Поппи снова сошлись.
На это мне тоже было плевать.
Звонок в дверь застал меня на кровати. Скатившись с нее, я поднялся и по пути прихватил со спинки стула куртку. Сегодня Поппи вела меня на свидание.
Она вела меня на свидание.
Утром, когда я встал с ее постели, Поппи попросила меня быть готовым к десяти. Что, почему — объяснений не последовало, но я сделал, как было велено.
Поппи знала, что так и будет.
Выйдя из комнаты и пройдя по коридору, я услышал ее голос:
— Привет, малыш, как поживаешь?
— Хорошо, — застенчиво ответил Элтон.
Повернув за угол, я остановился. Поппи сидела на корточках перед Элтоном, чтобы быть с ним на равных. Длинные волосы закрывали его лицо. Я видел, как братишка нервно откинул их назад… в точности, как это делал я. И в памяти тут же всплыли слова Поппи, сказанные на прошлой неделе…
Он подражает тебе, хочет быть похожим на тебя. Копирует твои привычки и манеры. Хочет, чтобы ты его заметил. Он тебя обожает.
Я смотрел, как мой маленький брат застенчиво перекатывается с пятки на носок, и, едва сдержавшись, криво усмехнулся от умиления. Он был таким же тихим и застенчивым, как и я. Никогда не заговаривал первым.
— Что собираешься сегодня делать? — спросила его Поппи.
— Ничего, — угрюмо ответил Элтон.
Улыбка Поппи тут же угасла.
— Вы с Руне сегодня снова идете гулять? — спросил Элтон.
— Да, малыш, — тихо ответила Поппи.
— Теперь он с тобой разговаривает? — поинтересовался мой брат. И я услышал. Услышал в его тихом голосе ту грусть, о которой говорила Поппи.
— Да, разговаривает, — сказала Поппи и провела пальцем по его щеке, как иногда проводила по моей. Элтон смущенно опустил голову, но я успел заметить тень улыбки в уголке губ.
Поппи подняла глаза и увидела, что я наблюдаю за ними. Она медленно выпрямилась, а я шагнул к ней, взял за руку и притянул к себе.
— Ты готов? — спросила Поппи.
Одарив ее подозрительным взглядом, я кивнул:
— Ты ведь не скажешь мне, куда мы направляемся, верно?
Поппи лукаво поджала губы и помотала головой. Взяв меня за руку, она направилась к двери.
— До свидания, Элтон!
— До свидания, Поппимин, — тихо ответил тот. Услышав, как с губ моего брата слетело это ласковое прозвище, я застыл на месте. Поппи накрыла рот ладошкой. Я видел, как она прямо-таки тает от умиления.
Поппи пристально посмотрела на меня. Она хотела, чтобы я сказал что-нибудь брату, и я нехотя повернулся к нему.
— Пока, Руне, — сказал Элтон.
Поппи стиснула мою руку — ну же, давай.
— Пока, Элт, — неуклюже ответил я. Элтон вскинул голову и широко улыбнулся. Все потому, что я просто попрощался.
Сердце болезненно сжалось. Я повел Поппи вниз по ступеням крыльца и затем к машине ее мамы. Когда мы остановились, Поппи не отпустила мою руку, а дождалась, пока я посмотрю на нее. После чего склонила голову набок и заявила:
— Руне Кристиансен, я чертовски тобой горжусь.
Чувствуя себя неуютно от такой похвалы, я отвел взгляд. Поппи тяжко вздохнула и наконец-то отпустила мою руку и села в машину.
— Может, уже скажешь, куда направляемся? — спросил я.
— Нет, — ответила Поппи, выезжая на дорогу. — Хотя ты и сам скоро догадаешься.
Я включил радиостанцию, которую Поппи обычно слушала, и откинулся на спинку сиденья. Салон заполнил мягкий голос Поппи. Она подпевала очередной не известной мне песенке. Вскоре я уже не обращал внимания на дорогу за окном и смотрел лишь на Поппи. Как и при игре на виолончели, на ее щечках проступили ямочки. Она улыбалась, напевая любимые строки, и качала головой в ритме песни.
У меня закололо в груди.
Этому не было конца. Я видел ее беззаботной и счастливой — и меня переполнял ярчайший свет. Но осознание того, что наше время ограничено, что оно имеет предел, истекает, вызывало тьму.
Непроглядную, кромешную тьму.
И злобу. Никогда не покидавшая меня злоба была словно пружиной, готовой разжаться в любую минуту.
Наверное, Поппи заметила мои страдания, потому как ее рука вдруг легла мне на колено. Я посмотрел вниз. Ее рука лежала ладонью вверх, пальцы были готовы переплестись с моими.
Я глубоко выдохнул и пропустил свои пальцы меж пальцами Поппи. Я не мог смотреть на нее. Не мог так поступить с ней.
Я знал, как Поппи себя чувствует. Хотя рак и выпивал из нее жизнь, убивал ее не он, а боль, которую испытывали члены семьи и те, кто любил ее. Ее ярко-зеленые глаза тускнели, когда я замолкал, когда расстраивался. Позволяя злости и гневу поглотить себя, я видел в лице Поппи усталость.
Усталость от того, что она стала причиной такой сильной боли.
Крепко сжав ее руку, я посмотрел в окно. Пробираясь по лабиринту улочек, мы выезжали из города. Я поднес наши переплетенные руки к губам и запечатлел на мягкой коже поцелуй. А потом мы миновали дорожный знак, и тяжесть в моей груди исчезла. Я повернулся к Поппи.
Она уже улыбалась.
— Ты привезла меня на пляж.
— Да, — кивнула Поппи. — Твое второе любимое место.
Я вспомнил вишневые деревья нашей рощи. Представил их в цвету и нас с Поппи, сидящих под нашим любимым деревом. И, как бы это ни было странным для меня, помолился за то, чтобы Поппи смогла протянуть до весны. Она должна увидеть эти деревья в полном цвету.
Ей просто необходимо продержаться.
— Я смогу, — вдруг прошептала Поппи. Я посмотрел ей в глаза, и она сжала мою руку, словно услышав мою немую мольбу. — Я увижу их. Я приняла решение.
Между нами повисло молчание. Я мысленно посчитал время до начала цветения деревьев, и у меня в горле встал ком. Почти четыре месяца.
Всего ничего.
Рука Поппи напряглась, в лице снова проступила боль. Ей было больно, потому что было больно мне.
Проглотив вставший в горле комок, я сказал:
— Значит, сможешь. Если ты решила, ничто тебе не помешает.
Словно по волшебству от боли не осталось и следа, а лицо озарила светлая радость.
Я откинулся на спинку сиденья и повернулся к окну — мир пролетал смазанным пятном. И, уже погрузившись глубоко в свои мысли, услышал:
— Спасибо.
Это прозвучало едва слышно. Крохой шепота. Почувствовав, как рука Поппи расслабилась, я закрыл глаза.
Промолчал. Поппи этого не хотела.
По радио заиграла другая песня, и ее голос снова зазвучал, словно ни в чем не бывало. И на этот раз ничто не помешало ей петь. Остаток поездки я держал Поппи за руку, пока она пела.
Держал и внимательно впитывал каждую ноту.
Первым, что я увидел, когда мы приехали на пляж, был высокий белый маяк на самом краю скалы. Период холодов, кажется, миновал: день выдался теплым, и небо, на котором не было ни облачка, ласкало взор яркой голубизной.
Солнце стояло высоко, бросая лучи на спокойную водную гладь. Поппи припарковала машину и заглушила двигатель.
— Согласна. Это тоже мое второе любимое место.
Я кивнул. На мягком песчаном пляже расположилось несколько семей. Играли дети, в поисках объедков кружили чайки. Некоторые из взрослых читали, лежа на песке. Другие просто отдыхали, с закрытыми глазами впитывая первое тепло.
— Помнишь, как мы приезжали сюда летом? — спросила Поппи мягким, пропитанным радостью голосом.
— Ja, — хрипло ответил я.
Поппи указала под пристань.
— А там был поцелуй номер семьдесят пять. — Она повернулась ко мне и рассмеялась воспоминаниям. — Мы сбежали от наших семей и спрятались под пристанью, где могли поцеловаться. — Поппи коснулась пальцами своих губ. Взгляд ее подернула мечтательная дымка. — Твои губы были солеными от морской воды. Ты помнишь?