Миуко рассмеялась, наконец-то почувствовав, как напряжение спадает с шеи и плеч. Она сделала это. С помощью жрецов, возможно, все будет хорошо.
Тогда Мели прижала руки ко рту, подавив крик.
На веранде на боку лежал оранжевый полосатый кот, неподвижный, словно камень.
Миуко резко вскочила на ноги.
– Что случилось?
– Не знаю! – Подхватив кота на руки, Мели проверила его дыхание. Ошеломленная, снова подняла взгляд. – Он мертв! Секунду назад они играли, а теперь…
Они обе мгновенно повернулись к цейми, который, потеряв интерес к полосатому коту, удрал в сад, где беззаботно игрался с ветвями ближайшего куста гардении.
– Ты знала, что так случится? – спросила Мели.
– Нет! Я бы никогда… – Но прежде чем Миуко успела продолжить, в саду объявилась еще одна кошка, черная, как эбеновое дерево, и радостно рысью направилась к цейми.
Миуко бросилась к подставке для благовоний, но, даже со своими демоническими рефлексами, Мели оказалась быстрее. Схватив крышку, послушница призвала цейми обратно, и дым вновь закружился, пока не исчез.
На мгновение Миуко и Мели затаили дыхание, наблюдая за темной кошкой, которая рыскала по округе в поисках приключений.
Но ничего не происходило. Кошка приостановилась, повернулась и – как будто только что не избежала смерти – помчалась дальше.
Мели, моргнув, прижала тельце полосатого кота к груди.
– Что… сейчас… случилось?
Миуко застыла, чувствуя, что девушка смотрит на нее, как смотрели горожане Коэва, как мрачные жрецы Нихаоя.
Как ее отец.
«Людишки, – пробормотал демонический голос. – Как легко они меняются. Лучше прикончить ее сейчас, пока она не оповестила остальных».
Но Мели лишь заговорила печальным голосом, на ее глазах навернулись слезы.
– Кто мог сделать тебе такой подарок?
Миуко, уже готовая убежать – или, возможно, напасть, она точно не знала, – замешкалась.
– Демон, – осторожно ответила она.
– Демон? – Послушница прикусила губу. Затем покачала головой, добавила: – Полагаю, все могло бы быть намного хуже.
Руки Миуко упали по бокам.
– Ты не винишь меня за случившееся?
Мели пожала плечами.
– Как я могу? Ты сказала, что ничего не знаешь. – Она одарила Миуко слабой улыбкой. – Если тебе приходилось иметь дело с этим, я понимаю, почему тебе нужна наша помощь.
Миуко с трудом сглотнула. Она и не думала, какое облегчение принесло бы ей, если бы собратья-люди воспринимали ее всерьез, встречали с состраданием, а не страхом, заботились вместо того, чтобы отвергать. Честно говоря, она даже не осмеливалась верить, что такое возможно.
Если бы все встречали ее с таким пониманием, как бы изменилось ее путешествие!
Какой бы мир открылся перед ней.
– Спасибо, Мели. – Миуко взяла подставку для благовоний в руки. – У тебя есть бумага и бечевка, чтобы обернуть это? Мы не можем допустить, чтобы она случайно открылась.
Мели кивнула, и пока Миуко ополаскивала лицо водой и переодевала одолженную одежду, юная послушница унесла оранжевого полосатого кота и вернулась с материалами, чтобы упаковать шкатулку цейми, который затем был отправлен в карман Миуко, – напоминание о том, что она, возможно, и добралась до Дома Декабря, но Туджиязай по-прежнему намеревался заявить на нее свои права… как и проклятие.
После Мели проводила Миуко и Гейки в беседку на северной стороне храма, где они встретились с главным жрецом – пожилым хэй по имени Хикедо с ласковыми глазами и пухлыми загорелыми щеками. За чашкой чая с каштановыми пирожными Миуко поведала свою историю (с более чем случайными восклицаниями Гейки), начиная с поцелуя шаоха на Старой Дороге и заканчивая доблестным спасением Гейки из замка Огава.
– А теперь, – закончила Миуко, постукивая по подставке для благовоний в кармане, – Туджиязай придет за нами. Мне очень жаль, но, боюсь, мы привели беду прямо к вашим дверям.
– Беды или нет, но мы рады, что вы пришли, – ответили Хикедо. Затем, откусив большой кусок пирожного и запив его таким же большим глотком чая, продолжили: – Итак, мы наложим защитные заклинания, которые не позволят Туджиязаю проникнуть на территорию, но мы не знаем магии, которая помешала бы его силам добраться до нас, даже если удержать его за пределами врат. Вы говорите, что кякедзуя был каким-то образом неуязвим?
– Да, он носил алый шарф с начертанными на нем заклинаниями. Вы знаете, где он его взял?
– Да. – Главный жрец потянулись за еще одним каштановым пирожным, но, к своему разочарованию, обнаружили лишь опустевшую тарелку.
Миуко посмотрела на Гейки, который, только что запихнув в рот последний кусок, виновато сглотнул.
Вздохнув, Хикедо собрали указательным пальцем крошки с пустой тарелки.
– Подобные шарфы делают в Доме Ноября, – сказали они, задумчиво облизывая палец. – Там же обучают охотников на демонов.
Миуко закрыла глаза, вспоминая, как дым собирался на горизонте, когда они с Гейки отплывали из Удайвы.
– Но он исчез, – прошептала она. – Храм был разрушен несколько дней назад.
Главный жрец кивнули.
– Трагедия. Но у нас нет выбора. Я пошлю птицу-посыльного в Кейвовейча-каэдо, возможно, библиотекари смогут нам помочь. Тем временем, Миуко, мои жрецы подготовили несколько ритуалов, которые помогут тебе снять проклятие. Гейки, может быть, ты еще голоден? Мели проводит тебя к кухн…
Прежде чем хэй успели договорить, Гейки вскочил на ноги, схватил Мели за руку и умчался прочь, словно знал, где находятся кухни, чего он, конечно же, знать не мог.
Хикедо усмехнулись. Жестом подозвав Миуко, они сопроводили ее в молельную комнату, где они и еще одиннадцать человек образовали вокруг нее круг, читая песнопения и окуривая благовониями, которые, казалось, не имели никакого эффекта, кроме того, что заставляли ее чихать. Спустя несколько часов последовал другой ритуал, во время которого жрецы нарисовали заклинания на ступнях, ладонях и животе. Затем ее оставили одну, чтобы помедитировала над их силой, что она и делала в течение примерно пяти минут, прежде чем демонический голос вторгся в размышления, перечисляя в ужасающих подробностях способы, которыми они могли бы убить жрецов за то, что заставили ее участвовать в таком утомительном предприятии.
Несмотря на эти неподобающие мысли – и те, которыми Миуко развлекала себя всякий раз, когда жрецы досаждали ей, – к концу дня она чувствовала себя измученной, но довольной. Может, проклятие и не отступило под присмотром жрецов Амьюнаса, но скорость распространения значительно замедлилась, что вселяло надежду.
В тот вечер они с Гейки сидели на веранде вместе с Мели, которая, к большому удовольствию ацкаякина, прихватила для них несколько нежнейших каштановых пирожных.
– Думаю, ты не так уж плоха для жрицы! – заявил он, запихивая одно пирожное в рот.
Усевшись поудобнее между ними, Мели искоса взглянула на него.
– А я думаю, ты не так уж груб для ацкаякина.
Гейки рассмеялся, рассыпая крошки по своей одежде.
– Скажи это Миуко. Она считает меня грубым.
Миуко усмехнулась.
– Ну, разве я не права?
Он усмехнулся в ответ.
– Да.
Мели хихикнула.
– Так как же ты стала послушницей? – поинтересовался Гейки.
– Ну… – Мели прикусила губу, повернувшись к луне, поднимающейся на востоке. – Я сбежала из дома.
– Миуко тоже!
– Да, но по другой причине. – Мели тихо пояснила, что родители когда-то считали ее мальчиком. – Я тоже долгое время пыталась стать им, чтобы угодить.
– Ох. – Гейки взглянул на Миуко, но она не знала, что сказать.
Она слышала, что в давние времена некоторых девочек ошибочно принимали за сыновей, как и некоторых мальчиков ошибочно считали дочерями, но она полагала, что таких людей больше не существует.
Но ведь люди не исчезают просто так, не правда ли? Нет, в такой суровой культуре, как у Омайзи, практически не было терпимости к тем, кто не соответствовал их социально одобряемым ролям, и в результате нарушители были вынуждены либо прятаться, либо их помещали в такие места, как Дом Декабря, где приветствовались представители всех полов, от мужчин и женщин до хэй.
– Но потом перестала? – спросил Гейки. – Пытаться им угодить?
Мели кивнула.
– Однажды в полнолуние, когда мне было тринадцать, меня выдернули из постели и потащили к пруду за домом моего отца. Я простояла там несколько часов кряду, всматриваясь в свое отражение. Смотрела так долго, что казалось, примерзла к месту, и мир застыл вместе со мной: мои родители в своих кроватях, моя деревня, трава, деревья, сама луна – все замерло. Боль, вот что я помню лучше всего. Было больно оставаться неподвижной. Но потом каким-то образом я пошевелилась, заставив воду разбиться, словно стекло… И когда вода снова прояснилась, я смогла увидеть, что я, без доли сомнения, есть и всегда была девушкой. – Она, задумавшись, помолчала. – Хикедо думают, что это было видение от Амьюнаса.
Гейки одобрительно присвистнул, потому что подобные откровения от Лунных Богов считались редкостью, и ими следовало дорожить.
Миуко приобняла свои колени.
– Ты рада, что ушла?
– Сложно сказать. – Девушка вздохнула, встряхнулась и продолжила с улыбкой, пусть и немного грустной: – Единственное, что я могу сказать наверняка, – я рада, что попала сюда, где меня принимают такой, какая я есть.
Миуко откинулась назад, устремив взгляд на широкий лик луны. Когда была младше, она ненавидела луну, потому что та всегда напоминала ей о матери: переменчивая, сказочная, недоступная. Миуко не хотелось думать ни о том, как ее мать загадывала желания при луне, ни о том, как одна и та же луна светила для них обеих внезависимости от того, как далеко они находились друг от друга.
Однако сейчас, в Доме Декабря, луна ощущалась иначе: менее переменчивой, более постоянной – неким воплощением присутствия, которое, возможно, наблюдало за ней сейчас, как когда-то наблюдало за Мели на ее пути к самопознанию.