– Мне жаль, – прошептала она.
– Мне тоже. – К ее удивлению, он улыбнулся, в его клыкастом выражении лица сквозила уверенность. – Ты ведь могла бы стать бесподобной.
– Что? – Она дернулась в его объятиях, но хватка только усилилась.
Что-то менялось. Миуко почувствовала, как ее силы дрогнули, как холодный ветерок колыхал огонь. На полях призрачные ясасу уменьшались, их клыки и когти втягивались обратно: они возвращались к своим призрачным обликам, снова маршируя на восток, как будто их никогда не прерывали.
Миуко вспомнились леса над Коэвой: первый охотник, наступавший со своими вилами, Туджиязай, хватавший того за подбородок, и как вся злость вытекала из тела, оставляя его в замешательстве на краю оврага.
Туджиязай отзывал свои силы.
Но почему?
– Миуко! – крикнул кто-то.
Она повернулась и увидела, как Гейки в облике парнишки бежит к ней, его растрепанные волосы были опалены, а из пореза на лбу сочилась кровь. Рядом с ним, тяжело опираясь на трость, хромал пожилой мужчина: широкоплечий, с кровоподтеками на шее и лицом, изуродованным почти до неузнаваемости.
Но для Миуко не имело значения, насколько избит он был или сколько времени прошло с их последней встречи. Она узнала бы его где угодно.
Отец.
На нем не было ни одного из тех алых шарфов жрецов, но он, как и призраки, казалось, избавился от злобных чар Туджиязая.
– Дочка! – воскликнул отец.
Рыдания подступили к горлу.
Он увидел ее.
Узнал ее.
Но после случившегося она больше не будет его дочерью.
– Отойди! – выкрикнула она.
Гейки попятился, остановившись рядом с Отори Рохиро.
– Миуко, твоя кожа!
Она посмотрела вниз. Сквозь прорези в одеждах Миуко увидела, как цвет отступает по ее ногам. Подобно приливу. Синие тени скользили вверх по лодыжкам и икрам, оставляя ее бледнее, чем она была последние недели.
Туджиязай крепче сжал ее руку.
Он лишал ее злобы – так же, как сделал с охотником в лесу, – а поскольку она была шаоха, демоном злобы, он также лишал ее сил.
Миуко подняла глаза и встретилась с торжествующим взглядом Туджиязая. Очертания его черепа потускнели и расплылись, когда зрение демона покинуло ее. Пусть она и не могла видеть этого, но чувствовала, как проклятие стекает с лица, просачивается в уши и горло, будто чернила.
Миуко снова становилась человеком.
– Я никогда не хотел этого, – пробормотал он. – Но не могу тебе позволить убить меня.
На мгновение она испугалась. Проклятие ускользало так быстро, а вместе с ним и ее демоническая сила. Сможет ли она истощить его до того, как он истощит ее?
Если сейчас она потерпит неудачу, он ослабнет, но в итоге восстановит свои силы, становясь все могущественнее и могущественнее от собственной желчи, пока однажды – возможно, через несколько поколений, – не вернется, чтобы завершить начатое разрушение Авары.
Миуко пришла в ярость. Она дернула его на себя.
– Хочешь сказать, что мог избавиться от моего проклятия в любое время?
Сила вспыхнула внутри. Она не нуждалась в проклятии, чтобы подпитывать свою злобу, ведь она была женщиной Авары. Той, кого следовало ограничивать, исключать, подавлять, подчинять, владеть. У нее было достаточно гнева, чтобы насытить ее на сотню жизней вперед, чтобы поцеловать еще тысячу девушек и сотворить еще тысячу шаохасу.
Туджиязай считал, что она могла стать бесподобной?
Возможно, бесподобным оружием. Средством. Предметом.
Но она уже была великолепна, такой, какая она есть. Миуко с воплем вырвала Туджиязая из тела доро. Он сполз на землю, растекаясь и задыхаясь.
Он посерел, его конечности увядали, а огонь тускнел. Он дергался, пытаясь вырваться из ее хватки.
Но и он не ослабил своей власти над ней. Проклятие стекало по рукам все быстрее и быстрее, вытекая из нее, пока он сжимал ее ладонь в своей.
– Не делай этого, – прошептал он.
Приказал.
Даже сейчас, когда он лежал, умирая в ее ногах.
«Жалкий», – пробормотал человеческий голос.
Проклятие соскользнуло по запястью. Демоническая злобная сущность практически покинула ее, но она знала, что ей хватит сил для этого.
– Прощай, Огава Сайтайваона, – прошептала Миуко. – Надеюсь, ты обретешь наконец-то покой.
Туджиязай промолчал. Рога закрутились сами по себе, а пламя, окружавшее его лицо, замерцало и погасло.
Дух Туджиязая, последнего сына Огавы, рухнул рядом со Старой Дорогой, что вела в Удайву, где его клан и знаменосцы были убиты своими врагами много веков назад.
Его рука вырвалась из ее ладони, превратившись в ничто еще до того, как коснулась земли.
30Смертный и божественный
Миуко уставилась на то место, где только что исчез Туджиязай. Здесь торчал колючий сорняк. Там – камешек, черный, как тушечница. Тут – надтреснутая шелуха семечки, принесенная и оброненная каким-то пролетающим мимо воробьем.
Но демона не было. Там, где он упал, не осталось ни следа тепла.
Неужели он исчез?
Неужели она убила его?
Миуко осмотрела свои руки. Одна из них теперь была кремового оттенка, почти непривлекательная в своей заурядности, но другая – та, которую держал Туджиязай, вытягивая из нее проклятие, – оставалась поразительно синей, словно океан.
Рядом с Миуко Омайзи Рухай, пошатываясь, поднялся на ноги и начал ощупывать свой торс и бедра, словно желал уверить себя в том, что он вернулся в собственное тело.
– Он ушел? – спросил он. – Сработало?
Холод пульсировал на кончиках пальцев Миуко, ненасытный и злой. Миуко попятилась.
– Это небезопасно, Рухай. Ты должен уйти…
– Миуко! – По Старой Дороге к ней мчался Гейки, за которым по пятам следовал отец.
– Дочка!
Миуко отшатнулась.
– ОСТАНОВИСЬ!
Ацкаякина остановился, дернув Отори Рохиро так резко, что его трость со звоном повалилась на землю.
Но отец Миуко был таким же упрямым, как и она сама – си пайша си чирей, – и выскользнул из рук Гейки, ковыляя к ней на своей сломанной ноге.
Когда он потянулся к ней, дрожь прошла по ее демоническим пальцам, холодным, как промозглый ветер.
– Нет! – Миуко снова отступила, прижав руки к груди, как будто это могло сохранить в ней человечность. Пригнувшись, она ждала, когда голод – голод шаоха – захлестнет ее, яростный и неминуемый, как лавина.
Но ничего не происходило.
Где-то внутри нее тоненький голос, более грубый и глубокий, чем ее собственный, проворчал:
«Я та, кто привел нас сюда. Я сохранила нам жизнь. Я убила Туджиязая. И это все, что мне достается? Одна рука? Одна жалкая рука?»
– Что? – Миуко уставилась на свои синие пальцы, которые показали ей грубый жест.
– Что? – Гейки выглянул сквозь свои руки, в которых прятал лицо. – Что происходит? Ты теперь злая?
Миуко озадаченно покачала головой.
– Мне кажется… я в порядке?
– А ощущаешь в себе добро или зло?
«Ни то, ни другое!» – закричал демонический голос.
– И то, и другое, – пробормотала она.
– Что это значит? – Ошеломленный доро взглянул на ацкаякина, который пожал в ответ плечами.
– Откуда мне знать? Я – птица!
– Ты кто?
Не обращая на них внимания, Миуко в изумлении сгибала пальцы. Каким-то образом благодаря попыткам Туджиязая ослабить ее она стала одновременно человеком и демоном, девушкой и шаоха, смертной и духом.
Отори Рохиро бросился к ней и упал на колени у ее ног.
– Я думал, ты стала демоном. Думал, что ты ушла навсегда. Я не знал… не понимал… Прости меня, Миуко. Пожалуйста, прости меня.
Ее синяя рука потянулась к его шее, а пальцы изогнулись, выпустив когти.
В ужасе она отдернула руку в сторону и спрятала ту в складках своего одеяния.
Ее демонический голос недовольно хмыкнул.
Опустившись на колени, она поцеловала Рохиро в макушку.
– Ты мой единственный отец, – тихо произнесла Миуко.
Рохиро притянул ее в свои объятия, безудержно рыдая дочери в плечо. Гейки, не желая оставаться в стороне, тоже обнял их.
Рухай неловко переминался с ноги на ногу, совершенно не зная, что делать перед лицом столь неподобающего поведения.
К несчастью для него, впереди были куда более необычные нарушения приличий.
– О, шаоха! – позвал кто-то скрипучим мелодичным голосом.
Миуко подняла глаза и засияла. Там, на Старой Дороге, она увидела остальных своих друзей: Канаи с забинтованной половиной лица и Роройшо (совершенно невредимую и абсолютно великолепную); Сенару, хромающую рядом с ними, но лучезарно улыбающуюся; и Ногадишао, который тащил на спине нескольких жителей деревни в разных состояниях осознанности и потрясения.
Доро вздернул брови.
– У тебя необычные друзья, Миуко.
В прошлом она могла бы смутиться от такого заявления, но сейчас лишь усмехнулась.
– Спасибо.
Уголки его рта дернулись.
– Я надеюсь, ты и меня считаешь одним из них.
– Друзья, говоришь? – Гейки хлопнул доро по плечу. – Скажи мне, доро-джай, насколько ты благодарен своим новым друзьям? Достаточно, чтобы предложить какую-то награду твоим доблестным спасителям?
– Гейки. – Миуко закатила глаза.
– Что? Я не говорю, что мы заслуживаем несравненного богатства, но и отказываться не буду, если ты понимаешь, о чем я.
Отори Рохиро осторожно потянул его подальше от доро.
– Все знают, что ты имеешь в виду, ацкаякина-джай.
Миуко усмехнулась, когда ее синяя рука разжалась. Может, она не была человеком полностью. Может, не была и демоном. Но кем бы она в итоге ни стала, после всего случившегося Миуко познала одно: впервые за свою жизнь она наконец-то была полностью, без каких-либо притеснений, самой собой.
31Необычный мир Нихаой
После поражения Туджиязая Омайзи Рухай немедленно отбыл в столицу, где должен был помочь правлению своего отца справиться с разрухой на севере. Однако в течение следующих нескольких месяцев возвращался в Нихаой так часто, как только позволяли обязанности. Вскоре он стал постоянным гостем приходящей в упадок деревни: помогал мрачным жрецам восстанавливать сгоревший храм, ухаживал за садами чайного домика, присматривал за рабочими, которых привлек (по просьбе Миуко) для ремонта Старой Дороги, а в дни, когда работа затягивалась, что обычно и происходило, он снимал комнату в постоялом дворе, где его можно было застать за трапезой с Миуко и Рохиро, Гейки, Сенарой и К