– Да что с тобой сталось? Я женился на пери, а теперь передо мной какая-то карга. Ты стала совсем как Мариам.
Он устроился было в кебабную у площади Хаджи Якуб, но с этой работы его скоро выгнали из-за скандала с посетителем. Клиент пожаловался, что ему грубо швырнули хлеб. Рашид вскипел и обозвал гостя «узбекской обезьяной». Клиент, недолго думая, выхватил револьвер. В руках у Рашида оказался шампур. Рашид потом уверял, что он, как полагается, принес к столу шампур с кебабами, больше ничего, но у Мариам на этот счет были большие сомнения.
– Самое время опять залечь в постель, – съязвила Лейла.
– Не зли его, – встрепенулась Мариам. – Предупреждаю тебя, женщина, – прорычал Рашид.
– Или покурить.
– Клянусь Господом…
– Горбатого могила исправит.
И тут он на нее набросился.
Удар. Еще удар. В грудь, в голову, в живот.
Лейла отлетела к стене. Азиза и Залмай с криком схватили Рашида за рубашку, стараясь оттащить от матери. Какое там. Он повалил Лейлу и принялся бить ногами. Мариам кинулась на землю, прямо ему под ноги. Тут крепко досталось и ей.
Изо рта у Рашида текли слюни, глаза сверкали злобой, и он бил. Бил. Бил.
Бил, пока не выдохся.
– Клянусь, Лейла, ты меня доведешь, – прохрипел он, задыхаясь. – Однажды я тебя убью.
Хлопнул калиткой и был таков.
Когда все деньги вышли, явился голод. Мариам сама удивлялась, как скоро борьба с голодом стала основным содержанием их жизни.
Пустой белый рис без соуса и мяса сделался редким лакомством. А вот сидеть без обеда и ужина приходилось постоянно. Ну разве Рашид принесет баночку сардин, пару ломтей черствого хлеба, по вкусу напоминающего опилки, или притащит мешок ворованных яблок (а ведь за воровство отрубали руку!). А то прихватит в бакалейной лавке жестянку равиоли, которые они потом делили на пятерых (львиная доля доставалась Залмаю). Ели они и сырую репу с солью, и увядшие листья салата, и почерневшие бананы.
Призрак голодной смерти встал во весь рост. До Мариам дошли слухи, что одна вдова, живущая по соседству, щедро посыпала хлеб крысиным ядом и накормила семерых своих детей. Про себя вдова тоже не забыла.
Азиза сделалась кожа да кости, щеки у нее ввалились, ноги стали как палочки, а лицо приобрело оттенок слабо заваренного чая. Залмай постоянно пребывал в каком-то полусне, капризничал, но засыпал редко и ненадолго. У Мариам перед глазами плавали белые точки, кружилась голова, звенело в ушах. Ей вспоминались слова муллы Фатхуллы, которые тот часто повторял, когда начинался Рамадан: «Даже укушенный змеей обретет сон, но голодный – нет».
– Мои дети умрут, – в отчаянии сказала Лейла. – Прямо у меня на глазах.
– Не умрут, – решительно произнесла Мариам. – Я не позволю. Все будет хорошо, Лейла-джо. Уж я знаю, что делать.
Душным днем Мариам надела свою бурку и вместе с Рашидом двинулась к гостинице «Интерконтиненталь». Автобус был для них непозволительной роскошью, и Мариам очень устала, пока взбиралась по крутому склону. Дважды ей становилось дурно, и приходилось останавливаться и пережидать.
У входа в отель Рашид обнялся с одним из швейцаров в темно-красном костюме и фуражке, и между мужчинами завязался дружеский разговор – Рашид придерживал приятеля за локоток. Потом он махнул рукой Мариам, и оба посмотрели в ее сторону.
Лицо этого швейцара показалось Мариам знакомым.
Человек в фуражке вошел в гостиницу, а Рашид и Мариам остались ждать. С этой точки открывался прекрасный вид на Политехнический институт, на старый район Хаир-Хана и на шоссе в Мазари-Шариф. К югу расположились корпуса хлебозавода «Сило», давно заброшенного, с испещренными следами от пуль и осколков стенами. Поодаль зияли пустыми оконными проемами развалины дворца Даруламан – когда-то в незапамятные времена они с Рашидом ездили туда на пикник. Сейчас Мариам казалось, что все это было не с ней.
Озирая окрестности, она постаралась сосредоточиться на воспоминаниях. Главное – не думать о том, что ей предстоит, и не растерять храбрости.
Каждые несколько минут к гостинице подкатывали джипы и такси и швейцар приветствовал гостей – вооруженных бородатых мужчин в чалмах, пышущих самоуверенностью. Смутное ощущение опасности исходило от них. Слышались обрывки разговоров на пуштунском и фарси. А также на арабском и урду.
– Полюбуйся на наших настоящих хозяев, – чуть слышно прошептал Рашид, – пакистанских и арабских исламистов. Талибы – просто марионетки у них в руках. Вот – подлинные игроки, и ставки у них в Афганистане велики. Говорят, талибы разрешили им организовать по всей стране лагеря для подготовки террористов-смертников и воинов джихада.
– Что это он так долго? – удивилась Мариам.
Рашид сплюнул и растер ногой плевок. Где-то через час швейцар пригласил их войти. В вестибюле гостиницы их овеяла приятная прохлада. Посреди холла в креслах сидели двое, автоматы отставлены в сторону, на кофейном столике две чашки дымящегося чаю и тарелка с пирожными джелаби – посыпанными сахарной пудрой колечками из теста. Азиза обожает джелаби, подумала Мариам и отвела глаза в сторону.
Вслед за швейцаром Рашид и Мариам вышли на балкон. Приятель Рашида вынул из кармана небольшой черный телефон и клочок бумаги с нацарапанными на нем цифрами.
– Это спутниковый телефон моего начальника. У вас пять минут. Не больше.
– Ташакор, – поблагодарил Рашид. – Я тебе обязан.
Швейцар кивнул и удалился. Рашид набрал номер и передал телефон Мариам.
Слушая гудки, Мариам думала о далекой весне 1987 года, когда ей в последний раз довелось увидеть Джалиля. Опираясь на трость, он стоял на их улице рядом со своим синим «мерседесом» с гератскими номерами и смотрел на окна их дома. Джалиль простоял так несколько часов, окликая Мариам по имени, как она в свое время звала его возле его дома в Герате. Мариам на мгновение раздвинула занавески и бросила быстрый взгляд на отца. Джалиль поседел, ссутулился. Очки на носу, неизменный треугольник носового платка из нагрудного кармана. И как он похудел – костюм висит мешком, брюки болтаются!
Джалиль тоже ее заметил. Глаза их на секундочку встретились, совсем как когда-то, только теперь она пряталась за занавесками. Мариам быстро задернула шторы, опустилась на кровать и стала ждать, когда Джалиль уедет.
Через некоторое время он и вправду уехал. И оставил письмо у двери. Много дней она прятала бумажку под подушкой, часто вынимала, вертела в руках. А потом порвала, не разворачивая.
И вот она, после стольких лет, звонит ему. Мариам ругала себя сейчас за свою вздорную, девчоночью гордость. Надо было пустить Джалиля в дом. Пусть бы сел рядом с ней, сказал, ради чего приехал, путь-то неблизкий. В конце концов, он был отец ей. Дурной, недостойный, но отец. Да и такая ли уж страшная вина лежала на нем? Взять вот, к примеру, Рашида. Да и вокруг все эти годы творилось такое…
Мариам ужасно жалела, что уничтожила письмо.
– Вы звоните в городскую управу Герата, – сообщил Мариам низкий мужской голос в трубке.
Мариам откашлялась.
– Салам, брат. Я разыскиваю одного человека, который живет в Герате. Точнее, жил, много лет тому назад. Его зовут Джалиль-хан. Он жил в районе Шаринау, и у него был свой кинотеатр. Не мог бы ты сказать, что с ним и где он сейчас.
В мужском голосе зазвучало раздражение: – И ради этого ты звонишь в городскую управу?
– А куда еще? Прости, брат, я понимаю, ты очень занят, но речь идет о жизни и смерти.
– Я не знаю такого. Кино уже много лет как закрыто.
– Может, найдется человек, который его знает? Хоть кто-нибудь…
– Да кто?
Мариам зажмурилась.
– Прошу тебя, брат. У меня маленькие дети.
В трубке протяжно вздохнули.
– Неужели никого рядом…
– Сторож разве. По-моему, он прожил в Герате всю жизнь.
– Спроси его, пожалуйста. – Перезвони завтра.
– Не могу. Мне дали телефон только на пять минут.
Трубка щелкнула. Мариам испугалась, что ее собеседник разъединился. Однако из телефона донеслись шаги, голоса, гудок автомобиля, шум вентилятора. Она приложила трубку к другому уху и опять закрыла глаза.
И увидела отца. Он с улыбкой доставал что-то из кармана.
– Ну да. Конечно. Тянуть больше не будем.
Это кулон-листик со свисающими кругляшками вроде монеток с выбитыми на них звездами и полумесяцами.
– Примерь, Мариам-джо.
– Что скажешь?
– Ты прямо как царица.
Прошло несколько минут.
Опять шаги. Щелчок.
– Он его знает.
– Да что ты!
– Он так говорит.
– Где он? – воскликнула Мариам. – Этот человек знает, где сейчас Джалиль-хан?
Неловкое молчание.
– Он говорит, тот, кого ты ищешь, давно умер. Еще в 1987 году.
Значит, ему тогда недолго оставалось. Он приехал из Герата попрощаться.
Мариам подошла к перилам балкона. Отсюда виден некогда знаменитый плавательный бассейн, ныне пустой и запакощенный, с отвалившимся местами кафелем. И запущенный теннисный корт, сетка колбасой валяется посередине, словно сброшенная змеей кожа.
– Мне пора идти, – произнес телефон. – Извини за беспокойство, – выдавила Мариам, роняя слезы.
Джалиль махал ей рукой, переходя горную речку, прыгая с камня на камень. Сколько раз она молила Господа, чтобы он подольше не разлучал их с отцом! «Спасибо», – хотела еще сказать Мариам, но тот, в Герате, уже повесил трубку.
Муж ел ее глазами. Мариам покачала головой.
– Все без толку! – Рашид выхватил у нее телефон. – Что дочка, что отец, никакого толку.
В вестибюле Рашид подскочил к опустевшим креслам, схватил с тарелки последнее оставшееся колечко, посыпанное сахарной пудрой, и быстро сунул в карман.
Дома пирожное съел Залмай.
16
Лейла
Холодным апрельским утром Азиза уложила в бумажный пакет свою блузку в цветочек, единственную пару носков, непарные шерстяные перчатки, коричневое одеяло в кометах и звездах, пластмассовую чашку с трещинкой, банан и игральные кости.