ло плохо. И он выходил маму. К весне она поправилась.
А я поступил низко, позорно: напал на мальчишку лет двенадцати. Приставил осколок бутылки к горлу и отнял одеяло. Матери отнес.
Когда мать выздоровела, я поклялся, что буду работать, скоплю денег и мы снимем квартиру в Пешаваре. С отоплением и чистой водой. И я стал искать работу. Иногда по утрам в лагерь приезжал грузовик. Нужны были крепкие парни – расчищать поля от камней, собирать яблоки. Деньгами, правда, платили редко. Одеяло или пара ботинок – вот и вся оплата. Только меня никогда не брали. Посмотрят на мою ногу – и возьмут другого.
Можно было наняться копать канавы, строить хижины из самана, носить воду, чистить нужники. Желающих было предостаточно. А от меня отказывались.
И вот однажды, осенью 1993 года, мною заинтересовался один лавочник. Надо отвезти кожаное пальто в Лахор, говорит. Хорошо заплачу. (Хватило бы, чтобы снять квартиру на месяц-другой.) Вот тебе адрес моего друга. Это прямо у вокзала.
Конечно, я знал, в чем тут дело. Знал почти наверняка. Но деньги… кто бы мне предложил такую сумму? А зима была не за горами.
Я даже в автобус не успел сесть. Быстро меня вычислили. А может, подставили. Чуть полицейские подкладку надрезали, гашиш и разлетелся по всей улице.
Тарик издал дребезжащий смешок. В детстве он тоже так смеялся, чтобы скрыть смущение, когда набедокурит и все откроется.
– Он был хромой, – поделился Залмай. – Это тот, о ком я думаю?
– Он просто заглянул на огонек, – вмешалась Мариам.
– А ты заткнись! – Рашид поднял кверху палец и повернулся к Лейле: – Что я вижу! Лейли и Меджнун снова вместе! Как в старые добрые времена. – Лицо у него словно окаменело. – И ты впустила его. Сюда. В мой дом. Он был здесь с моим сыном.
– Ты обманул меня. Ты лгал мне, – выговорила Лейла сквозь зубы. – Ты подослал того человека. Если бы я знала, что он жив, я бы ни за что не осталась у тебя.
– А ТЫ МНЕ НЕ ВРАЛА, ЧТО ЛИ? – взревел Рашид. – Думаешь, я ничего не понял? Насчет тебя и твоей харами? Совсем за дурачка меня держишь, шлюха?
Чем больше Тарик говорил, тем страшнее казалась Лейле та минута, когда он остановится и настанет ее черед рассказывать, что, когда и почему. Стоило Тарику ненадолго прерваться, как Лейле делалось плохо. Она избегала смотреть ему в глаза и сидела, уставившись на свои руки с пробивающимися черными волосками.
Про годы, проведенные в тюрьме, Тарик почти не упоминал. Сказал только, что научился там говорить на урду. На вопросы лишь головой качал. Этого было достаточно, чтобы перед Лейлой так и встали ржавые решетки, битком набитая камера, заплесневелые потолки. Через что довелось пройти Тарику! Жестокость, унижения, отчаяние…
– После моего ареста мама трижды приезжала ко мне, но мы так и не свиделись. Я ей написал письмо, потом еще. Не знаю, получила она их. Сомневаюсь. И тебе я тоже писал.
– Писал?
– Целые тома навалял. Твоему другу Руми за мной не угнаться. – Тарик опять засмеялся.
Наверху белугой заревел Залмай.
– Как в старые добрые времена, – повторил Рашид. – Влюбленная парочка. И ты, конечно, открыла перед ним лицо.
– Открыла, – подтвердил Залмай. – Ведь правда, мама? Я сам видел.
– Не очень-то я по душе твоему сыну, – посетовал Тарик, когда Лейла опять спустилась вниз.
– Извини. Не в этом дело. Просто… Да ладно, не обращай внимания.
Лейлу охватил стыд за Залмая. Ничего не поделаешь, малыш ревнует. И ведь до того обожает отца, что все другие мужчины в его глазах достойны лишь презрения.
Она постаралась сменить тему.
Я тебе писал.
Целые тома.
Тома.
– Сколько ты уже живешь в Мури?
– Меньше года. В тюрьме я познакомился с одним пакистанцем, бывшим хоккеистом, Салим зовут. Он уже в годах и в кутузке не новичок. В эту ходку ему дали десять лет за то, что ударил ножом переодетого полицейского. В каждой камере есть свой пахан типа Салима, хитрый, коварный, со связями. Именно через него я узнал, что мама умерла от солнечного удара.
У меня срок был – семь лет. Мне еще повезло. Говорили, у судьи, который рассматривал мое дело, брат женат на афганке. Вот он и проявил милосердие. Не знаю, правда это или нет.
Я освободился в начале зимы двухтысячного года. Салим дал мне адрес и телефон своего брата, Саида. Сказал, у брата гостиница на двадцать номеров с маленьким ресторанчиком. Велел передать, что я от него.
Мури я полюбил с первого взгляда. Вышел из автобуса, увидел заснеженные ели, деревянные коттеджи, дымок из труб, вдохнул горный воздух – и был покорен. Все зло, все беды и несчастья оказались так далеко. Будто совсем в другой мир попал. Саид взял меня на работу дворником и разнорабочим. За месячный испытательный срок заплатил половину нормального жалованья.
Лейла живо представила себе Саида: узкоглазый, краснолицый, он стоял у окна и смотрел, как Тарик расчищает снег; заложив руки за спину, наблюдал, как Тарик разбирает сифон под раковиной; склонившись над конторкой, проверял бухгалтерские документы…
– Поселили меня в сторожке рядом с домиком поварихи, пожилой вдовы по имени Адиба. До гостиницы надо идти через парк, мимо миндальных деревьев, мимо фонтана в форме пирамиды (летом работает круглые сутки).
Через месяц Саид начал мне платить полный оклад, предоставил бесплатный обед, выдал шерстяное пальто и даже купил новый протез. До слез меня растрогал своим добрым отношением. С первой получки я поехал в город и купил Алену. Шерсть у нее совершенно белая. Проснешься снежным утром – а козы словно и нет. Только нос чернеет и глаза.
Тарик смолк. Сверху доносились глухие удары – Залмай швырял мячик в стену.
– Я думала, ты умер, – выдавила Лейла. – Знаю. Ты мне сказала.
У Лейлы перехватило горло.
– Этот человек… – вымолвила она, откашлявшись, – ну, который принес весточку о вас… у него был такой честный вид. Я ему поверила. Я была одна на всем белом свете, и мне было так страшно. Вот я и пошла за Рашида. Иначе…
– Не надо, – мягко сказал Тарик. Ни тени упрека не чувствовалось в его словах. Будто и не было ничего.
– Надо, Тарик. Ведь была и еще причина. О ней ты ничего не знаешь. Я обязана тебе сказать.
– Ты тоже сидел и говорил с ним? – спросил Рашид у Залмая.
Мальчик замялся. Как бы не сболтнуть опять лишнего. А то вон оно как все обернулось.
– Сын, я задал тебе вопрос.
Залмай сглотнул.
– Я был наверху, играл с Мариам.
– А мама?
Залмай умоляюще-виновато поглядел на Лейлу. Глаза его были полны слез.
– Все хорошо, Залмай, – ровно сказала Лейла. – Говори правду.
– Мама была внизу. Говорила с этим мужчиной.
Голосок тонкий-тонкий.
– Понятно, – сказал Рашид. – На пару бабы орудовали.
– Хочу встретиться с ней, – прошептал Тарик. – Хочу ее видеть.
– Обязательно, – сказала Лейла. – Уж я постараюсь.
– Азиза, Азиза, – с улыбкой повторил Тарик, как бы пробуя слово на вкус. – Какое красивое имя.
– И девочка красивая. Сам увидишь.
– Просто не могу дождаться.
Почти десять лет прошло. Как они встречались в тупичке, как целовались тайком! А какая она теперь в его глазах? По-прежнему красивая? Или он видит в ней постаревшую, опустившуюся, пугливую женщину, растерявшую за эти годы все свое очарование? На какое-то мгновение Лейле померещилось, что этих десяти лет не было и они расстались с Тариком вчера. Не было смерти родителей, замужества, обстрелов, убийств, не было талибов, избиений, голодухи… Детей и тех не было.
Лицо у Тарика вдруг омрачилось, ожесточилось. Лейле было хорошо знакомо это выражение. Именно с таким лицом Тарик когда-то отстегнул протез и кинулся на Кадима.
Тарик осторожно прикоснулся к ее распухшей губе. Сказал холодно:
– Это он.
Перед Лейлой в мельчайших подробностях встал тот безумный день, когда они зачали Азизу, сплетение тел, его горячее дыхание, его страсть…
– Мне надо было увезти тебя, – произнес Тарик совсем тихо.
Лейла опустила глаза, сдерживая рыдание.
– Ты сейчас замужняя женщина и мать. И вот перед тобой предстаю я. За эти годы столько всего случилось. Наверное, мне не надо было приезжать. Но я не мог иначе. Ах, Лейла, лучше бы я никуда не уезжал и не расставался с тобой.
– Прекрати, – всхлипнула Лейла.
– Мне надо было настоять на своем, чего бы это ни стоило. Надо было жениться на тебе, пока была такая возможность. Тогда все пошло бы по-другому.
– Не надо. Не говори так. Прошу тебя. Не сыпь соль на рану.
Тарик шагнул было к ней и замер на полдороге.
– Не хочу притворяться. И не хочу ломать тебе жизнь. Если будет лучше, чтоб я исчез, только скажи. И я уеду обратно в Пакистан. И не причиню никаких неприятностей. Только скажи.
– Нет! – выкрикнула Лейла, хватая его за руку и сразу бросая. – Ни за что. Не уезжай. Умоляю тебя, останься.
Тарик помедлил. Кивнул.
– Он работает с двенадцати до восьми. Приходи завтра днем. Мы с тобой навестим Азизу.
– Я его не боюсь, ты ведь знаешь.
– Знаю. Приходи завтра днем.
– А потом?
– Потом… Я должна подумать. Все так… – Да уж. Я понимаю. Прости меня за все.
Я виноват перед тобой.
– Мне не за что тебя прощать. Ты придешь, ты обещал. Ты вернулся.
– Как я рад, что повидал тебя, – растроганно сказал Тарик.
Дрожа, она смотрела ему вслед. Целые тома писем… Лейлу затрясло сильнее. На душе у нее было невыразимо грустно. Но мрак вокруг немножко просветлел.
Слабый лучик надежды – ведь вот он?
19
Мариам
– Я был наверху, играл с Мариам.
– А мама?
– Мама была внизу. Говорила с этим мужчиной.
– Понятно, – сказал Рашид. – На пару бабы орудовали.
Черты лица у него смягчились, складки на лбу разгладились, подозрительность и недоверчивость куда-то пропали. Рашид сел прямо. Вид у него был… пожалуй, задумчивый. Словно у капитана корабля, которому только что доложили о мятеже на борту, и надо решать, какие шаги предпринять.