– Мы не закончили с вопросами, – напомнил я.
Она холодно рассмеялась:
– Неужели ты еще надеешься выудить из меня информацию? Потрясающая наивность!
– Не наивность, а банальный здравый смысл. Сведения о твоей матери в обмен на твои знания.
Пленница скрестила руки на груди – с кандалами на запястьях задача не из легких.
– Оставь свои сведения при себе, мне довольно воспоминаний. А главарю передай, что ты своим высокомерием сорвал переговоры.
Несмотря на ее ледяной тон, внутри у меня все полыхало от гнева. Лучше сгинуть в огне, чем осрамиться перед Каваном! Стараясь ничем не выдать своего отчаяния, я выудил из-за пояса складной нож:
– У тебя такая хрупкая шея, принцесса. – Я взял выбившийся из прически локон и поднес к ее лицу. – Перерезать ее будет легче, чем сделать вот так. – Молниеносным движением я отсек прядь и показал ей. – На твоем месте я бы не играл в молчанку.
– Нет. – Голос ровный, бесстрастный и холодный как лед.
– Твоя мать не мучилась перед смертью, а вот тебе может повезти меньше. Если переменишь решение, я охотно поведаю о ее последних минутах.
Я направился к двери, но на пороге обернулся. Пленница по-прежнему сидела не шелохнувшись, уставившись в стену.
– Вернусь через час. Подумай хорошенько, принцесса.
Анника
Едва дверь за ним захлопнулась, я дала волю слезам.
Конец всем надеждам и терзаниям. Больше нет нужды гадать и строить воздушные замки.
Твоя мама мертва, Анника. Она никогда не вернется. Теперь ты знаешь наверняка.
Мне следовало довольствоваться хотя бы тем, что мама не страдала и упокоилась в могиле, а не была брошена на растерзание диким зверям. Однако меня, напротив, все сильнее снедала тоска.
Я должна была разделить с ней последние минуты! Но никак не он. Злость и негодование закипали от мысли, что меня самым наглым образом шантажируют. Шантажируют историей смерти моей матери! В голове не укладывалось, как можно мирно беседовать с тем, кто отнял жизнь у самого дорогого тебе человека. Убийца всегда представлялся мне зловещим монстром, но никак не ребенком. Немногим старше меня самой.
Мама где-то здесь, рядом.
Если я назову ему цифры, разумеется липовые, как и в первый раз, может, он отведет меня на могилу, позволит проститься. Вот только у меня начисто пропало желание делиться чем-либо. Зато возникла непреодолимая тяга забирать. Хотелось повергнуть его в пучину нечеловеческих страданий, каких не доставишь в обычном поединке на мечах.
Довольно плакать, слезами горю не поможешь! Сейчас нужна холодная голова. Как мне выбраться отсюда? Думай, Анника, думай!
Я достала из волос шпильку и занялась кандалами. Закрыла глаза и всецело сосредоточилась на механизме. Однако потрясения, голод и усталость брали свое. Руки тряслись, шпилька выскальзывала из пальцев. В библиотеке с поддержкой Ретта я бы справилась с замком в два счета. Остается уповать на фантазию.
Я представила аромат старых книг, веселый смех Ретта. На губах заиграла улыбка, дыхание выровнялось. Минуту спустя раздался щелчок, и браслет на моем левом запястье разомкнулся.
Я на цыпочках подкралась к двери. Одинокий факел озарял добрую половину коридора. Леннокс не удосужился выставить караул. Похоже, мысль о побеге даже не приходила ему в голову.
Дверной запор оказался крепким орешком. Шпилькой его не вскрыть. Зато сам замок дышал на ладан, удивительно, как его еще не снесло ветром. Удостоверившись, что поблизости никого, я стиснула дверную ручку, уперлась ногой в стену и налегла всем весом. Створка жалобно скрипнула, но удержалась на петлях.
Ладно, попробуем через окно.
Впрочем, окно – сильно сказано. Круглый незастекленный проем с металлическим прутом посередине. Если хлынет дождь, жалкое подобие кровати промокнет насквозь. Судя по разводам на белье, такое уже случалось, и не раз. Я взялась обеими руками за прут, потянула. Ни наружу, ни внутрь его не выдавить… зато можно сдвинуть в сторону.
Я вскарабкалась на подоконник и ощупала кладку. Камень давно раскрошился, отколоть от него кусок не составит труда. Взрослому через такое отверстие не протиснуться… но, если я сумею сдвинуть прут хотя бы на дюйм, у меня появится шанс.
Похититель обещал вернуться через час, но уповать на его слова не стоило. Расстегнутым наручником я принялась ковырять оконный проем. К его приходу я застегну кандалы, лягу на кровать и притворюсь несчастной пленницей. Он даже ничего не заподозрит.
– Все получится, – шепотом твердила я. – Все получится.
Леннокс
Я разложил на столе отрезанные пряди и наблюдал, как они сами собой закручиваются спиралью. Рано или поздно меня заставят ее убить, верно? Я напрягал память, выискивая хотя бы один случай, когда меня учили бы милосердию, но тщетно.
Может, ее пощадят. В прошлый раз ни у кого не хватило смелости убить особу королевских кровей. Ни у кого, кроме меня. Если я откажусь, кто дерзнет лишить жизни принцессу Аннику?
В окне заскулила Колючка.
– Ты заходишь или как?
Она спрыгнула с подоконника на кровать и опустила мордочку на вытянутые лапы. Не знаю, способны ли серые лисицы сопереживать, но Колючка смотрела на меня с неприкрытой тревогой.
– Успокойся. – Я наклонился почесать ее за ухом.
Взгляд невольно упал на ладони. Неужели эти руки, которые гладят Колючку, указывают путь по звездам и тренируют армию… оборвут жизнь Анники?
Морщась от боли в ране, я подобрал заготовленную ветку и, завернувшись в плащ, направился к выходу.
По пути к кладбищу ураганный ветер трепал полы моего плаща. Поднявшись на склон, я возложил зеленую, не растерявшую листьев веточку на утопающую в лапнике могилу ее матери.
– Очередное подношение. Я встретил ее. Ту, на кого ты уповала перед смертью. Должен сказать, она в ярости, хотя сама того не желает. Но шила в мешке не утаишь. И откуда только набралась? Точно не от тебя.
Я покосился на за́мок, на ветхие оконные проемы в дальней части, где обитало свежее пополнение. По легенде, мой народ славился искусством возводить великолепные здания. Жаль, мне не довелось лицезреть ни одного.
Сглотнув, я снова заговорил:
– Боюсь, мне придется убить твою дочь. Не хочется, но… она чересчур… наблюдательна. А потому опасна.
Впервые за долгое время на глаза навернулись слезы. Измученный, обиженный на весь мир и обуреваемый тягой к великим свершениям, я прозябал в этом проклятом месте, навеки привязанный к убогому замку и клочку земли, где покоилась женщина, что была так добра к своему палачу. Внезапно меня обуяла ненависть.
– Не понимаю, почему раз за разом я возвращаюсь сюда. Ты мертва! Ты не сумела спасти себя, а меня не спасешь и подавно. Не понимаю, откуда в тебе столько доброты и почему я обречен до скончания дней вымаливать у тебя прощение. Твой муж лишил меня отца! Из-за него моя мать нежится в объятиях этой скотины! Око за око! – Мой душераздирающий вопль огласил окрестности. – Почему ты не повела себя по-другому? Почему терзаешь меня даже из гроба?
Я уставился на серый могильный камень с горьким осознанием, что эта женщина будет преследовать меня вечно. Из всей плеяды убитых мной лишь ее образ запечатлелся в памяти. Мать Анники не молила о пощаде. Не плевала мне в лицо. Она смирилась с неизбежным, смирилась с палачом и приняла смерть так, словно жаждала ее многие годы.
– Временами у меня самого возникает такое чувство, – доверительно поведал я. – Чувство, что лучше умереть, чем околачиваться здесь. Но знаешь, если рай и ад действительно существуют, едва ли мы встретимся за чертой, когда пробьет мой час.
Я позволил единственной слезинке скатиться по щеке и посмотрел на надгробие. Перед глазами вновь возник ее облик – такой отчетливый после знакомства с Анникой. Они обе навечно останутся в моей памяти.
Не убегать, не оглядываться, не оправдываться. Эти заповеди выручали меня в прошлом. Значит, нужно придерживаться их и в будущем. Я вытряхну из Анники информацию, чего бы это ни стоило. Скручу ее в бараний рог, но не ударю в грязь лицом. Я сам загнал себя в угол, мне и выбираться.
Не встретив на обратном пути ни единой живой души, я ворвался в замок, спустился в подземелье и, сорвав с крюка ключ, сунул его в замочную скважину. Сквозь прутья решетки различался силуэт Анники. Она, сгорбившись, сидела на кровати, подтянув колени к груди. При виде меня пленница встрепенулась. В ее взгляде по-прежнему сквозила печаль, но теперь к ней примешивался вызов, от которого мне сделалось не по себе.
– Не передумала? – плотно затворив за собою дверь, спросил я.
– Я не в настроении разговаривать, особенно с тобой. Убийца!
Слово ранило больнее меча, оставившего на моей груди глубокий порез.
– Мне больше по вкусу считать себя наемником. Да и зачем ворошить прошлое, ведь с тех пор между нашими народами не возникало трений. По-моему, прогресс налицо.
– Сказал человек, похитивший меня и погубивший моих телохранителей, – фыркнула она.
Мне едва удалось удержаться от смеха – меткое замечание!
– Послушай, ваше высочество…
Анника мгновенно вспылила:
– Перестань глумиться! Титул достался мне от рождения, не я выбирала его. Так хватит порицать меня за знатное происхождение.
– Ты же порицаешь меня за мое. И презираешь мой народ настолько, что считаешь нас недостойными наших собственных земель, а сейчас и вовсе…
Забыв про кандалы на запястьях, Анника решительно выставила изящную ладонь:
– Пускай меня не удостоили экскурсии по вашей обители, но скажи, в этом захолустье имеется библиотека?
Я скрестил руки:
– Нет.
– Кто бы сомневался. Так с чего ты взял, что вы вправе притязать на мое королевство?
– Наша история передается из уст в уста, из поколения в поколение и хорошо известна каждому в замке.
Она со вздохом покачала головой:
– Кадир основали задолго до нашего с тобой появления на свет. У тебя своя версия тех событий, у меня своя – и она гораздо ближе к истине. Ведь кому знать правду, как не потомственной уроженке Кадира? Это не предубеждение, не предрассудок. Одно мне известно наверняка: ты лишил меня матери, и потому ты мне омерзителен.