– Мой отец. Он научил меня астрономии и зачаткам философии с религией. Мать занималась со мной чистописанием и музыкой. Впрочем, сейчас и то и другое мне без надобности.
– Давно ты забросил занятия?
Я немного поразмыслил.
– Обещаешь, что один из нас умрет?
– Да! – с чересчур игривыми для принцессы интонациями откликнулась она.
– Ладно, убедила, – хихикнул я.
Мы устроились друг напротив друга, почти соприкасаясь коленями.
– Моя жизнь пошла под откос, когда Каван отыскал нас.
Анника озадаченно нахмурила лоб:
– Отыскал?
Я дожевал лепешку, поглядел на огонь и снова повернулся к Аннике:
– Ваш народ никогда не слышал о нас, верно?
Она кивнула:
– С детства мне рассказывали историю шести кланов, сплотившихся под нашим началом в войне против Киаленда. После победы мы нарекли страну новым именем в знак единства и стали жить в мире и согласии.
– Нас в буквальном смысле вымарали из памяти, – вздохнул я. – После разгрома дарейнианцы осели в разных уголках земли. Опираясь лишь на молву да на десяток-другой фамилий, Каван пустился на поиски потомков седьмого клана. Как выяснилось, наш род считался одним из самых знатных. Помню, с каким благоговением Каван переступил порог нашего дома, какие дифирамбы пел моему отцу. Именно Каван набрел на замок Возино, много лет пребывавший в запустении. До сих пор в носу стоит вонь, которую источали его стены. Обосновавшись там, мы посвятили себя тренировкам с единственной целью – отвоевать родную землю. Всякий раз, укладывая меня спать, отец обещал, что когда-нибудь я преклоню голову на родине предков. – Сглотнув, я уставился себе под ноги. – Однако до сих пор мне не довелось даже посмотреть на нее. – Я помолчал, придавленный тяжестью скорби, и, откашлявшись, продолжил рассказ: – Спустя примерно год к нам примкнула группа бродяг, отчаявшихся добыть пропитание в своем краю. Неурожай и засуха сгоняли людей с насиженных мест в поисках счастья на незанятых землях, где успели обосноваться мы. Голодные, невежественные… никому не нужные. Мы принимали всех с распростертыми объятиями. Кормили, одевали, обучали. По сути, вся наша армия состоит из отщепенцев, отвергнутых соплеменниками.
– Вообще-то, очень благородно давать крышу над головой бездомным, – поразмыслив, сообщила Анника. – Я бы даже сказала, похвально, если бы не ваше стремление завладеть моим домом.
Не найдясь с ответом, я переменил тему:
– А кто научил тебя разбираться в звездах?
– Не поверишь. Сама, – с улыбкой призналась Анника. – Днями напролет просиживала в библиотеке, корпела над интересующими меня предметами. Отсюда мое понимание созвездий. И навык добывать огонь из кремня. И умение обращаться с мечом. Прознав о моих увлечениях, Эскал вызвался помочь мне с практикой. – Она вдруг стушевалась. – Однажды в разгар тренировки я нечаянно поранила брата. Узнав об этом, отец запретил спарринги.
– Но тебя это не остановило, – улыбнулся я.
Она покачала головой:
– Эскал продолжил заниматься со мной два-три раза в неделю. Правда, меч приходилось прятать под кроватью, между колышками, прибитыми мной к основанию.
Ее речи звучали откровением, как пробуждение после долгого сна.
– Ты самая удивительная принцесса из всех, с кем мне доводилось сталкиваться.
– О, да ты специалист по принцессам? – засмеялась она.
– Вовсе нет. Но я впервые слышу, чтобы особа королевской крови отказывалась подчиняться приказам, изучала, что ей вздумается, и забавы ради взламывала замки.
– Справедливости ради последним талантом я обязана Ретту.
По неведомой причине мою улыбку как ветром сдуло.
– Кто такой Ретт?
– Библиотекарь. Но мы знакомы еще с тех пор, когда он был конюхом. Мама поощряла меня заводить самых разных друзей. Наверное, поэтому Ноэми для меня скорее сестра, нежели прислуга. Так или иначе, Ретт многому меня научил. Я очень ему обязана. – Анника осеклась, сраженная догадкой.
– Вы с ним близки? – допытывался я.
– В каком-то смысле да. Можно провести параллель с тобой… Люди стараются держаться от тебя подальше из-за твоей репутации. Со мной все в точности до наоборот. Ретт же видит во мне человека, а не принцессу.
В ее словах присутствовала логика. Окруженная лизоблюдами, она испытывала закономерную симпатию к бескорыстному библиотекарю.
– Как считаешь, дождевую воду можно пить? – спросила вдруг Анника.
– Конечно.
– Вот и славно. – Анника вскочила и направилась к выходу из пещеры, но на полпути обернулась и повелительным тоном бросила: – Ты идешь?
Принцесса есть принцесса.
– Да, ваше высочество, – откликнулся я.
Анника подставила сложенные лодочкой ладони под бушующий поток, однако ливень своим натиском оттягивал их к земле. Последовав ее примеру, я с удивлением обнаружил, что даже мне не хватает сил удержать руки на месте.
– Меняем тактику. – Чтобы противостоять напору дождя, я обхватил ее ладони своими, накрыв их целиком.
На секунду Анника застыла, глядя на слияние наших рук, но потом, позабыв о правилах приличия, одним глотком осушила живительную влагу. Затем набрала еще пригоршню воды и умылась.
– Как я выгляжу? – поинтересовалась она.
Очаровательно. Растрепанно. Еще красивее матери.
– Все так же.
Анника с ухмылкой пожала плечами и, утолив жажду, без лишних слов стиснула мои ладони и подставила их под дождь. Она была не так сильна, но вместе наши руки могли гораздо больше, чем поодиночке. Смущавшая меня поначалу близость уже не действовала на нервы, а, напротив, вызывала приятные ощущения.
Анника втянула наши руки под навес, чтобы дать мне напиться. Вода оказала поистине чудотворный эффект. Я словно заново родился.
Оставив меня умываться, Анника вернулась к костру и, обсушив руки, сделала три шага влево, держа одну ладонь на весу, возле уха невидимого партнера. Я наблюдал, как она с легкой улыбкой кружит по пещере, точно по бальному залу.
В тот момент на земле не было существа опаснее, чем эта девушка.
Анника
Я убеждала себя, что это просто дождь. Или стук града по камню. Треск поваленного дерева. Да что угодно, учитывая ситуацию, в которой мы очутились. Но всякий раз, стоило Ленноксу улыбнуться или дотронуться до меня, звук возобновлялся.
Звук тысячи ударов сердца.
В его отголосках многие вещи слышались более отчетливо. Чистая, преисполненная надеждами любовь к брату ласкала слух; ей вторила приглушенная, с перебоями, но все же осязаемая любовь к отцу. От щемящей взаимной любви к Ноэми захватывало дух. В трепетной, без толики страсти любви к Ретту почему-то присутствовали нотки обязательства.
Однако главенствующим лейтмотивом звучало мучительное осознание, что наконец-то на меня снизошла любовь – настоящая, сокрушительная, воспетая писателями и поэтами всех времен. И заведомо обреченная.
Сглотнув, я снова принялась теребить дыру на платье.
– Ты должен кое-что узнать. Но, боюсь, тебе это не понравится.
Леннокс наклонился ко мне:
– Думаю, нам более нет смысла таиться друг от друга. Да и потом, тебе все равно предстоит умереть, поэтому выкладывай, пока есть возможность.
Мы обменялись неуверенными улыбками. Я смотрела в его глаза и думала, что они не могут принадлежать убийце.
– После нашей беседы в темнице мной овладело любопытство. Тогда я пошла в библиотеку и отыскала протоколы суда над твоим отцом.
– Что? – Леннокс схватил меня за плечи и развернул к себе. – Разве существуют протоколы?
– Существуют. Правда, довольно скупые. Но я не скажу ни слова, если тебе неприятно.
– Нет! Умоляю, расскажи! Что в них говорится?
Меня затрясло от страха перед последствиями моих откровений.
– Если верить записям, твой отец держался спокойно. Он не раскрыл свой возраст, отрицал наличие семьи. Наверное, пытался защитить вас. – (Леннокс уставился в землю.) – Мне замолчать?
– Нет, – сглотнув, отозвался он. – Продолжай.
– Он сказал: «Мы отреклись от фамилий», поэтому в записях его именуют Яго Отшельник.
Леннокс рассеянно перебирал мой подол.
– Все верно. Мы отказались от фамилий ради единства. Для новобранцев принято менять имена, если обладатель оного уже обосновался в замке. В Возино нет тезок, каждый из нас единственный в своем роде.
– Вот как? – На мгновение я лишилась дара речи. – Твой отец… признался в покушении на моего отца. Суд приговорил его к повешению и четвертованию.
Леннокс смял в кулаке ткань моего платья, не с целью причинить мне боль, а в попытке облегчить душевные терзания.
– Однако мой отец счел приговор излишне суровым и заменил его обычной казнью. – (Губы Леннокса предательски дрогнули.) – Прости. Более… более мне ничего не известно.
Леннокс кивнул, тяжело дыша:
– Каван любит посылать нас на Задания в доказательство нашей преданности делу. Отцу выпало отправиться в ваш замок. До сих пор не понимаю, почему он зашел так далеко, это совсем на него не похоже. У меня столько вопросов, которые я не смею задать Кавану и которые уже не задашь отцу. Боюсь… правды мне никогда не узнать. – Совладав с эмоциями, он взглянул на меня в упор. – Твой отец и впрямь смягчил приговор?
– Формально – да, но, подозреваю, это была инициатива матери.
– Мой отец чуть не отнял у нее мужа, и все равно… – Губы у Леннокса дрожали.
Своим признанием я надеялась даровать Ленноксу покой, поскольку ничем иным не располагала. Скоро дождь прекратится, каждый из нас пойдет своей дорогой, а мир вновь погрузится в хаос. Но прежде чем это случится, он должен получить толику утешения.
– Я солгал тебе, – прошептал Леннокс.
– О чем?
– О том, что не раскаиваюсь. Будь у меня еще один шанс, я вызволил бы ее. – Леннокс не сводил с меня глаз. – Твоя мать… увидев меня, она сказала: «Ты еще дитя. Не бери грех на душу. Пусть кто-нибудь другой сделает это». Я думал… думал, она будет молить о пощаде, а она молила о спасении моей души. Она знала, что обречена, и не хотела умирать. Но на пороге смерти она пыталась спасти своего палача. – Он часто и судорожно задышал. – Я даже не знал ее имени, а она наотрез отказалась сообщать хоть сколь-нибудь ценную информацию, способную навредить ее семье. Она плакала, скорбела, но не дала слабину. Ты копия своей матери, Анника.