– Гвардеец ожидает в холле. Пригласить его сюда?
Я покосилась на стол, загроможденный книгами по мифологии, на цепи, тянущиеся от полок к корешкам:
– Нет, лучше отведи меня к нему.
Мы с Реттом поспешили в переднюю часть библиотеки. Палмер стоял, облокотившись на стол. Завидев меня, он выпрямился, отвесил низкий поклон и слегка поморщился от боли.
– Ваше высочество, простите за вмешательство, но вам следует знать… – Палмер осекся и настороженно глянул на Ретта.
– Продолжай. Ретт – наш друг.
По-прежнему одолеваемый сомнениями, Палмер не отважился перечить.
– Их лидер думает, что король с принцем мертвы. Более того, есть веские основания полагать, что вам грозит опасность. Кто-то во дворце замыслил убить вас.
– Кто? – выпалил Ретт.
– Неизвестно. С этой секунды вы должны находиться под неусыпной охраной. Позвольте стать вашим личным телохранителем. Я подберу надежных людей себе в помощь, а сам останусь подле вас круглосуточно.
– Ничего не имею против, – одобрила я.
Палмер повернулся к Ретту:
– Присмотрите за ее высочеством до моего возвращения.
– Глаз с нее не спущу, – клятвенно заверил тот.
Кивнув, Палмер направился к двери, но на полдороге повернул назад.
– Совсем запамятовал, – хитро улыбнулся он. – Объект без колебаний назвал пароль. Его очень растрогал ваш подарок, и он велел передать это. – Палмер протянул мне крохотный прямоугольник, завернутый в бумагу и перевязанный тесьмой, и в воздухе повеяло корицей; сердце лихорадочно забилось при мысли, что я держу в руках предмет, которого касался Леннокс. – Еще он просил репетировать танец.
В животе запорхали бабочки. Даже на расстоянии Леннокс вновь ухитрился утолить мой голод.
– Спасибо, Палмер. Ты преодолел опасный путь, положил ради меня последнее здоровье. Я этого не забуду.
Палмер поклонился и заковылял прочь.
Ретт с возрастающим изумлением наблюдал, как мои пальцы благоговейно гладят прямоугольничек. Прочистив горло, я смахнула набежавшие слезы и с удвоенной решимостью уселась за стол.
Раскрыла очередную книгу и погрузилась в чтение.
Ретт поднес плитку к носу:
– Их главарь прислал тебе сладости?
– Вроде того.
– Ты же не собираешься это есть! – взорвался Ретт. – Забыла, что сказал гвардеец? Кто-то хочет тебя убить.
– Кто-то из ближайшего окружения, – поправила я, цепенея от страха и стремясь поскорее сменить тему. – За угощение не беспокойся. Едва ли оно отравленное. Впрочем, я все равно не голодна. Меня больше заботят ответы.
Ретт не сдвинулся с места и помрачнел на глазах. От его внимания не ускользнуло, что присланный Ленноксом подарок произвел на меня куда большее впечатление, чем его пламенные речи о любви и преданности. Не удостоив его взглядом, я принялась листать прикованный к полке фолиант.
Мифология оправдала мои ожидания не больше, чем история. Даже меньше. Половина книг была написана на мертвом, непонятном мне языке, и их пришлось поставить обратно на стеллаж. Однако я не собиралась сдаваться. Нужно докопаться до истины, какой бы она ни была.
Мои размышления прервал Ретт:
– Какая именно информация о седьмом клане тебя интересует?
– Сама не знаю. Выясню по факту.
– Гм… – коротко отозвался Ретт.
Он принялся расхаживать взад-вперед, чем здорово действовал мне на нервы. Однако даже его мельтешение не могло отвлечь меня от поставленной задачи.
Очередной том лег обратно на полку, и я взялась за следующий. Сердце екнуло, когда на третьей странице мелькнуло слово «Матралайт». Вцепившись в книгу, я прочла легенду о первых людях, сочетавшихся браком на куполообразной скале.
Вне всяких сомнений, передо мной была та самая притча, только более подробная.
Затаив дыхание, я впилась взглядом в текст. Далее шли другие легенды, обычаи, рассказанные в мельчайших деталях. Правда, нигде не попадалось само название Дарейн. Хотя чему удивляться? В фольклоре не принято говорить о себе в третьем лице.
Перевернув последнюю страницу, я похолодела и лишь мгновение спустя осознала почему.
Над изображением семейного древа, в верхнем углу, виднелся до боли знакомый символ – тот самый, что украшал воротник плаща Леннокса.
Мои пальцы столько раз касались этого узора, что я выучила его наизусть, и сейчас лицезрела его чернильную версию.
Подпись под символом гласила: О’Сакрит.
Если народ Леннокса рассеялся по континенту, а их история передавалась из уст в уста, немудрено, что замысловатое «О’Сакрит» трансформировалось в «Оссакрит».
В год основания Кадира родословная обрывалась. Какое удачное стечение обстоятельств! Одни возродились, другие сгинули.
Я мысленно поиграла словами «Кадир» и «Дарейн». Получалось «Ка-ди-рейн». Два слова, перекликаясь, сливались в одно, где первая часть подавляла вторую, пытаясь вымарать ее из истории. Где придумали неведомую воительницу, которой мы якобы обязаны своим именем и о которой не сохранилось никаких упоминаний. Где все было ложью от начала до конца.
Символ, имя, хронология не тянули на простое совпадение.
Ответ крылся здесь, в недрах библиотеки.
Однако истина оказалась куда более ошеломительной, чем мог вообразить Леннокс. Уверена, он даже не догадывался, иначе обрушил бы на меня правду в первую же встречу.
Напротив каждого мужского имени по линии О’Сакрит твердой рукой было выведено единственное слово.
Вождь.
Неужели я встретила достойного себя?
– Ваше высочество?
Мы с Реттом встрепенулись. Позади нас маячил гвардеец.
– Офицер Кирк к вашим услугам. Меня прислал офицер Палмер. Если вы закончили, я готов сопровождать вас куда угодно.
Ретт буравил меня взглядом, стараясь прочесть что-то на моем лице. Напрасный труд. Я сама толком не разобралась, какие чувства у меня вызвала находка. Мне предстояло многое обдумать, и появление офицера Кирка пришлось как нельзя кстати. Отличный повод улизнуть.
– Благодарю. Самое время отобедать. До встречи, Ретт. – Мой голос звучал на редкость фальшиво, но притворяться не было сил.
Я положила злаковый батончик в карман своего платья. А внутренний голос твердил, что внезапно вспыхнувшее постыдное желание спрятать книгу с глаз долой, чтобы никто не прочел ни единой строчки, делало меня недостойной каких-либо милостей от Леннокса.
Леннокс
– Мне страшно, – прошептал я.
Мать Анники, по обыкновению, безмолвствовала.
– Она в опасности. Я всячески успокаиваю себя. – У меня чуть не вырвался смешок. – Шрам на моей груди свидетельствует, что она способна за себя постоять. Но со мной… со мной она обретет уверенность. Каково ей осознавать, что враг может таиться под маской друга?
На мгновение я осекся, обуреваемый кровожадными мыслями. Если какой-то негодяй тронет ее хотя бы пальцем, удавлю собственными руками – и моя совесть будет чиста.
– Не знаю, что мне делать. Народ – мой народ – возлагает на меня огромные надежды. Думаю, что сумею их оправдать. Сумею вернуть утраченное королевство… по возможности мирным путем. Но как защитить Аннику? Если с ней что-нибудь случится…
Внезапно мне явилась четкая картинка. Анника, бледная и неподвижная, распростерлась на земле. На запястьях темнеют кровоподтеки, горло перерезано. Анника, лишенная своего чарующего смеха, остроумия, отзывчивости. Точнее, не Анника, а ее бренная оболочка.
Образ был настолько ярким, что у меня подкосились ноги. Дыхание перехватило. Я замотал головой, впился пальцами в землю и постарался вернуться в реальность. Я в Возино. На могиле королевы Эвелины. Все прочее – лишь игра моего воображения. В действительности ничего не произошло.
Пока не произошло.
Палмер прав. Никто не защитит Аннику лучше меня. Она тоже оберегала меня по-своему. Там, в пещере, мы словно очутились под колпаком из закаленного стекла – недосягаемые и неуязвимые. Разве Остров не пытался разрушить нас? Разве в своем единстве мы не преодолели все невзгоды?
Никто другой – никто! – не превратил бы сущий кошмар в рай на земле.
– Ты бы гордилась дочерью. Она выросла писаной красавицей, красивее, чем тебе запомнилось. Ее улыбка озаряет все вокруг. Она самоотверженна, решительна, умна и, вероятно, милосерднее тебя, – докончил я с улыбкой. – Она поведала мне историю своей первой любви. О мальчике с яблоком. Вы наткнулись на него, странствуя по окрестностям. Мальчик восхитился ее красотой, и Анника благосклонно приняла его комплимент. Она рассказывала тебе, что влюбилась в него с первого взгляда? Ты бы сильно огорчилась, узнав, что я был тем самым мальчиком?
Словно лопнул тугой обруч, до сей поры сдавливавший мне грудь. Нечто подобное я испытывал, когда Анника обнимала меня в пещере. На сердце потеплело. Появилось ощущение… свободы.
– Впрочем, ты едва бы огорчилась, – поразмыслив, добавил я. – Скорее, наоборот, порадовалась бы за мальчика, который снова встал на верный путь. Ты ведь никогда не злилась на меня. Не желала мне зла, не проклинала. Ты простила меня. Анника тоже простила. – Я судорожно сглотнул, глядя в сторону. – Думаю, она меня любит. Но кое о чем она не догадывается. Не догадывается, сколь велика моя любовь к ней. Ради нее я готов горы свернуть.
Едва слова были произнесены, я понял, что отпираться бессмысленно. Несусветная глупость, безумие – бросить все, на что потрачены годы кропотливого труда, ради несбыточной мечты. Отречься от своего народа, припасть к ногам Анники – значит подписать себе смертный приговор.
Но лучше себе, чем ей.
– Обещаю беречь ее. Тебя уже не вернуть, но Анника будет жить. Моя вина перед тобой безмерна. Не могу подобрать слов, чтобы выразить всю глубину своего раскаяния. Но свой проступок я искуплю любовью к твоей дочери. Искуплю… пусть и ценой собственной жизни. Я люблю ее. Прощай! – Поднявшись, я устремил взор на могилу отца. – Говорят, ты был достойнейшим из людей. Клянусь, отныне тебе не придется краснеть за меня! Я совершил множество ошибок. Надеюсь, ты сумеешь меня простить. Твой сын всегда гордился тобой.