— Не передать, сколько раз я пыталась это сделать, — невесело усмехнулась Влада. В голове было светло и понятно. Она научилась высыпаться днём и работать ночью, чтобы не зависеть от мыслей вездесущей Альбины и целого калейдоскопа студенческих дум. Так реальность была чище и вывереннее.
Ли жалостливо покачал головой.
— Как продвигается работа со схемой? — спросил он, преодолев смущение.
— Отлично. Ещё пару ночей, и я закончу.
Может быть, он хотел сказать что-нибудь вроде: «Время дорого, нужно поторопиться», но он знал, что Влада и так работает на пределе сил. Она ведь тоже понимала, как зыбко и ценно всё вокруг.
Опять заскрипели кафедральные половицы. Ли протянул Владе кусок апельсиновой корки. Она взяла и растёрла в пальцах, вдыхая терпкий запах прошлогодних каникул.
— Я пойду.
На прощание Ли пожал ей кончики пальцев.
Влада включала свет только за шкафами — две яркие настольные лампы, чтобы не вызывать любопытства у охраны и случайных прохожих. Три светящихся окна на тёмной громаде института смотрелись бы дико. Ну и света от двух ламп ей вполне хватало. Мысленная схема уверенно близилась к завершению.
Владе нравилось работать ночами, хоть её порой и донимали скрипы половиц и ледяные сквозняки. Она не могла спать, только если не валилась с ног от усталости. Стоило закрыть глаза, и перед ними вставали холодные стены подвала. Во сне Влада ощупывала стены и ползла в угол, чтобы забиться туда. Она заставляла себя проснуться и долго лежала, боясь закрыть глаза. Сердце стучало, как колокол. Она боялась, что реальность подсмотрит её сны, и открыть глаза придётся уже в подвале.
И тогда всё начнётся заново.
Она не хотела заново — кричать до тех пор, пока не сорвала голос. Замёрзла так, что почти не могла шевелиться. Чистая случайность, что кто-то из местных проходил мимо школы и услышал её крики. Редкая удача, что он не прошёл мимо, а сбегал домой за монтировкой и выломал доски, которыми была заколочена дверь.
Потом — чужая одежда, глоток чужого разбавленного спирта, местный полуфельдшер-полуветеринар сообщил, что к всеобщему удивлению она ничего не отморозила, да и нога не была сломана — просто сильный ушиб. Только кашляла потом долго — простуда и до сих пор сидела в горле, скреблась там.
Влада воткнула ряд иголок и потянулась за чашкой с кофе. И одёрнула руку: с края чашки — «Международный съезд парапсихологов» — вспорхнули несколько белёсых мушек. Две лампы на жёстких каркасах одновременно принялись поскрипывать, опуская овальные головы.
— Чёрт, — пробормотала Влада себе под нос, а потом и вовсе перешла на шёпот: — вот чёрт.
Она завертелась на месте, растерянно оглядывалась. План «на всякий пожарный» был, но Влада так надеялась, что успеет доплести схему, ведь тут и осталось всего на пару ночей. Неужели всё заново? Она шлёпнула себя по запястью — мушка расползлась кровавой кляксой. Не может быть в насекомом так много ярко-алой крови.
Влада метнулась к лампам и выдернула штепселя из розеток. Аудитория потонула в темноте, только мысленная схема висела на иголках светящейся паутинкой. Хрупкая — Влада подняла её кончиками пальцев, и несколько изгибов тут же сломались.
Чёрт.
Она слышала шаги в коридоре — теперь уже явные шаги, не призрачный скрип половиц. Это было плохо: тот, кто войдёт в аудиторию через пару минут, изломает реальность. Она может не успеть. Ладони вспотели от напряжения — ещё несколько мысленных изгибов прилипли к ним и оборвались от лёгкой тряски.
В окно лилась серая городская ночь — свет фонарей, бледная подсветка снега, и ни единой звезды на небе. Влада отодвинула два стола, загрохотал упавший стул. Она схватила его за спинку, поставила на пятачок свободного места.
Обитое дерматином сиденье было холодным. Руки — на колени, на ладонях отпечатались остатки схемы. В мысли впустить осенний ветер. В аудитории прохладно — и это хорошо, пусть замёрзнут кончики пальцев.
Чёрт, чёрт, чёрт.
Пустоту в мысли! От волнения в горле у неё застрял ком, и ладони щипало от соприкосновения со светящимися нитями. Мушки больно впивались в шею, в голые руки. Пустота вокруг никак не давалась, а шаги звучали уже совсем близко, они миновали шуршащий коврик у деканата, и вот-вот должна была скрипнуть дверь аудитории.
Она вздрогнула сразу всем телом, как будто по позвоночнику провели холодным пальцем. Открыла глаза: свет пробивался в коридор через щели в жалюзи. Это был тусклый, сожранный тучами свет, и в стекло монотонно молотил снегопад.
Голова шла кругом. Влада нащупала у себя на коленях сумку и скомканный шарф. Она грела в коконе из шарфа замёрзшие руки. Горло пересохло. Влада поискала глазами: вроде бы где-то тут был автомат с кофе — но ничего не обнаружилось. Странно, может, она перепутала?
В слепом отростке больничного коридора стояли два ряда стульев: три у одной стены и три у другой. Напротив Влады устроилась женщина, её голова была замотана цветастым платком.
— У меня ухо болит, — оправдалась она, перехватив взгляд Влады.
А справа замерла ещё одна соседка — та с остервенением теребила амбулаторную карту. Свет горел шагах в двадцати справа, у столика дежурного, сюда же долетали его жалкие остатки, и снегопад стучался в близкое окно. Влада прижалась боком к батарее.
— Вы такая худенькая, — сказала женщина с платком. — Проходите передо мной. Без очереди, ладно?
— Нет, ну что вы, — выдавила из себя она, глядя в талончик, который тоже обнаружился в гнезде из шарфа. — Вы записаны на пять, а я на пять тридцать.
Собеседница расцвела:
— Спасибо. Я тогда первая зайду к врачу, да?
Влада закрыла глаза, приняв, что вопрос сугубо риторический, но тут же открыла снова: соседка смотрела выжидающе. Пришлось ответить:
— Да.
— Вы такая располагающая, — ещё шире разулыбалась женщина.
Болела голова — вероятно, упало давление из-за снегопада, — и очень клонило в сон, но на самом краешке сознания жила смутная тревога. Влада как будто забыла что-нибудь важное, поздравить друга с днём рождения, например. Болезненно пощипывало ладони.
За стеной послышались шаги.
«Сейчас скрипнет дверь!»
Влада сглотнула, ощущая, как пересохло в горле. Дверь в кабинет врача открылась, оттуда выпал человек в костюме дворового маньяка, пробормотал слова благодарности и потопал к лестнице. Виктор Юрьевич окинул ожидающих взглядом уставшего бога. Увидел Владу.
— Проходите, заяц, — сказал он и обратился к двум женщинам: — А вы не могли бы подождать? Пару минут, не переживайте.
Влада зашла в его кабинет, где приглушённо горели лампы и пахло шоколадом.
— Вы принимаете препараты? — Врач развалился в любимом кресле.
— Да, — сказала она, поразмыслив, что давно их бросила. Сразу же, как только прочитала о побочных действиях: головокружения, галлюцинации и сердечная недостаточность. И потом, она ведь не сумасшедшая. Просто он этого не поймёт.
Нельзя с точностью определить, поверил он ей или нет, но переспрашивать не стал. Влада не умела врать. Ему, по крайней мере, точно не могла. Начинала и тут же принималась заикаться и краснеть, как школьница.
— Есть какие-нибудь жалобы?
«Голова болит», — чуть было не проговорилась она. — «И ладони жжёт».
— Нет, всё хорошо.
Ох, он раскусил её враньё. Наверное, по тому, как Влада морщилась, стараясь победить головную боль.
— Вы хотите что-нибудь рассказать?
Убраться отсюда, вот что она хотела. Но голос Виктора Юрьевича как всегда гипнотизировал.
— Я вспомнила тот подвал. Я была там.
Он молча кивал. И очень внимательно слушал. Это всегда так подкупало — Владу никто и никогда не слушал так внимательно.
Вот зачем она пришла — чтобы рассказать ему о подвале. О том, что она не сумасшедшая, и что всё вспомнила. Так она и думала, когда записывалась на приём: всё, это последний раз, она только расскажет ему, что не сумасшедшая, и больше никогда не вернётся в слепой отросток коридора.
«Запишите меня к Виктору Юрьевичу на приём». Рыбий взгляд регистраторши из-за стеклянной перегородки. «Это психотерапевт?». Надо же, как будто специально издевается. Переспросила второй раз, ещё громче, так что обернулся мужчина, замерший у соседнего окошка регистратуры. «Да. Записывайте».
— И мы сможем посмотреть на него?
— Теоретически — да.
— Отлично. — Он выдвинул верхний ящик стола и зашуршал фольгой. — Завтра суббота. Вы завтра свободны? Мы могли бы съездить.
Влада открыла рот и снова закрыла. Далось же ему всё это. Тут волей-неволей начнёшь подозревать странное. Что он от неё хочет, запустить в лабиринт, как лабораторную крысу, или пригласить провести вместе вечер?
— Почему вы так возитесь со мной? Неужели я — такой интересный клинический случай?
— Понимаете, мы, психологи, думаем совсем не так, как остальные люди. Так вы свободны завтра? — Он снова ломал шоколадку в ящике стола.
Так странно, — подумала Влада. — Он никогда не ест её, а только ломает.
— Да. Поедемте. — Она мстительно улыбнулась. Дорогая в одну сторону — пять часов. После такого он точно отвяжется. Если посреди дороги не передумает.
Она смотрела на ладони, всю дорогу пытаясь вспомнить. Большая чёрная машина осторожно кралась по обледеневшей и неровной грунтовке. Утром Виктор Юрьевич выяснил, что основная трасса перекрыта из-за крупной аварии, и самолично проложил другой маршрут — через лесопосадки, крошечные деревни и брошенные поля.
— А вы помните эту дорогу? — Виктор Юрьевич говорил без умолку, а из неё тянул по слову. Владе не хотелось говорить.
— Нет, кажется. — Она отвернулась. Закончились поля, укрытые ватным одеялом снега, и потянулись сгоревшие рощи. Обугленные сосны торчали в небо, как копья. Весь мир от горизонта до горизонта был полон этими соснами.
Ей показалось, что привычный мир раскрошился и ощетинился в её сторону копьями обгоревших сосен.
— Ого, — хохотнул Виктор Юрьевич. — А здесь всё погорело. И не так давно, по всей видимости, может, пару лет назад. — Он посмотрел направо, потом налево, хмыкнул.