– Великий магистр, – говорила она, – просил меня заверить тебя, что палатин Мозероту больше не доставит тебе неприятностей.
Ахкеймион внимал в ужасе и восторге. Она так изменилась, что это казалось чудом. Конечно, отчасти из-за внешнего вида: ее волосы скрепляла драгоценная заколка, а кианский хитон был специально сшит для роскошной жизни во дворце «Белое солнце» Ненсифона. Но в первую очередь – из-за ее манеры поведения. Эсменет держалась прямо и непосредственно, она была проницательна и иронична. Она легко справлялась со своей новой ролью.
У Ахкеймиона при взгляде на нее перехватывало дыхание.
«Я должен прекратить это!»
Прежде их было двое – только он и она. Ахкеймион мог запросто положить руку на ее бедро, и она шагнула бы к нему в объятия. Теперь все перевернулось. Теперь Келлхус стал центром всего, и каждый должен был пройти через него, чтобы найти другого – и себя. Теперь все представало пред сияющим ликом его правосудия. И Ахкеймион влачился за ним, как бездомный бродяга с разбитым сердцем…
Почему она назвала его сильным?
– Элеазар оскорбил тебя, – сказал ей Келлхус.
Ахкеймион смотрел на его бородатый профиль. Поверх туники с вертикальными золотыми полосками, блестевшими на солнце, Келлхус носил великолепную узорную накидку с рукавами. Она была велика ему, поскольку падираджи отличались дородностью и животами.
– Он откровенно назвал меня шлюхой, – сказала Эсменет.
– Следовало ожидать. Ты для него – незнакомая монета.
Она улыбнулась вкрадчиво и цинично.
– А где же меняла?
Келлхус рассмеялся. Ахкеймион видел, как лица членов свиты тоже расцветают улыбками. Послышался смех, как меланхоличное эхо. Келлхус везде и всегда влиял на других. Как камень, брошенный в спокойную воду.
– Люди просты, – ответил он. – Они в первую очередь думают о материале, а не об отношениях. Они считают, что монету делает ценной золото или серебро, а не повиновение, покупаемое с ее помощью. Скажи им, что нильнамешцы в качестве денег используют черепки, так они начнут фыркать.
– Или, – сказала Эсменет, – что Воин-Пророк в качестве монет использует женщин.
Серебряный солнечный луч скользнул по ее фигуре, и на мгновение все в ней – от складок шелкового хитона до накрашенных губ – замерцало. Сейчас они оба казались неземными – слишком прекрасными, слишком чистыми на этой загаженной мостовой, среди грязных душ.
– Верно, – кивнул Келлхус. – Они спрашивают: где золото? – Он искоса глянул на нее и улыбнулся. – Или в твоем случае…
– Где большой палец? – покаянно произнесла Эсменет.
«Большой палец» – так в Сумне называют фаллос. Почему так больно слушать ее, когда она вспоминает старые словечки?
Келлхус усмехнулся.
– Они не понимают, что золото влияет на наши ожидания и мы сами придаем ему смысл… – Он помолчал. В глазах его светился смех. – То же самое касается и больших пальцев.
Эсменет скривилась.
– Даже для Элеазара?
Священная свита остановилась. Они подошли к пятачку-перекрестку в лабиринте улочек Героты. Из каждого окна высовывались испуганные лица. Кто-то из Людей Бивня упал на колени, с обожанием взирая на Келлхуса. Стражники из Сотни Столпов смотрели вдоль улочек, словно могли видеть, что там, за углом. Кто-то нарисовал лотос на выщербленных карнизах домов. Где-то плакал ребенок.
Встряхнув львиной гривой, Воин-Пророк рассмеялся и глянул в небо. И хотя Ахкеймион ощутил заразительность этого смеха, неестественную потребность веселиться по великому и малому поводу, скорбь лишила его воодушевления. Анасуримбор Эсменет огляделась по сторонам, преисполненная застенчивой радости. Встретившись с его опустошенным взглядом, она отвела глаза.
И взяла мужа за руку.
Караот. Древняя твердыня ксерашских царей.
Командиры Священного воинства собрались в ее разрушенных стенах, с восхищением и нетерпением оглядываясь вокруг. Они ожидали Воина-Пророка. Ахкеймион краем уха услышал слова лорда Гайдекки: тот утверждал, будто в ночном ветре звучат бессвязные речи царя Шиколя. Колдун заметил, как кто-то из людей Готьелка подбирал осколки мрамора.
Еще в первый день осады Ахкеймион увидел возвышавшийся над черными городскими стенами Героты Караот. Он знал, что цитадель была заброшена после возвышения Тысячи Храмов, еще в дни Кенейской империи, но думал, что ее разрушили фаним. Потом Гайямакри открыл ему, что на самом деле кианцы почитали Караот как священное место. А почему бы и нет? Ведь многие айнрити считали его самым сердцем зла.
Первые стены были снесены, и изнутри виднелись здания цвета слоновой кости. Нильнамешская чувственность сквозила в пузатых колоннах, пилястрах, винтовых лестницах, которые никуда не вели, и четырехкрылых сифрангах, стоявших по сторонам каждого порога. Даже лишенный крыши и полуразрушенный, дворец казался чересчур тяжелым, хотя совсем не походил на циклопические строения древней Киранеи или Шайгека с их колоннадами и переходами. Уцелевшие арки показывали, что древние ксерашцы имели зачатки знаний о напряжении и нагрузках. Но громоздкое строение было иным – все в нем предназначалось для поддержки незримого веса.
Неужели здесь и правда правил Шиколь? Как большинство айнритийских детей, Ахкеймион вырос на сказках о старом развратном царе.
– Веди себя хорошо, – говорила ему мать, – или он тебя найдет и сделает с тобой такое, что и сказать невозможно!
Ахкеймион ждал, стараясь не глядеть на Эсменет, сидевшую на золоченом стуле в четырех шагах от него. Он стоял около широкой арки того, что некогда было возвышением аудиенц-зала. Ступеньки и кольцо пилястров с уцелевшими ложными перекрытиями отделяли это место от большого зала. Согласно «Трактату», ксерашские цари правили, не вставая с постели, а Шиколь особенно прославился тем, что развлекался с детьми, отделенный от придворных лишь ширмами. Зная, как предвзято историки описывают нелюбимых героев, Ахкеймион всегда считал эту сказку пропагандой. Однако в самом центре возвышения действительно стояло каменное основание для чего-то вроде ложа.
Возможно, там был алтарь.
По огромному залу с массивными колоннами, где водрузили знамена завоеванных земель, разбрелись Великие и Малые Имена. Белые стяги с черно-золотыми вышитыми символами Бивня и Кругораспятия были растянуты между колонн. В поисках Воина-Пророка Ахкеймион оглянулся через плечо на лестницу, что вела от возвышения к разрушенной галерее наверху. Келлхуса он не увидел, но уловил какую-то трепещущую черную точку над дальней сетью улочек и переулков, окутанных дымкой. Он моргнул, нахмурился… Что за Метку он ощутил?
Чародейскую птицу?
– Мы прибыли! – раздался звучный голос.
Ахкеймион вздрогнул и снова оглянулся на лестницу. Келлхус спускался по ней. Его борода была заплетена, как в древнем Шире, а белое одеяние расшито золотом. Странно – даже ужасно – было ощущать на нем Метку. Она пачкала его, хотя и сулила невероятное будущее.
Ахкеймион снова посмотрел на небо, но птица исчезла.
– Наконец, – продолжал Келлхус, легко преодолевая последний пролет, – мы подошли к самому началу Писания!
Мысли закружились в голове у Ахкеймиона. Что ему делать? Это Консульт планирует нападение или просто Багряные Шпили затевают какие-то свои козни? Он решил оставаться настороже и не прислушиваться к проникновенной речи Келлхуса.
Воин-Пророк прошел по возвышению к Эсменет, положил испускающую сияние руку на ее плечо.
– С этого самого места, – провозгласил он, – старый Шиколь посмотрел на свой развратный двор и спросил: «Кто этот раб, который говорит как царь?» – Келлхус широким жестом обвел разрушенный Караот. – Именно здесь Шиколь поднял позолоченную бедренную кость – орудие правосудия… И судил моего брата!
Как всегда, Келлхус говорил так, будто слова не имели иного смысла, кроме сиявшей сквозь них истины. Будто значение слов сжигало их. «Прислушайся к этим простым вещам, – так звучали его интонации, – и они поразят тебя».
Ахкеймион старался держаться настороже.
– Наконец-то мы, святые странники, мы, Люди Бивня, добрались до самого начала Писания. – Лицо Келлхуса помрачнело, он оглядел арки и ряд колонн перед собой. Напряжение ожидания усилилось, и все присутствующие оцепенели, как окружавшие их камни. – Это дом гонителя моего брата! Это обитель того, кто убил бы Айнри Сейена, вопрошая: «Что это за раб, который говорит как царь?» Подумайте! Подумайте о том, как далеко мы зашли! Подумайте обо всех этих землях, роскошных и суровых! Подумайте о горящих городах. Обо всем, что мы завоевали! А теперь мы прибыли к самым вратам…
Он указал на дымку на востоке правой рукой, и снова Ахкеймион увидел божественное золотое сияние…
Кто-то восторженно ахнул.
– Это последний рубеж! – вскричал Келлхус. Голос его грохотал как гром небесный и одновременно шептал каждому на ухо. – Последний рубеж – и мы увидим Святую землю. Последний бросок – и мы наконец-то поднимем меч и воспоем гимн во славу Святого Шайме! Уже сейчас мы пишем историю заново!
Великие и Малые Имена, видевшие это чудо, разразились пылкими криками восхищения. Ахкеймион вспомнил о геротцах там, внизу. Что они думают? Безумные завоеватели…
– Никогда! – гремел Келлхус. – Никогда мир не видел воинства, подобного нам! Мы – Люди Бивня!
Внезапно он выхватил из ножен свой меч. На солнце клинок сверкнул молочно-белым. Ахкеймион смотрел, как отразившийся от него солнечный зайчик скачет по лицам предводителей Священного воинства. Люди зажмуривались и отворачивались.
– Мы – меч Бога, рожденный в плавильном тигле мора, голода, жажды, выкованный молотом войны, закаленный в крови бесчисленных врагов! Мы…
Он вдруг запнулся и улыбнулся, словно признался в каком-то невинном проступке.
– Люди любят хвалиться, – покаянно сказал он. – Кто из нас не шептал небылиц девушке на ушко? – Среди обезглавленных колонн прокатился смех. – Что угодно, лишь бы она согласилась залезть тебе в штаны… – Снова хохот, уже громогласный. Высокие слова исчезли, Воин-Пророк стал князем Атритау, насмешливым и справедливым. Он пожал плечами и усмехнулся, как в веселой компании на пирушке. – Но есть то, что есть… Война смотрит нашими глазами. Голос судьбы звучит в нашем боевом кличе. Вот что есть. Слава о наших подвигах затмит все деяния праотцев! Она станет путеводным маяком столетий! Она будет ошеломлять, радовать и, о да, вызывать ярость! Ее подхватят тысячи уст! Она останется в памяти на века. И дети наших детей возьмут в руки свитки с именами предков и станут читать их с почтением и трепетом, поскольку их кровь благословенна – благословенна! – нашим величием! Мы – Люди Бивня. Мы – титаны! Титаны!