Первая вошь добралась до него, Ахкеймион почувствовал это. Озарение коснулось его, как щекотка.
Он вздохнул, набрал в грудь смрадного воздуха. И его вопль полетел над равниной, чтобы затихнуть недалеко от Шайме.
Он думал, склоняясь над доской и потирая замерзшие руки. Ксинем поддразнивал его, мерзко хихикая.
– Ты всегда такой строгий, когда играешь в бенджуку?
– Это никудышная игра.
– Ты так говоришь, потому что слишком стараешься.
– Нет. Потому что проигрываю.
Он раздраженно передвинул камень, заменявший одну из его серебряных фигурок – украденную рабом, как утверждал Ксинем. Еще один повод для досады. Хотя ценность фигурок определялась только тем, как их использовали, камень каким-то образом ломал его игру, придавая всему оттенок ничтожества.
«Почему камень достался именно мне?»
Ахкеймион в ту ночь не уснул.
Пришел воин из Сотни Столпов и вызвал его вместе с Пройасом на виллу в центре лагеря. Похоже, произошло покушение на жизнь Келлхуса. Ахкеймион сразу отказался. Он набросился на Пройаса, согласившегося пойти, с такими резкими и кощунственными словами, что ожидавший стражник выхватил меч. Ахкеймион выскочил из палатки, прежде чем Пройас успел ответить.
Он бродил по темному лагерю Священного воинства и думал о том, как болят его ноги, и о том, что Гвоздь Небес всегда неподвижен, и о том, что Люди Бивня спят сейчас в кианских шатрах, а все различия между ними сметены, как мусор, на долгом пути к спасению. Он думал обо всем, кроме того, что еще глубже вогнало бы в его душу клин безумия.
Когда на востоке над незримым Шайме забрезжил рассвет, он вернулся на укрепленную виллу. Взобрался по склону, вошел в ворота, и стража его не окликнула. Ахкеймион брел по заросшему саду, не обращая внимания на рвущие одежду сучки и шипы, на жгучую крапиву. Он остановился у веранды, примыкавшей к главным покоям, где его жена совокуплялась с человеком, которому он поклонялся.
Ахкеймион ждал Воина-Пророка.
С высохшего кедрового пня вспорхнул жаворонок. Оранжевые бутоны бурачника дрожали от ветра на волосатых стеблях.
Он задремал. И снова увидел Голготтерат.
– Акка? – из ниоткуда прозвучал благословенный голос. – У тебя ужасный вид.
Ахкеймион внезапно проснулся с мыслью: «Где она? Она нужна мне!»
– Она спит, – сказал Келлхус. – Этой ночью ей сильно досталось… как и тебе.
Над ним стоял Воин-Пророк. Его светлые волосы и белое одеяние светились на утреннем солнце. Ахкеймион заморгал. Несмотря на бороду, сходство Келлхуса с Нау-Кайюти, его древним родичем, было потрясающим.
Почему-то вся ярость и решимость Ахкеймиона исчезли, как у ребенка при виде родителя.
– Почему? – прохрипел он.
Вначале Ахкеймион боялся, что Келлхус не поймет и подумает, будто он спрашивает об Эсменет, о его чудовищном решении использовать ее в качестве орудия для поиска Консульта.
– Смерть не придает смысла нашей жизни, Акка. То, как умер Ксинем…
– Нет! – вскричал Ахкеймион, вскочив на ноги. – Почему ты не исцелил его?
Поначалу Келлхус как будто испугался, но это впечатление быстро исчезло. В его глазах засветилось сочувствие, в улыбке, печальной и слабой, – понимание.
Уши Ахкеймиона наполнил такой гул, что он не услышал ответа Келлхуса, но понял, что все слова – ложь. Он пошатнулся от внезапной силы этого откровения и был подхвачен могучими руками Келлхуса. Пророк схватил его за плечи, напряженно всматриваясь в глаза. Но почти эротическая близость обожания, окрашивавшая их общение, теперь исчезла. Прекрасное любимое лицо стало пустым, холодным и бессердечным.
«Как же так?»
Необъяснимым образом Ахкеймион понял, что действительно проснулся – возможно, впервые. Он больше не будет слабым ребенком под взором этого человека.
Ахкеймион отступил от него. Не испуганно, нет. Просто… безразлично.
– Что ты такое?
Келлхус не дрогнул.
– Ты отодвигаешься от меня, Акка. Почему?
– Ты не пророк! Что ты такое?
Взгляд Воина-Пророка изменился так неуловимо, что человек, стоявший в двух-трех шагах от него, ничего бы не заметил. Но Ахкеймиону хватило этого, чтобы в ужасе отшатнуться. Лицо Келлхуса вмиг стало мертвым – абсолютно мертвым.
Затем ледяной, как сама зима, голос изрек:
– Я есть Истина.
– Истина? – Ахкеймион старался взять себя в руки, но поток ужаса лился через него, разворачиваясь, как выпущенные наружу внутренности. Он пытался перевести дыхание, увидеть что-то за пламенеющим небом, услышать что-то сквозь гул мира. – Ис…
Железная рука сомкнулась у него на горле. Голова Ахкеймиона запрокинулась, лицо повернулось к солнцу, как у поднятой вверх тряпичной куклы.
– Смотри, – сказал мертвый голос. Без напряжения. Без тени жестокости в голосе. Пустой.
Солнце вонзало лучи в глаза Ахкеймиона, ослепляя даже сквозь веки.
– Смотри. – Келлхус говорил ровно и лишь пальцем поглаживал гортань жертвы так, что в горле Ахкеймиона заклокотала желчь.
– Не… могу…
Внезапно его бросили на землю. Поднимаясь на четвереньки, Ахкеймион начал шептать заклинание. Он знал свои возможности. Он еще способен уничтожить его.
Но голос не слушался.
– Значит ли это, что солнце пусто?
Ахкеймион замер, поднял лицо от травы и сухой земли, зажмурился и поглядел на нависшую над ним фигуру.
– Ты считаешь, – гремел голос, почти невыносимый для слуха, – что Бог не может быть таким отстраненным?
Ахкеймион опустил голову в колючую траву. Все кружилось, падало…
– Или я лгу, когда, будучи сонмом душ, выбираю ту душу, что способна привлечь наибольшее количество сердец?
Слезы сами ответили за него: «Не бей меня… пожалуйста, папочка, не надо, не бей…»
– А если мои цели уходят за пределы твоих, то это предательство? Если они поглощают твои?
Ахкеймион поднял трясущиеся руки к ушам.
«Я буду хорошо себя вести! Честное слово!»
Он упал на бок, рыдая на жесткой земле. Дорога такая долгая. Так много боли. Голод… Инрау… Ксинем мертв…
Мертв.
«Из-за меня! Господи…»
Воин-Пророк сидел рядом, пока он плакал, и ласково держал его за руку. Воздетое к солнцу лицо с закрытыми глазами было бесстрастным.
– Завтра, – сказал Келлхус, – мы выступаем на Шайме.
Глава 13. Шайме
Во время странствий меня пугает не то, сколько людей имеет обычаи и убеждения, столь отличные от моих собственных. Меня пугает то, что они считают эти обычаи столь же естественными и очевидными, как я – свои.
Возвращение в то место, которого ты никогда не видел. Именно так бывает, когда мы понимаем нечто, но не можем высказать.
Весна, 4112 год Бивня, Атьерс
Взволнованные крики заставили Наутцеру выйти на открытую колоннаду, примыкавшую к Библиотеке Основ высоко над западными стенами Атьерса. В погожие и солнечные дни там часто собирались студенты. Несколько молодых посвященных вместе с Мармианом, вольнослушателем из миссии в Освенте, стояли там, указывая пальцами в сторону темного пролива. Наутцера отодвинул их, перегнулся через каменную балюстраду. Его глаза устали, но он все же разглядел причину волнения: пятнадцать желтых галер вставали на якорь в узком проливе, покачиваясь на небесно-лазурных волнах менее чем в миле от крутых стен Атьерса. Матросы карабкались по вантам и спускали паруса с изображением длинного золотого Бивня, стоящего вертикально.
Атьерс наполнился суетой. Посвященные и офицеры выкрикивали команды. Солдаты гарнизона маршировали по узким коридорам к широким стенам и на башни. Наутцера и другие члены Кворума собрались на высоком бастионе Коморант, откуда был хорошо виден флот непрошеных гостей. Выглядели они смехотворно: семь старцев – двое в ночных сорочках, один в запятнанном чернилами фартуке писца, а остальные, как Наутцера, в полном церемониальном облачении – размахивали дряхлыми руками и переругивались. Большинство склонялись к самому очевидному предположению: корабли намереваются установить блокаду, чтобы не дать им отплыть в Шайме. Но чей это флот? Судя по цветам и эмблемам, это Тысяча Храмов… Неужели шрайские наглецы считают, что могут справиться с Гнозисом?
Симас предложил немедленно напасть.
– Как мы знаем, – кричал он, – Второй Апокалипсис уже начался! Кому бы ни принадлежали эти галеры, их направляет Консульт! Мы всегда знали, что они попытаются сразу же уничтожить нас! А теперь, когда явился этот Воин-Пророк… Подумайте, братья мои! Как должен поступить Консульт? Они пойдут на любой риск, лишь бы не дать нам присоединиться к Священному воинству. Мы должны нанести удар!
Но Наутцера не судил столь поспешно.
– Действовать, ничего толком не зная, – хрипло проговорил он, – это безумие, будь то война или нет!
Со спором покончило известие, что к гавани приближается баркас. Симаса заставили замолчать, как он ни упрямился. Кворум согласился, что следует хотя бы поговорить с пришельцами. Рабы быстро подали носилки, и вскоре Наутцера смотрел на таинственные корабли сквозь тонкие занавески паланкина. Рабы почти бегом бежали по крутой дороге, ведущей от главных врат Атьерса к пристани в небольшой гавани около крепости.
Окруженные взволнованной толпой стражей и адептов, члены Кворума собрались на древних камнях свободного от кораблей мола. Баркас подошел уже близко, и они изумленнно перешептывались, но никто не понимал, что творится. Все голоса стихли, когда портовые рабочие поймали концы, брошенные с приближающегося баркаса. Гребцы подняли весла, судно закрепили у причала. Наутцера, и адепты стояли неподвижно, потрясенные. Полнейшая тишина воцарилась среди леса мачт. Нронские моряки, облепившие реи соседних кораблей, пялились вниз в изумлении – не только на своих хозяев-чародеев, но и на тех, кто поднимался на пристань с баркаса.
Весь Кворум – семеро нахмуренных стариков – замер и взирал на гостей, теснившихся на краю каменного причала. Шрайские рыцари в сверкавших на солнце посеребренных шлемах и кольчугах молча выстроились в линию, прикрывая тех, кто был позади них. Хоры мрачно бормотали под белыми шелковыми сюрко. Наутцера едва мог разглядеть лица людей за спинами воинов – по большей части чисто выбритые. Затем, раздвинув рыцарей, навстречу потрясенному Кворуму вышел величественный чернобородый человек. Выше всех, за исключением Наутцеры, он был одет в царские белые одежды, у горла и по рукавам расшитые золотыми бивнями размером с фалангу пальца. Мужчина средних лет с удивительно юными глазами. На его груди тоже висела хора.