ству Лаврентьевской летописи, Кирилл прибыл в Суздальскую землю осенью, а «…тое же зимы ожени ся князь Ярославичь Андреи Даниловною Романовича, и венча их митрополитъ в Володимери оу святой Богородицы съ епископомъ Кириломъ и много веселья бысть».
О стремлениях Даниила Романовича историки говорят дружно-единогласно — главной его целью в то время было создание антитатарской коалиции для освобождения от ханской зависимости. Еще в молодости он участвовал в первом боевом столкновении с татарами — в злополучной битве на Калке, где был ранен. Во время Батыева нашествия он отправился с просьбой о помощи к тому же королю Беле, но тот тогда не внял его просьбам. Оборону Киева от татар возглавлял его тысяцкий Дмитрий — правда, Киев все-таки пал, и этим событием была подведена черта под историю собственно Киевской Руси. В 1241 г. Даниил воевал с болоховскими князьями, поставляющими жито и просо татарам, за что в 1243 г. Батый специально отряжал отряд для его поимки. В 1246 г. Даниил одним из последних русских князей отправился в ставку Батыя за ханским ярлыком — и по прихоти хана, несмотря на происки слуг Ярослава Всеволодовича, остался в живых.
Папский легат Иоанн де Плано Карпини свидетельствует, что Даниил Романович и его брат Василько Романович в беседах с ним (на пиру) заявляли, что «…желают иметь Господина Папу своим преимущественным господином и отцом, а святую Римскую Церковь владычицей и учительницей». Обрадованный Иннокентий IV в 1247 г. издал две буллы, в которых закреплял за Даниилом и Васильком все их земли (что в свете претензий венгров на Галич было весьма кстати), а также запрещал крестоносцам селиться на землях братьев (что тоже лишним не было). От папы Иннокентия IV Даниил принял даже королевскую корону — но при условии оказания действенной помощи в борьбе против татар. Кстати, весьма примечательно, где именно Даниил короновался. Произошло это в городе Дорогичине, на границе с польскими землями. Этот русский город одно время принадлежал Конраду Мазовецкому, который, в свою очередь, передал его рыцарям Тевтонского ордена. Однако лихим набегом Даниил город освободил, а местного комтура по имени Бруно пленил… Словом, вышла коронация «с намеком». После смерти папы Иннокентия IV, когда римская курия отказалась от организации крестового похода против татар, Даниил прекратил с ней отношения — безо всяческих политических последствий для Галицко-Волынского княжества или изменений в религиозной жизни оного.
Таким образом, Даниил Романович был прежде всего татарским противником, а уж потом «западником» — в той мере, которая требовалась для противодействия татарам. Надо полагать, что заключенный политический союз с великим князем владимирским Андреем Ярославичем, скрепленный союзом брачным, также носил антитатарский характер (хотя об этом не объявляли во всеуслышание).
Весной 1251 г. митрополит Кирилл III прибыл в Новгород — для того, чтобы рукоположить в архиепископа Новгородского Далмата. Но кроме церковных дел, митрополит нашел время, чтобы сойтись с Александром Ярославичем. Александр Ярославич сильно занемог, но, как пишет Лаврентьевская летопись, «…Богъ помилова и молитвами отца его Ярослава, и блаженаго митрополита, и епископа Кирила». Возможно, именно тогда митрополит Кирилл поделился с Александром Ярославичем замыслами свого сюзерена.
А в 1252 г. происходит событие, породившее множество споров среди историков и неоднозначно трактуемое (даже можно сказать — диаметрально противоположно трактуемое) в историографии.
«…Иде Олександръ князь Новгородьскыи Ярославич в Татары, и отпустиша и с честью великою, даете ему стареишиньство во всей братьи его. В то же лето здума Андреи князь Ярославич с своими бояры: (лучше) бегати нежели царямъ служити. И побеже на неведому землю со княгинею своею, и с бояры своими. И погнаша Татарове в следъ его, и постигоша и оу города Переяславля. Бог же схрани ии молитва его отца. Татарове же россунушася по земли, и княгыню Ярославлю яша, и дети изъимаша, и воеводу Жидослава ту оубиша, и княг[ын]ю оубиша и дети Ярославли в полонъ послаша. Илюдии бещисла поведоша до конь, и скота, и много зла створше отидоша. Того ж лета. Приде Олександръ, князь великыи ис Татаръ в град Володимерь. И оусретоша и со кресты оу Золотъх воротъ митрополитъ, и ecu иумени, и гражане. И посадиша и на столе отця его Ярослава… В то же лето. Преставися христолюбивый князь Святославъ Всеволодичь».
Итак, Лаврентьевский летописец последовательно сообщает о произошедших в том году событиях: отбытие Александра Ярославича в Орду, где его приняли с честью и выдали ярлык на Великое княжество Владимирское; пламенную речь Андрея Ярославича «служить или не служить?» татарам и его бегство от оных; поход татар на Переяславль-Залесский, убийство жены тверского князя Ярослава Ярославича и пленение его детей; торжественное вступление нового великого князя владимирского Александра Ярославича во Владимир-на-Клязьме; смерть князя Святослава Всеволодовича.
В.Н. Татищев в своей «Истории Российской…», излагая события 1252 г., добавил сведения, что «жаловася Александр на брата своего великого князя Андрея, яко сольстивхана, взя великое княжение под ним, яко старейшим, и грады отческие ему поймал, и выходы и тамги хану платит не сполна».
Это сообщение Татищева вызвало бурю негодований у позднейших российских и советских историков и послужило одной из главных причин опалы Василия Никитича как историка. Его коллеги обвиняли Татищева в фальсификации исторических событий, так как о жалобе Александра Ярославича хану на брата Андрея ни сама Лаврентьевская летопись, ни позднейшая Никоновская летопись не говорят ни слова.
С другой стороны, английский славист Джон Феннел и некоторые другие зарубежные историки придерживались иного мнения. Они считали, что В.Н. Татищев использовал в своем отрывке летописный источник — несохранившийся — и делали недвусмысленный вывод: «…стечение таких событий, как путешествие Александра в Орду и карательный набег во главе с Неврюем, с одной стороны, военная акция между его прибытием в Сарай и триумфальным въездом во Владимир — с другой, почти не оставляют сомнений в соучастии Александра». И далее Дж. Феннел пишет: «…организованному сопротивлению татарам со стороны русских князей на долгое время пришел конец. Настало время реальной зависимости Руси от Золотой Орды, которое продолжалось еще в течение ста с четвертью лет. Так называемое татарское иго началось не столько во время нашествия Батыя на Русь, сколько с того момента, как Александр предал своих братьев(?1)»[54].
Сейчас среди российских историков превалирует мнение, что в данном случае речь идет не о фальсификации со стороны В.Н. Татищева (так как нет внятного объяснения, зачем это было Татищеву нужно), а об ошибочной реконструкции В.Н. Татищевым хода исторических событий.
Мол, увидев под одним годом отъезд князя Александра в Орду, низложение его брата Андрея и передачу власти собственно Александру, Василий Никитич предположил, что речь идет о ситуации, часто встречающейся позже, — когда одни князья интриговали в Орде против других ради ярлыка на великое княжения. Однако в данном конкретном случае речь идет совсем о другом. Якобы Батый, покончив с внутримонгольскими делами, собрался пересмотреть решение о распределении главных столов на Руси, принятое в 1249 г. прежним, враждебным ему каракорумским двором, и вызвал к себе и Александра, и Андрея. Александр подчинился требованию хана, Андрей же, посоветовавшись со своими боярами, решил не ездить (возможно, он не рассчитывал на удачный исход поездки из-за благосклонности, проявленной к нему в 1249 г. правительством ныне свергнутой и умерщвленной великой ханши). После этого Батый принял решение: а) направить на Андрея, так же как и на другого, не подчиняющегося ему князя — Даниила Галицкого, — военную экспедицию; б) Александру выдать ярлык на владимирское великое княжение.
Так кто же прав?
Василий Никитич в предисловии к своей «Истории Российской…» писал: «…«о, внятно разсмотря, всяк познает, что нет никоего приключения, чтоб не могло деянием назваться, ибо ничто само собою и без причины или внешняго действа приключиться не может».
Эта фраза действительно свидетельствует о склонности автора к реконструкции исторических событий, опираясь лишь на логику событий.
Но в словах Василия Никитича есть и большая правда жизни, ибо далеко не все исторические источники дошли до наших дней или найдены и должным образом изучены, чтобы отказаться от такой формы развития науки, как предположительные суждения о закономерной (причинной) связи явлений (попросту говоря — гипотезы).
И если даже предположить, что в указанном отрывке «Истории Российской…» Василий Никитич не цитировал некий источник, а действительно выдвигал гипотезу, то, надо признать, довольно правдоподобную — настолько, что и двести лет спустя оппоненты не нашли возможности ее внятно опровергнуть. К примеру, ныне распространенное мнение, что Александр Ярославич оказался в водовороте событий и стал великим князем владимирским волею случая (а вернее, исключительно по прихоти хана Батыя), выглядит далеко не убедительно. Возникает масса вопросов.
Во-первых, а зачем Батыю нужно было менять Андрея Ярославича? «Ставленник враждебного каракорумского двора» — звучит, конечно, громко. Но мало ли таких вот «ставленников» было по всей империи? Чем «ставленник» Андрей Ярославич мог действительно угрожать новому великому хану Менгу?
Во-вторых, если это так, то почему Батый медлил целый год — от избрания Менгу на курултае великим ханом?
В-третьих, летописи не дают и намека на вызов князей в Орду для перераспределения столов. «…Иде Олександръ князь Новгородьскыи Ярославич в Татары», — сообщает Лаврентьевская летопись. Надо думать, «иде» по собственной инициативе.
В-четвертых, почему выбор Батыя остановился на Александре? Он старший брат? Но это не помешало в 1249 г. отдать владимирский стол Андрею. При всем при том был жив еще и брат Ярослава Всеволодовича Святослав — вот он-то, согласно «лествицы», и был законным претендентом на владимирский стол; а действия Александра с точки зрения «лествицы» столь же незаконны, как и действия его брата. Но татарам нюансы лествичного права не интересны. Все исторические источники говорят, что главными доводами для назначения того или иного подвластного правителя были либо размер подарков, либо личные заслуги.