Соловьев в своей «Истории…» один из подразделов озаглавил — «Двадцать одна причина, почему царь Алексей не мог быть избран в преемники Яну-Казимиру». О двадцать второй по счету (и первой по сути) читатель должен догадываться сам…
Вследствие этой неудачи старого гетмана хватил удар, и вскоре он умер.
Впрочем, моя оценка успешности деятельности царя Алексея Михайловича может показаться некоторым читателям несколько субъективной. И они будут правы (отчасти), так как трудно подходить с современным мерилом (и уже зная, чем обернулся тот или иной политический шаг в дальнейшем) к Средним векам. Не стоит забывать и о средневековом принципе дипломатии, который я назвал «царь горы»: международный успех оценивался не только по достижениям своей страны, но и соизмерялся с выгодами, полученными вследствие той или иной политической акции другими державами. Так вот, Московское государство могло быть удовлетворено если не собственными приобретениями, так тем, что другой внешнеполитический конкурент — Швеция — не приобрел того, на что мог рассчитывать.
Возможно, кому-то мои слова покажутся циничными, однако «собирательнице русских земель» также было невыгодно существование сильного украинского государства на ее южных границах. Москва просто не успевала «переварить» приращенные территории — и значит, православным снова было суждено томиться в «латинской неволе». В 1667 г., заключая Андрусовское перемирие, а в 1686 г. и «Вечный мир» с Речью Посполитой, Московское государство (отложив лозунг о «собирании русских земель» и «защите православных» в долгий ящик) без особых угрызений совести пошло на раздел Украины с Польшей — хотя это и попирало чувства казаков, и было нарушением Переяславских договоренностей, если не по букве, то по духу. Однако московский царь был хозяин своему слову: хотел — давал, хотел — забирал…
После присоединения украинского Левобережья (по тогдашней терминологии — Малороссии) Московское государство перестает именоваться таковым. Не сразу, конечно. Но изменение в титулатуре царя повлекло за собой и изменение названия государства. Как объяснял подьячий Григорий Котошихин шведским дипломатам, «…А пишетца та титла «всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец» не изстари, внове, при нынешнем царе, как учинились в вечном подданстве Малая Росия, войско Запорожское, гетман Богдан Хмелницкой с казаками и со всеми Черкаскими городами. Великою Росиею прозвано Московское государство; Белая Росия Белорусцы, которые живут около Смоленска и Полотцка и в ыных городехь. Если ранее великие князья владимирские и московские, а также цари московские писались «государями всея Руси» от неудовлетворенных амбиций[102], то теперь древнее понятие «Русь», а более того, модерное слово «Россия», приобретало новые, собирательные черты. В начале XVI в. австрийский посол Сигизмунд Герберштейн писал, что «…Сами же московиты, отвергая подобные мнения, как не соответствующие истине, уверяют, будто их страна изначально называлась “Россея” (Rosseia), а имя это указывает на разбросанность и рассеянность ее народа, ведь “Россея” на русском языке и значит “разбросанность” или “рассеяние”». Т.е. сами московские жители (а общался австрийский посол далеко не с маргиналами) не могли толком объяснить свое историческое происхождение. После присоединения Полоцка и некогда стольного Киева складывается — новая — стройная картина «Великой», «Малой» и «Белой» Русей (России), где все нити сходятся к «всероссийскому» царю.
Но произошедшие качественные изменения затронули не только титулатуру царей. Вобрав в себя хозяйственный, военный и интеллектуальный потенциал присоединенных «Русий», Россия впервые со времен Ливонской войны могла поставить перед собой стратегические задачи. И не только поставить, но и решить.
Прежде всего, в последней трети XVII в. по Крыму было нанесено сразу несколько мощных ударов.
Самый удачный из них — это поход запорожских казаков под руководством атамана Сирка в 1676 г.
Атаман Иван Сирко был родом из г. Мерефы, что под Харьковом, однако большую часть жизни провел на Сечи, где начиная с 1663 г. и до смерти в 1680 г. 13 раз избирался кошевым Атаманом. Отчаянный рубака, гроза турок и татар, он, по подсчетам историка Д.И. Яворницкого, принимал участие в 55 битвах (не считая мелких стычек) и почти во всех праздновал победу. Татары за жестокость называли его «урус-шайтаном» (русским дьяволом) и пугали им своих детей, а польский король Ян III Собеский, писал, что Сирко «воин славный и в ратном деле большой мастак».
В 1659 г. Сирко оказал неоценимую услугу Московскому государству, когда после несчастливой для московитов Конотопской битвы ударил по крымским улусам, чем расстроил планы гетмана И. Выговского и хана Мехмет-Гирея. В том же году он приложил руку к свержению И. Выговского и избранию гетманом московского ставленника Юрия Хмельницкого.
При всем при этом запорожцы под руководством Ивана Сирка вели независимую политику. Более того, Сирко начал сам добиваться гетманства, что не нравилось генеральному судье Ивану Самойловичу, который тоже стремился стать гетманом. Когда в апреле 1672 г. Сирко (в преддверии новых гетманских выборов) вез боярину Г. Ромадановскому в подарок пленного белгородского мурзу Тенмамбета, то в местечке Новые Санжары был схвачен полтавским полковником Федором Жученко (к слову сказать, тестем В. Кочубея и И. Искры) и закован в кандалы (мурзу и выкуп за него пан Жученко, ясно-понятно, присвоил себе). И. Самойлович объявил, что Сирко злоумышлял бунт против царя, и просил царя Алексея Михайловича послать Сирка туда, куда Макар телят не гонял. Царь прислушался к просьбе И. Самойловича и сослал Атамана в Тобольск (как говорил позже сам Сирко — «к соболям запроторили»), а И. Самойлович как безальтернативный кандидат был избран гетманом и утвержден царем на этой должности.
К счастью, Атаман не долго был в сибирской ссылке. Уже 5 июля 1672 г. польский посол Христофор Ковальский просил от имени короля Михаила Вишневецкого (к слову, из рода Дм. Вишневецкого («Байды») вернуть Сирка как доблестного воина и верного слугу двух великих государей (по Андрусовскому перемирию 1667 г. Запорожская Сечь считалась под патронатом московского царя и польского короля одновременно) для охраны общей границы. Просили за Атамана и запорожцы. Посему Алексей Михайлович сменил гнев на милость и вернул-таки его летом 1673 г. на Сечь, предварительно взяв с него в присутствии патриарха Питирима и ближних бояр личную клятву на верность.
А на границе действительно была горячо. В то время как Сирко за казенный кошт катался до Тобольска и обратно, турки разбили поляков, взяли крепость Каменец-Подольский и угрожали пойти то ли на Киев, то ли на Варшаву. А уж запорожцы для турок были как чирей на одном месте. В Стамбуле дали приказ приступить к окончательному решению «запорожского вопроса».
План турок был прост и в то же время грандиозен. В декабре 1675 г. на Запорожье был тайно отправлен янычарский десант (по данным Д. Яворницкого, численностью около 15 тысяч человек). Они должны были подобраться к Сечи, взять ее приступом, а запорожцев убить или взять в плен. Расчет был на то, что на Рождество (по окончанию поста) казаки упьются в смерть и не окажут серьезного сопротивления. А так как 1 января казаки всегда избирали нового атамана и старшину и на Сечи должны были оказаться почти все казаки, их должно было прихлопнуть одним махом.
Аллах поначалу благоволил этому плану. Крымский хан известными ему дорогами, прямиком через заснеженную степь, вывел отряд янычар к Сечи. Ночью по льду янычары перебрались через Днепр. Более того, янычарам удалось тихо снять охрану и через одну из калиток просочиться на саму Сечь. Очевидно, янычары ждали только сигнала, чтобы начать резню.
И тут случилось чудо. Один из казаков, по прозвищу Шевчик, случайно выглянул в окошко куреня (род казармы на сто-двести человек, где жили по признаку землячества) и увидел на улицах Сечи турок. Мгновенно протрезвев, он разбудил своих товарищей. Они тихо оделись, вооружились, и по знаку куренного Атамана открыли стрельбу из окон по янычарам, причем одни казаки стреляли, а другие — заряжали ружья.
Янычары запаниковали, их аги (командиры) потеряли управление, а так как турок набилось на Сечь как сельдей в бочку, то каждый выстрел казаков попадал прямо в цель. Проснулись казаки и в других куренях и догадались поступить так же. Численное преимущество янычар обернулось против них же. Поддавшись панике, янычары бросились бежать, давя друг друга. Хан, не разобравшись в ситуации, посчитал, что янычары попали в засаду, и вместо того, чтобы остановить бегущих и пойти на новый приступ, сам задал стрекача. К утру на улочках Сечи лежало около 13 тысяч убитых янычар, еще полтораста турок (в т.ч. и 4 аги) попали в плен. Сами казаки потеряли около 50 человек убитыми и 80 ранеными.
Отслужив утром молебен Богородице за воистину чудесное спасение, казаки собрали оружие, а тела убитых турок два дня вывозили на Днепр, где спускали под лед в пять больших полыней.
Однако казаки ужаснулись тому, как близко они были от гибели. Еще более задела их неслыханная дерзость турок и татар. Посему Иван Серко в конце июля 1676 г. собрал казацкую раду, где было решено нанести татарскому хану, так сказать, ответный визит.
Атаман отобрал лучших казаков, преимущественно конных, числом около 20 тысяч. Направившись сперва вдоль Днепра (якобы на приднепровские турецкие города), они резко развернулись и через степь рванули к Крыму, но не к Перекопу, а к Сивашской переправе, через которую и вторглись в Крым. Казаки разбились на несколько отрядов: один из отрядов во главе с Сирком остался сторожить переправу, а остальные рассыпались по Крыму, где начали, что называется, «отводить душу», но с условием, что не позже чем через пять дней вернуться.
Никогда еще ханство, чьи огланы в свое время сами жгли Москву и Киев, не знало такого погрома. Казаками были разорены города Гезлеве, Ак-Мечеть и даже столица — Бахчисарай (!). Хан Селим-Гирей бежал в горы, собрал отряд и двинулся на Сиваш. Но и тут удача ему не улыбнулась. Увидев отряд Сирка, он решил, что это все казацкое войско, и приказал его атаковать. В это время в тылу показались возвращавшиеся с добычей казаки. Они быстро смекнули что к чему и подняли захваченные у татар знамена, а когда приблизились вплотную, ударили татарам в спину. Хан снова вынужден был бежать.