лоток, издал звук: «Агхх!» и вытер губы. Выглядел он при этом смешно.
Больше ничего за время нашего плавания сказано не было. Отец, я видел, кипел от возмущения. Джаспер же, сделав ещё пару глотков рома, перестал корчить из себя Джека Воробья. А я незаметно слинял на корму.
Когда мы шли по пирсу, я чувствовал себя сонным и неуклюжим. Отец ответил на звонок мобильного телефона. Его голос звучал встревоженно.
– Она – что? Полиция? Через забор на заднем дворе? Но… Ох. Ой. Ладно.
Отец повернулся к нам и сказал:
– Либби нашла того мальчика.
От этих слов я немедленно проснулся. И пошатнулся. Джаспер схватил меня за руку, не давая упасть.
– Хотя он опять убежал, – добавил отец.
Меня закачало вверх-вниз, словно я ещё был на лодке.
Глава 41
Моя младшая сестричка выполняла упражнение, которое в лагере для скаутов называлось «Изучение своего мира». Предполагалось посещение тех мест рядом с домом, в которых ты ещё не бывал. Новый парк, новый магазин и прочее в том же духе.
Но никто не говорил, что надо перелезть через забор и найти мальчика, спрятавшегося в спальном мешке в старом сарае под сломанной неоновой вывеской «ГАРАЖ».
Однако Либби именно так и поступила.
И вот теперь, уже во второй раз за последние три дня, улица заполнилась людьми в форме – в основном полицейскими, но приехала и «Скорая помощь». Двери её были открыты, и двое врачей с беззаботным видом сидели на задней подножке.
В нашем доме находились посторонние. И напряжённая атмосфера, возникшая между мной, Джаспером и отцом, улетучилась. Происходило нечто более важное.
Тётя Алиса заваривала чай – в третий раз, уточнила она. И проворчала:
– Надень рубашку, ради бога, Джаспер.
Тот по-прежнему был в одной майке, и волосы на его груди торчали, как перья из лопнувшей подушки.
Двое посетителей – мужчина и женщина – оказались полицейскими в штатском. Ещё одна женщина представляла организацию, в названии которой присутствовали слова «ребёнок» и «защита».
Женщина-полицейский разговаривала с Либби, которая, кажется, была напугана.
– Всё нормально, малышка. Ты не сделала ничего плохого, правда не сделала, – говорила женщина ласковым голосом, но Либби, похоже, ей не верила. – Теперь расскажи мне ещё раз, что ты видела.
Либби рассказывала, а женщина делала заметки. В дверь то и дело звонили, по всему дому попискивали и жужжали мобильные телефоны. Чайник свистел, закипая; над лесом кружился вертолёт. В общем, царил полный хаос.
Затем за входной дверью раздался крик:
– Его нашли!
Новость передавали и повторяли. Повсюду звучали лающие и квакающие голоса.
– Его нашли… нашли его… нашли…
– Ведите его сюда, через чёрный ход…
– Обжёг руку, но всё не так страшно…
– Ещё не подтвердил своего имени…
– Предположительно, получил травму. Сарж, обращайся бережно…
На моё плечо легла чья-то рука. Обернувшись, я увидел Рокси.
Она пробормотала:
– Удивительно, да?
Казалось, Рокси совсем не пугали возможные неприятности из-за нашей «помощи преступнику», не знаю как ещё назвать то, что мы сделали. Я не разделял её спокойствия. Мой желудок – и так слегка больной после прогулки по морю – снова скрутило.
Через дыру в заборе пролез полицейский в штатском и поманил к себе даму из «защиты», которая намеренно потопала в другую сторону.
Затем всё стихло минут на двадцать. Полицейский-мужчина негромко говорил с папой, мамой и тётей Алисой. Напарница его с блокнотом обходила всех присутствующих, записывая их имена, адреса и прочее. Она остановилась возле тёти Алисы.
– Мадам, вы живёте здесь?
– О нет, офицер, – и тётя Алиса продиктовала свой адрес в Уокворте, дальше по берегу.
– Ваше полное имя?
– Алиса Гук. Миссис. Через «г».
Женщина-полицейский всё записала.
Затем на краю сада что-то задвигалось. Через дыру в заборе протиснулся полицейский, за ним появился очень грязный и насквозь промокший Альфи, а следом – ещё один полицейский в штатском.
Они продефилировали через сад и зашли в кухню. Те, кто был в кухне, отошли в сторону, пропуская их.
Альф и выглядел так, словно на него навесили плащ несчастья, тяжёлый, как утюг.
Когда он увидел нас с Рокси, глаза его полыхнули яростью. Альфи промолчал, но я знал: он думает, будто мы его предали, рассказав о нём Либби.
Я не мог ничего поделать. Не скажешь ведь: «Мы про тебя никому не говорили, Альфи». Это показало бы взрослым, суетящимся в кухне, что мы тоже причастны к происходящему. Поэтому мы с Рокси хранили молчание, а Альфи злился.
Секунд десять он стоял, грязный, без рубашки, и все молча на него смотрели.
А посмотреть было на что: слипшиеся волосы, сверкающие блёстки на джинсах, странная расплывшаяся татуировка на спине и шрамы на плече.
Либби оглядела его с ног до головы, но, к счастью, не опознала свои джинсы. Наверное, они были слишком грязные.
Через толпу людей, собравшихся на кухне, пробрался Джаспер. Он повёл себя странно. Наклонился над Альфи и стал изучать его, словно экспонат в музее: чуть опустил тёмные очки, заглянул с левого бока, затем с правого, а после развернул Альфи спиной к себе, чтобы посмотреть на татуировку.
Казалось, Альфи не возражал, что его разглядывают. Думаю, он был просто ошарашен, и это изучение для него составляло неотъемлемую часть поимки.
Джаспер вдруг заморгал и вытаращился на Альфи. Потом заметил, что я на него смотрю, и тут же отвернулся. Альфи, который глядел в пол, ничего не заметил. Джаспер же продолжал поглядывать на одно и то же место. Я понял: он таращится на шрамы. Его обычно румяное лицо стало совсем белым.
Что ни говори, Джаспер вёл себя странно. Да и всё дальнейшее нельзя было назвать нормальным.
Вмешалась женщина-полицейский.
– Простите, сэр?
Джаспер посмотрел так, словно его вырвали из транса. Он оттянул ворот рубашки, и тогда я увидел два горизонтальных шрама на его плече – в том же самом месте, что и у Альфи.
Маленький знак равенства.
«Странно», – подумал я.
Но среди кухонной суматохи не стал на этом зацикливаться.
– Простите, сэр? – повторила женщина-полицейский.
– Что? – спросил Джаспер.
– Нам нужно кое-что уточнить у вас, пожалуйста… Она вытащила блокнот.
Я поискал глазами Альфи, надеясь, что смогу отойти с ним в сторонку и всё объяснить. Но его уже увели в ожидавшую полицейскую машину.
Глава 42
Было ли это совпадением?
Двойной шрам, похожий на знак равенства.
Неизвестно.
Я видел его руку лишь мельком. И конечно, мог ошибиться. Стресс, пожар, мама, всё остальное… Я не мог соображать трезво.
Завёрнутый в одеяло, я сидел в полицейской машине. Люди через мою голову переговаривались по телефонам и рации. Голубые вспышки света отражались в зеркале заднего вида. А чересчур надушенная женщина поглаживала мою руку (что, вообще говоря, сильно раздражало).
Когда все, кого ты знал и любил, исчезают за одну ночь, способность выносить суждения может быть утеряна.
Чья способность? Твоя, конечно. Видите, я даже говорю не так, как вы, хотя я пытаюсь. Я очень, очень стараюсь.
Как вам такое?
(Мы с мамой слушали беспроводной громкоговоритель. Люди в нём говорили не так, как живущие рядом с нами. Я пытался повторять за ними, но у меня не получалось. И те, с кем я изредка вступал в беседу, не без оснований считали, что у меня странное произношение.)
Раздался голос, словно издалека:
– Альфи! Ты в порядке, Альфи?
Затем голос стал громче.
– Альфи!
Я повернул голову. Голос на самом деле не был громким. Говорила женщина, сидевшая рядом со мной на заднем сиденье. Она гладила мою руку всё сильнее и сильнее. Я хотел руку убрать, но это могло показаться грубым. Так что я ещё немного потерпел, а потом сказал: «Пожалуйста, перестаньте».
Она взглянула на пальцы, вздрогнула и убрала их.
Всё же вышло грубо? Но ведь я сказал «пожалуйста».
– Мы отвезём тебя в безопасное место, Альфи, – сказала женщина. – Ты вымоешься и поешь. Готова поспорить, ты голоден, дорогой.
Я ничего не ответил. Есть мне совсем не хотелось. Сегодня утром, перед тем как предать меня, Рокси принесла нарезанный хлеб, сыр, два яблока, банан и завёрнутую в фольгу куриную ножку. Я съел всё, как съедает приговорённый к казни свою последнюю порцию.
Затем маленькая девочка (кажется, Либерти?) сделала за них всю грязную работу.
Я был один в своём убежище, которое Рокси забавно именовала гаражом. Умная девочка. Мама назвала бы её велеумной, что означает: толковая и быстро соображает.
Про Эйдана мама сказала бы: ренегат. Предатель. Я умолял их никому не говорить. Но они выдали меня сестре Эйдана. А она разболтала всем.
И вот я сидел в полицейской машине с одеялом и женщиной по имени Санжита. Она была инспектором Отдела по защите прав ребёнка, что бы это ни значило.
Санжита рассказала о себе певучим голосом и с придыханиями, словно мне было лет шесть.
– Привет, Альфи. Меня зовут Санжита. Я уполномоченный инспектор Отдела по защите прав ребёнка, работаю с полицией. Моя задача – обеспечить твою безопасность. Ты разрешаешь мне вступить с тобой в физический контакт?
Думаю, она говорила это много раз. Заучила нужные фразы наизусть – как актёры, играющие в пьесах, которые мы с мамой очень любили. Вообще я к ней не прислушивался. Мои мысли всё время возвращались к тому человеку на кухне у Эйдана.
Двойной шрам. Точно совпадение, подумал я.
Интересно, что сказала бы мама. Женщина в джинсах и сандалиях будет защищать меня, Алве Эйнарсона, сумевшего спасти свою мать от медведя. Я на него заорал – в те давние, давние времена, когда всё было по-другому. (Во всяком случае, тогда были медведи. Ну хотя бы один.)
Всё вокруг наводило меня на мысли о маме, и я почувствовал, что по щеке моей течёт слеза. Санжита увидела это и снова начала гладить мою руку. Но я посмотрел на неё, и она перестала.