ю я не встаю. Как летит время. Я умираю, моя девочка.
– Нет! – воскликнула Тамара.
– Прости меня. Странно, я прощу прощения за свою смерть.
– Не умирай, дедушка! Если ты покинешь меня, с кем же я останусь?
– Не бойся. Сандур позаботится о тебе…
– Сандур?
– Он хороший человек. И он молод. А мне, моя девочка, сто семьдесят лет.
– Сто… так много? – У Тамары вытянулось лицо от изумления.
– Именно. Я знал, что я умру, что у меня не хватит сил. Но я сделал дело . Теперь остается ждать.
– Ждать чего?
– Ход истории непредсказуем, – сухо кашлянув, изрек Кабема. – Даже всевидящие не властны над ней. Так что, время покажет.
Ашант ехал на Эдааре домой поздней ночью, возвращаясь после своих степных бдений. В какой-то момент ему надоело одиночество. Он показался себе брошенной женщиной, горько оплакивавшей свою судьбу, и вознегодовал.
"К шайтану все это! – раздраженно думал он, сжимая в руках обернутую полосами кожи рукоять кнута. – Я размяк, как пьяная баба".
Но неприятные мысли не желали покидать воина. Они цеплялись за него, будто клопы.
"Кого я обманываю? – раздражаясь ещё больше, думал Ашант. – Десять лет я говорю себе одно и то же, бегу от этой напасти и никак не убегу. А тут ещё этот старик с девчонкой…"
Что скрывать, странная троица смогла затронуть в душе кочевника какую-то очень чувствительную струнку. Несколько первых дней Ашант был встревожен и подавлен. Единственное, что его порадовало, это то, что прорицатель с девочкой и этим чудаком, которого Тамара назвала стражем, успешно смылись. Он не хотел быть свидетелем их смерти, которая неизбежно последовала бы после известия о кончине Хайсы, и не только потому, что не желал снова видеть "старуху Аурун", но и чисто по-человечески.
Итак, они исчезли, испарились, как утренний туман, и Ашант постарался забыть ту ночь, подумав, что мучить сомнениями себя не стоит. "Будь что будет", – решил он. Но он не мог отделаться от мысли, что старик Кабема… как бы это сказать? Не совсем его покинул. Кое-что, а вернее, кое-кого он ему оставил.
– Вот так ты мне мстишь за свою смерть, женщина? – сказал воин вслух, попридержав коня. – Ну, дай знать о себе!
Но ночь была тиха, как сон младенца. Где-то рядом прошуршала в траве змея-медянка, издалека блеснули в темноте глаза лисицы. Хрипло ухнул сыч, причем совсем недалеко.
"Не хватало ещё разговоров с мертвецами", – мысленно проворчал Ашант, трогаясь с места.
Этой ясной ночью небо заполнилось звездами, и среди них царственно сиял узкий серп месяца. Ашант въехал на холм. Вершина холма представляла собой обширную, гладко утоптанную круглую площадку, на которой вполне могла бы уместиться сотня всадников.
У южного края площадки стояла одинокая разлапистая липа, под которым лежал большой гладкий валун, видимо принесенный сюда с реки. Около камня, полукругом, были расставлены пеньки, бревна и даже лавки. Это место называлось Белес и через два-три дня именно здесь пройдет курултай.
Ашант спешился, привязал коня к дереву, сам прислонился к его стволу и посмотрел вниз.
Орда лежала как на ладони. Подсвеченная изнутри множеством костров и окутанная курящимся дымом очагов, орда прилепилась к реке, в чьих угрюмых водах серебристой лентой отражался лунный серп, как пчелиный улей к ветке дерева. В самом центре становища отчетливо виднелся строящийся каменный дом Мергена – на том же самом месте, где раньше стоял шатер Хайсы. На восток от холма и к югу от орды, раскинулся шумящий, словно потревоженное осиное гнездо, лагерь прибывших сюда, по зову старейшин, ванов – владетельных князей, стоявших во главе множества родовых областей – улусов, на которые был поделен Адрагский каганат. Каждый князь привез с собой своих родственников, дружину, рабов.
Лагерь являлся стихийным столпотворением кочевых повозок – пузатых и широких, крытых войлоком, шкурами или брезентом. К нему примыкали наспех сколоченные загоны для скота, в которых паслось громадное количество лошадей.
И все это смердело отхожими местами, лошадиным навозом, запахом немытых, несмотря на близость реки, человеческих тел. Шум, гвалт и ржание стояли день и ночь; случайные люди слонялись по становищу и тащили всё, что плохо лежит, из-за чего часто возникали ссоры и драки.
Мерген с ванами пытался навести порядок в этом хаосе – и за рекой выросло несколько виселиц; вороны кружили над ними, своими резкими выкриками лишая людей покоя.
Ашант повернул голову налево, на запад, и усмехнулся.
– Можешь не стараться, Тумур, я давно тебя заметил.
– Тьфу ты! – вздохнул темник, устало поднимаясь на холм. – А я хотел застать тебя врасплох.
– Ты шумишь, как медведь. Тебя любой лучник застрелит, даже в кромешной тьме.
Тумур подошел к Ашанту и тепло пожал ему руку.
– Где ты пропадаешь? – поинтересовался он. – Байбаков ловишь? Себе на ужин?
– Нет, – невозмутимо ответил Ашант. – Что привело тебя сюда, тем более ночью?
– Хочу поговорить с тобой, друг. Я ждал тебя весь день. Только ты один ещё не сказал своего слова. Но давай присядем.
– Ну? – спросил Тумур, после того, как они уселись на бревно.
– Не понимаю, что ты хочешь услышать?
– С кем ты?
– Ты знаешь ответ.
– Да… – Темник рассеяно пригладил свои волосы. – Вот и я тоже… не могу. Мерген мне не нравится. Не нравится, хоть убей. Но он будет ханом. Все уже заверили его в своей верности – Аюн, Пурхан, Багша, камыкский хан Байрак, посол шухенов, как его там… ну, и Талгат конечно… все, кроме Урдуса.
– Этого следовало ожидать, – произнес Ашант.
– Да, он так и не простил Мергена за убийство своей дочери. И хотя она и правда была шлюхой, но разве отцовскому сердцу прикажешь?
– Точно.
– Ашант, друг, мы умрем. Уже послезавтра, как только аксакалы поднимут этого шакала на белом одеяле, и преподнесут ему меч Хуура, мы будем болтаться на виселице, рядом с теми ублюдками, что там, за рекой. Он не даст Барху ничего, он убьет его, а вместе с ним и нас.
– Это судьба.
– Да ты что, смеешься?! – Тумур вскинул руки и хлопнул себя по коленям. – Надо найти выход!
– Присягнем Мергену. – Ашант взглянул на собеседника. Его глаза по-прежнему излучали спокойствие.
– Нет.
– Тогда пойдем завтра утром к Урдусу и все обсудим.
– Мудрые слова, друг. Так и сделаем.
Стоянка Урдуса находилась немного в стороне от основного лагеря. Несколько хмурых всадников с копьями охраняли два десятка повозок, составляющих круг, в центре коего находилась юрта хозяина.
Урдус был худым жилистым мужчиной, средних лет, с пухлыми, вывернутыми вперед губами, и вопросительным выражением вытянутого дряблого лица, из-за чего он производил впечатление глуповатого человека. Он лично разлил чай в пиалы из закопченного медного котелка и роздал их гостям, рассевшимся у него в юрте, на сплетенном из ивы коврике, – Тумуру, Берюку и Ашанту.
– Вы правильно сделали, что пришли ко мне. – Урдус говорил быстро и невнятно, так что гостям приходилось все время прислушиваться. – Не все так плохо, как кажется.
– Не вижу ничего хорошего в нашем положении, – буркнул Тумур, искоса поглядывая на Урдуса.
Узкие деревянные двустворчатые двери открылись, и в юрту вошла молодая женщина, неся поднос с выпечкой. Она поставила его на коврик и молча ушла.
– Кушайте, гости дорогие! – сказал хозяин. – Баурсаки моей младшей дочери Сони чудо как хороши!
– Благодарю, – сказал Тумур, попробовав один. – Давайте ближе к делу.
– Да, да! – Урдус отпил из чашки и поморщился. – Горячий… Так, во-первых, у меня десять тысяч конников, а у вас сколько?
– Сколько-сколько? – переспросил Тумур.
– Он сказал десять тысяч, – объяснил за него Берюк.
Тумур фыркнул.
– Не преувеличивай, дорогой. У тебя никак не больше тысячи.
– Ладно, тысяча, – со вздохом подтвердил Урдус.
– У меня, верных мне… тысячи… две, может больше, – призадумавшись, сказал Тумур. – Но я не могу быть в них окончательно уверенным, может Мерген уже переманил их на свою сторону?
– Не говори так, Тумур-гай, – сказал Берюк. – Они верные люди.
– Значит, верные? – с надеждой поинтересовался Урдус.
– Вернее не бывает, – произнес Берюк, жадно поглощая баурсаки и вытирая руки об свой синий халат.
– Ну вот! – Урдус вскинул руки и довольно хлопнул в ладоши. – Уже кое-что!
– Это капля в море, – произнес Ашант.
– Соглашусь с тобой, уважаемый, – кивнул Урдус. – Но вы забыли о старейшинах. Скажите мне, что они?
– Мой отец, Миху, – отвечал ему Тумур, – в бешенстве. Он каждый день упрекает меня в бездействии.
– И остальные тоже не в восторге, уж поверьте мне! – с жаром воскликнул Урдус. – Этот говнюк Мерген натворил дел! Он наплевал все обычаи! Он обещал курултай в пятидесятый день после смерти, а до него осталось всего ничего! Тридцать дней прошло! Послушайте меня внимательно. Соберем сейчас же аксакалов и обсудим. Если мы все будем правильно говорить завтра вечером на Белесе, можем ещё склонить чашу весов в нашу сторону!
– Если бы Барх хоть что-нибудь делал, кроме кусания своих собственных ногтей! – проворчал Берюк.
– Сам себе удивляюсь, – сказал Урдус после небольшой паузы, – зачем я поддерживаю этого молодого человека? Видят духи, он недостоин быть великим ханом. Но лучше он, чем собака Мерген.
– Да, выбора нет, – горестно покачав головой, проговорил Тумур. – Говорят, Шайтан поклялся меня убить.
– Не тебя одного, – сказал Берюк. – Но я убью его, клянусь, каким бы хорошим бойцом он ни был. А если не я, то Ашант. Против Ашанта в бою, – тут Берюк похлопал воина по плечу, – никто не устоит, уж я-то знаю!
– Помню, помню, Берюк-гай! – засмеялся Урдус. – Крепко же тебе тогда досталось!
– Но я все-таки сломал ему нос! Я единственный, кто сумел оставить отметку на его лице!
– Хорошо, – неожиданно посерьезнев, сказал Урдус. – Ашант-гай отличный и непобедимый воин, но его умение завтра нам вряд ли поможет. Не будем терять время, уважаемые.