О, великий Туджеми, дух вселенной, создатель всего сущего!
Ты, кто даровал нам жизнь, тепло и воду!
Кто наполнил наши поля стадами овец и дал нам возможность питаться!
Будь милостив к нам, твоим верным рабам!
Огради нас от слуг подземелья, от их злых наветов и дурного глаза!
Даруй нам частичку своего безграничного терпения и мудрости!
Слава тебе, о, великий!
– Слава тебе! – хором подхватили все собравшиеся.
– Я закончил, – снова сев на валун, сказал старик. – Начинайте говорить.
– Позвольте начать мне! – Миху бесцеремонно растолкал сидящих впереди него Ашанта и Тумура, вышел на небольшую круглую площадку в центре собрания и остановился прямо перед Мергеном. – Я давно терпел. И теперь я буду говорить, а ты, почтенный Мерген, будешь меня слушать.
– Конечно, Миху-ата. – Мерген привстал, приложил руку к груди и поклонился. – Я весь внимания.
– Хочу посеять сомнения в душах тех, кто питает иллюзии насчет этого человека, – начал Миху. Ветер развевал многочисленные тонкие седые космы старика, из-за чего он стал напоминать злого духа Херемэ. – Он вам много чего наговорил, он вообще мастак изливать сладкие речи. Но все это ложь! Мерген не чтит наши традиции; примером этому могут послужить постыдные похороны Хайса-хана; живет не по-нашему, в каменных домах, и даже шаман его не из нашего племени, чужак, чужеземец, со своими обрядами и богами. Нужен ли нам такой правитель? Вы все, уважаемые люди, почитаемые своими подданными; зачем вы идете за ним? Когда он вам прикажет обрядиться в двахирское тряпье и усесться в разукрашенные повозки, подчинитесь ли вы ему? Нет, конечно! Поверьте мне, старому вояке, он вас не поведет в бой, он лишь будет плести интриги против вас же! Дойдет до того, что прежде чем выпить кумыс в его шатре, вы сто раз подумаете о том, а не отравлен ли он? Ложась спать рядом с женой, вы вспомните, надежные ли воины охраняют ваш покой, заметят ли они крадущегося убийцу?
– Пустые слова! – выкрикнул кто-то из задних рядов позади Мергена. – Чем докажешь?
Миху растерялся, но тут ему на помощь неожиданно пришел Эллак.
– Наран, – спокойно произнес он, не двигаясь с места. – Урдес, Унур, Анебиш, селение Нурт в приозерной степи – сто человек, Ахмад из Хапишии, сделавший для нашего народа много хорошего, семьи Нурлана и Шакира…
– Закрой рот, нечестивец! – завизжал Алпак, вскочив с места, но Мерген небрежным жестом приказал ему сесть обратно.
– Сколько имен! – обернувшись вполоборота к Эллаку, воскликнул Мерген. – Я думал, ты за меня.
Манас отметил про себя, что этот хлыщ выглядит немного несуразно в своем кресле, с ровно подстриженной бородкой, с пальцами унизанными драгоценными перстнями, среди всех этих суровых степных жителей, с их темными от солнца и ветра лицами и хмурыми взглядами из-под кустистых бровей.
– Не понимаю, что означают эти слова? – спросил Эллак. – Что значит за тебя?
– Хм… что ж тут непонятного… Хорошо, скажу по-другому: я полагал, что ты поддерживаешь меня.
– Я поддерживаю себя, – отрезал Эллак. – Свою семью, свой род, своих друзей.
– Тогда что, позволь спросить, ты здесь делаешь? – снисходительно улыбаясь, поинтересовался Мерген.
– Я здесь именно потому и нахожусь, – ответил Эллак. – Что бы отдать свой голос за того человека, который больше всего меня устраивает.
– Ага! Что ж, достойный ответ сильного человека. – Мерген отвернулся от него, и, взмахнув рукой, милостивым тоном монарха осведомился: – Кто еще хочет высказаться?
– Я! Я! – послышался дрожащий голос Хардара.
Дряхлый старец, опираясь одной рукой на трость, другой на плечо правнука, попытался встать с места.
– Не надо, Хардар-ата, – вскинув руки, поспешил Мерген. – Думаю, вас все видят. Говорите оттуда. Надеюсь, хоть вы не будете меня попрекать моими, якобы, грехами?
– А может, и буду? – со злостью стиснув плечо правнука костлявыми пальцами, отчего тот поморщился, крикнул Хардар. – Что, прикажешь удушить меня? Я буду только рад!
– Что вы такое говорите? Я что, сумасшедший?
– Не знаю, не знаю… и то верно, на дурака ты не похож. Можешь быть спокоен, я буду говорить не о тебе. Ну, не совсем о тебе. Я стар, и живу уже так долго, что мне иногда становится стыдно и неловко. Сколько достойных мужей я похоронил, сколько преждевременных смертей я видел… Но сам я цел и невредим. В последние годы я часто задаю себе вопрос: почему я прожил так долго? По чьей прихоти? Боги были ко мне милосердны, владыки наши, никогда не отличавшиеся ни терпимостью, ни пониманием, словно не замечали меня… Все это время я наблюдал, как живет наше племя, и могу вас заверить: на совести всех до единого правителей адрагов много невинных жизней! Вот и ты, Мерген – твои руки в крови! Не спорь, я знаю что говорю. Но я хочу рассказать вам вот о чем. Последний курултай, на котором я присутствовал, возвел твоего брата на невиданную высоту. Тогда, тридцать лет назад, Хайса точно так же, как и ты сейчас, убивал, подкупал, уговаривал… Да, он был силен и могуч, сомнений в выборе не у кого не возникло, но все же… от того курултая у меня остались неприятные воспоминания. Я мог сравнивать – в моем родном селе, крупнейшем и самом влиятельном в свое время, ханов избирали совсем не так, и я тому свидетель!
Мерген с кислым выражением лица пнул мелкий камешек. Почти все остальные также досадовали, кусали губы и свирепо поглядывали на правнука, словно бы говоря: "Заткни ему как-нибудь рот, парень, а то он нас уморит". Мальчик, далеко не дурак, всё уже понял, но решился действовать только после сильного тычка в бок, нанесенного ему Берюком. Иного выхода не было – старейшину нельзя прерывать, и уж тем более, запретить ему говорить.
– Дедушка, – робко произнес мальчик, – разрешите вытереть вам лицо.
Хардар и правда обслюнявился, пока держал речь; он взволновался и дрожал, как осиновый лист, но, не смотря на это, голос его, хоть и по-старчески обветшавший, был тверд и громок.
– Сейчас, подожди, несмышленыш, – бросил старец ему и с нетерпением продолжил: – Все вспоминали о достоинствах кандидатов, перечисляли их добродетели, восхваляли мужество, ловкость, эврмл…
Парнишка прервал прадеда прямо на полуслове, бестолково сунув ему в лицо платок. Это выглядело так нелепо и забавно, что многие сдержанно рассмеялись. Мерген вообще согнулся, пряча улыбку и сделав вид, что стряхивает со штанов пыль. Хардар раздраженно замычал, но несчастный правнук, терзаемый безжалостными щипками Берюка, продолжил вытирать ему рот, плаксиво приговаривая при этом:
– Вам нельзя волноваться дедушка…
Манас, по-прежнему чувствуя себя неважно, сокрушенно покачал головой и, желая поскорее прервать эту глупую сцену, во всеуслышанье заявил:
– Очень хорошо, Хардар-ата. Я понял вашу точку зрения. Итак, мы будем теперь говорить, постараемся говорить, – тут он сделал ударение, – о славных чертах характеров Барха и Мергена, проявляя уважение к ним, да и к самому себе…
Но не успел он закончить, как в центр вышел Урдус, на то самое место, где до этого стоял Миху. Он был взволнован, или даже взвинчен, голос его срывался на неприятный визг.
– Не могу молчать, уж извините, накипело. Долгие годы мы с Мергеном враждуем…
– Ну и что из этого? – с презрением спросил Мерген.
"Урдус похож на его несправедливо обиженного слугу, – промелькнула мысль у Манаса. – В таком случае ему вряд ли поверят".
– Нет, нет! – нервно сглотнув, сказал Урдус. – Я не о дочери. Я не буду её защищать…
"Ох, это же совсем не то…"
– …она безусловно заслужила смерть. Но твоя ненависть…
"О чем я просил их до этого? – с горечью подумал Манас. – Все впустую. Или они не слышали, или глупы. А скорее всего, слишком черствы и твердолобы". Пока он размышлял, к ногам подкатил знакомый холодок, вызвавший у него необъяснимую панику.
– Да ты, сукин сын, достоин презрения! – резкий, лающий голос Пурхана отвлек старика от его невеселых мыслей. – Ты и твой трусливый род – ублюдки и слабаки! Если бы не история с той шлюхой, которую ты подсунул Мергену, ты уже усердней всех лизал бы ему жопу!
У Урдуса в буквальном смысле отвисла челюсть. С обеих сторон послышались гневные крики, с мест повскакали люди.
– Да за такие слова, – чуть не плача, медленно, будто сомневаясь, проговорил Урдус, – ты умрешь…
– Ха-ха-ха! – громогласно рассмеялся Пурхан. – Уберите отсюда этого плаксивого придурка!
– Умри, собака… – нерешительно закричал Урдус и осекся, затравленно завертевшись на месте. Выпад Пурхана видимо попал в самое сердце – Урдус выглядел жалко и беспомощно.
"Позор. – Манасу было тошно на него смотреть. – Позор!" Холод сочился тонкой лентой, заползая в старика и испуская внутри обжигающе ледяные иглы. Боль и паника все больше охватывали его; он проклинал Барха и жаждал уйти отсюда подальше. Но он понимал, что это будет выглядеть, по меньшей мере, очень странно и заставил себя остаться и не подавать виду.
Пурхан, однако, услышал слова Урдуса, побагровел, сжал кулаки, шагнул вперед, но путь ему преградил Шайтан.
– Сядь, – коротко сказал он и толкнул его. Пурхан упал на спину, тут же вскочил, разразился проклятьями, но увидев вокруг себя людей, холодно взирающих на него, подавил свою ярость и стих.
Манас со всей силы постучал по дереву посохом, призывая к порядку.
– Успокойтесь! – крикнул он. – Урдус, уйди, пожалуйста. Ребята, кто-нибудь, уведите этого бедолагу с Белеса. Он уже свое отговорил.
Приближенные Урдуса поспешно увели его с холма. Он, кстати, не сопротивлялся, так как пребывал в глубоком шоке. "Похоже, он льстил себе, называя себя врагом Мергена, – думал Манас, провожая его спотыкающуюся фигуру глазами. – Быть врагом такой змеи большая честь".
Некоторое время народ гудел. Старик подождал, пока не стихнет шум и, еще раз постучав посохом по липе, сказал, прислушиваясь к собственной дрожи в ногах:
– Я смотрю на вас, и, мягко говоря, совсем не радуюсь. Мы адраги? Цвет племени, её вожди? Как вы думаете? Молчите… Не заставляйте меня говорить грубые слова в ваш адрес. Хардар только что постарался образумить вас, но как видно, зря. Хорошо, я повторю: мы собрались здесь затем, чтобы избрать нового хана, а не вспоминать былые обиды и бить друг другу лица. Я не понимаю, как можно это сделать, без конца понося наших кандидатов и поливая грязью?