ными напитками; пели непристойные песни, – словом, более веселого места не найти.
Длинный, нескладный пиршественный стол окружила плотная толпа. Семен с Туром протиснулись сквозь строй разгоряченных тел; выкинули со стола двух, как выразился Тур, холуёв и сели за стол, предварительно поздоровавшись со всеми – с кунами, гридями и прочими высокопоставленными разбойниками, а также их гостями – купцами, ворами и прочим людом.
– Ну-ка, Леваш! – заорал Тур, сняв шлем и бросив его на стол, прямо в миску с квашенной капустой. – Плесни батьку? нашему винца и мне тоже не забудь.
– Не пойдет, – кисло глянув на деревянную кружку с молодым, отдавающим рвотой, вином, сказал Семен. – Нее, не пойдет.
– Пойдет! – заверил его Тур. – Не первая, так вторая! Давай вместе!
Семен, сморщившись, выпил, покраснел, потом побледнел.
– Плохо? – спросил Тур. – Ну-ка, следующую, быстро, быстро!
Семен выпил еще, охнул, встряхнул головой, закусил соленым огурцом.
– Ну, пошла? Вижу, пошла! И третью!
– И третью! – Друзья чокнулись, после чего Семен наконец-то обратил внимание на происходящие вокруг события.
Краснолицый толстый кун по имени Нежата, с чубом, достающим до кончика носа, одетый в красный кафтан с распахнутым воротником, обнажавшим волосатую грудь, неистовствовал. Рядом с ним на коленях стоял испуганный парнишка – красное лицо, голый торс, белое тело, загорелые руки и синяк под глазом.
– Что будем делать с ним, хлопцы? – спрашивал он, свирепо косясь на парня.
– А что он? – поинтересовался Редедя, еще один предводитель багуньего войска – крепкий мужик с пышными, закрученными кверху усами, в небрежно сдвинутой набекрень овчиной папахе, на шее пестрый, искрящийся блестками шарф.
– Вор это, шиша! – разъяренно ответил ему Нежата, ударив парня в лицо кулаком. – Я уже устал вам, дурни, повторять! Залез, вашу мать, в телегу с салом, трелля моего избил, гад!
– На шибень его!
– Выпустить ему кишки!
– Накормите его салом, чтоб он им подавился!
– Отдайте его Рагуйловским собакам, пущай его загрызут!
– Дождемся князя, уж Асмунд с ним позабавится вволю!
– Ну, это жестоко…
– Да что там! Поделом!
– Нет, нет! – запротестовал Лют Кровопийца – старый, обожаемый всеми вожак; мрачный, грозный, независимый и рассудительный; во рту только лишь два зуба, торчавшие как волчьи клыки, из-за чего и прозвище. – Мы, свободные люди, сами разберемся. Неча кормить Военеговских псов, пущай сами себе ищуть добычу. По обычаю дубичей, попросту помордуем его. Хлопцы молодые у нас, горячие… Так ли, Рагуйло? Как оно у ольмарей-то? Что скажешь? Можа, отдадим его своре крысу-то? – обратился Лют ко всем. – А, други? Его гончие, поди, уже все подохли, небось?
– Не подохли, – спокойно и невозмутимо ответил ему Рагуйло, один из немногих, выглядевших относительно прилично. Он, конечно, и чубатый и пышноусый, но в высокой каракулевой папахе, сидевшей на нем ровно, будто корона; и одет он был в богатую свитку, и на шее его висела золотая цепь, и сам он держался подчеркнуто строго, словно царь. – Собачки сыты, и вообще, устали. Так что, можете "помордовать" его. – Рагуйло интеллигентно оторвал у гуся ножку. – То что вы, дубняки, дикари и варвары, так это ж всему миру известно.
– Ох ты, нуте-ка! – скривился Лют. – Ну и хрен с тобой, боярин какой! "Дубняки дикари"! Да мы, дубичи, в сто раз умней вас, убогие! У вас и государьства-то нету! Так, одни шалашики!
Рагуйло был человеком не без юмора, и поэтому одарил старика снисходительной улыбкой, посчитав ниже своего достоинства спорить с ним.
– Так, значится, будем бить… – нахмурившись, произнес Нежата. – Эй, Семен! Ну, ты что скажешь?
– А что он скажет? – встрял вездесущий Лют. – Им, воям, похеру. Уж тем более трубадурам.
– Точно, – мечтательно улыбаясь, подтвердил Семен. – Наплевать.
– Что я говорил?
– Так, Коснята! – рявкнул Нежата. – Хватайте этого цыпленка за цыцки, и… вдарьте ему как следует! Коснята, мать твою! Я с кем сейчас разговариваю?
– Я слышал, батяня! – Совсем еще молодой парень – лет семнадцати – подскочил к приговоренному, схватив его за волосы, пригнул пониже, и с размаху ударил его сапогом по лицу, по зубам. Воришка взвыл, схватился за рот и упал навзничь. К Косняте присоединилось еще четыре человека, такие же юные, подтянутые, с озорным блеском в глазах. Толпа расступилась, освободив им место. Ребята принялись рьяно избивать свою жертву, целясь больше в голову, которая очень скоро превратилась в кровавое месиво.
– Оттащите поганца подальше! – ворчал Нежата, отряхиваясь. – Забрызгали кровякой все вокруг!
– Эй, а он еще жив? – облизывая пальцы, спросил Торчин, Редедин богатырь.
Юноши, раскрасневшиеся, вспотевшие, остановились. Вор еще дышал, уткнувшись лицом в пыль.
– Сверните ему шею! – предложил Тур.
– Нее, это вряд ли, – озадаченно проговорил Коснята. – Я… наверное, не смогу. Не умею.
– А что тут уметь? – захохотал Тур, вставая с места. – Учитесь, придурки!
Жуя на ходу, гридь подошел к умирающему – тот тихо стонал и дрожал. Повертев плечами для разминки, он нагнулся, схватил его одной рукой за шею, другую положил на затылок; притянул к животу, сосредоточенно закатил глаза и резко дернул. Послышался хруст и вор, показав всем свои остекленевшие очи, рухнул на землю, словно мешок с брюквой.
– Вот как надо! – стряхивая с ладоней пыль и кровь, сказал довольный собой Тур. – А вы что тут устроили? Так только бабы дерутся! Эх, молодёжь…
– Да, – уперевшись локтем в стол, сказал Лют. – Точно, бить надо умеючи, хлопцы! Учитесь у Семена, уж он вас научит не только шеи сворачивать, но и песни петь! Баллады, черт меня подери!
Семен уже засыпал. Его толкали, Тур, вместе с Левашом что-то ему говорили, перед ним всё расплывалось…
– Военег едет! – послышался чей-то пронзительный голос. – Военег, со свитой! Прямо сюда, в Сосну!
Глядя на Военега, трудно поверить в то, что он один из самых жестоких и кровожадных людей во всей долине Трех Рек. Во всяком случае, так говорят, а как известно, то что в народе говорят, не всегда правда. Князь скорее походил на героя-любовника – белое, как молочный кипень, лицо, прямой нос, чувственные алые губы, зеленые глаза, смотрящие пронзительно и страстно, кудрявые темно-русые волосы, спускающиеся до плеч. У белоснежной рубахи ворот широко расстёгнут, обнажая мускулистую грудь; в руках плеточка, на поясе меч; великолепный вороной жеребец под стать хозяину – горяч и могуч.
Военег налетел как вихрь, со своей дружиной – отборными воинами. Вмиг лоб опустел, остались только куны и гриди, ошеломленные столь неожиданным визитом. Князь не стал задерживаться в хуторе, и, узнав, что его ждут в Паучьем Камне, сразу же отправился туда, приказав отправляться с собой Семену, своему любимцу и даже, по его же собственным словам, кумиру, также и Рагуйле-собачнику. Нежата, Лют Кровожадный и Редедя, у которого имелось, скажем так, подпольное прозвище Мизиня, остались в Сосне, с повелением сидеть и ждать.
По пути Военег ненадолго задержался в деревушке под названием Подкаменная, где заприметил весьма и весьма привлекательную хуторянку по имени Нега, кою он незамедлительно взял с собой, не забыв – вот плут! – испросить на то разрешения у её насмерть перепуганных родителей.
Паучий Камень – древнее имение бояр Ратмировичей – это крепость, построенная еще во времена Всеслава Великого. Она стояла прямо на воде (скорее всего, на маленьком острове). Высокие зубчатые стены, башни с забавными крышами-колпаками – всё это делало Паучий Камень неприступной крепостью, каковой он и являлся. Последний из рода Ратмировичей – Вышеслав – умер, не оставив наследника, два года назад и замок попал в руки предприимчивого купца, известного всем как Щека Бражник. Этот прохиндей устроил там склад для своих контрабандных товаров, гнал бражку, торговал скотом, содержал бордель.
Но прежде чем заглянуть в замок, и узнать во всех подробностях, в чем же провинился перед багунами Щека, и каковы были взаимоотношения Вышеслава и Военега, я, с вашего позволения, отвлекусь и загляну в прошлое, с тем, чтобы рассказать немного о Военеге – этом в высшей степени любопытном человеке; а также, попутно, и о Семене, чья биография с ним тесно связана.
С самого раннего детства Военег проявлял себя чрезвычайно одаренным мальчиком. У него обнаружилось множество талантов: он рано научился читать, превосходно овладел мечом, метко стрелял из лука и даже освоил игру на гуслях. Этот инструмент особо почитался в Дубиче. В память о гусляре-крестьянине известном под прозвищем Лузгарь, своей волшебной игрой усыпившей несметное войско криров, уже полгода как осаждавших неприступный Корск, благодаря чему вересам удалось их, в конечном итоге, разбить, в Дубиче проводился ежегодный конкурс, на котором Военег, ко всеобщему изумлению, победил в возрасте девяти лет – неслыханное дело! Кроме того, он нежно любил свою мать, великую княгиню Ольгу. Его старший брат Борис не мог похвастать ни одним из этих качеств – коренастый, хромой (врожденный порок – у Бориса одна нога короче другой на вершок), угрюмый, он во всем походил на отца – князя Всеволода, умершего спустя год после рождения Военега.
Юный князь уже в пятнадцать лет поражал всех столь глубокими знаниями в области политики, философии, военного дела и прочих наук, что мать решила ввести его в Боярскую Думу, как полноправного члена. Через неделю, Военег, разочарованный скукой, царившей на заседаниях в Янтарном Дворце, переполошил всех, предложив создать в Дубиче республику, на манер Марна или Гвинтана. Стоит отметить, что Дубич наверно единственное государство (кроме, пожалуй, Дамхона), где многие века ничего не менялось; да и Борис, царствующий князь, был консервативен до крайности, так что можно себе представить, какой эффект произвели слова царевича.
Смутьяна изгнали из Думы, посчитав его слишком молодым для таких дел. Вот тут вскрылась еще одна черта характера юного князя – вспышки буйной, неконтролируемой ярости. Ему пришлось не по нраву решение бояр; он просил прощения; умолял мать поддержать его, угрожал, но получил мягкий, вместе с тем безоговорочный отказ. Тогда, в припадке злобы, Военег жест