– Эти люди никому не нужны! – крикнул Михалко Горыне, стараясь перекричать всеобщий гвалт. – Со всех сторон нас окружают враги, явные и неявные – дубичи с запада, равногоры с востока, иссенские вои с юга, а с севера накатывают банды, или как ты там говорил? Орды?
– Да, орды.
– Орды алмарков, тремахов, дубичей и всякого сброда во главе с Военегом. Тем закон не писан – убивают просто ради удовольствия, а хитрец Вонька вертит ими как хотит. А оно и понятно, ведь хундары, хоть и кровожадны, но глупы!
– Так я не понял, – спросил Злоба. – Им что, нет ходу никуда, даже в Иссены? Она ж вроде как под Воиградом?
– Верно мыслишь, богатырь! Гонят голытьбу отовсюду, а иссенские – редкостный скот! Царю жопу лижут, но простой народ гонят кнутом!
– А Мечеслав?
– Сам увидишь! Да что там! Долгая история…
Дорога свернула и вышла на набережную Крина, и здесь венежан ожидало очередное потрясение.
Вся береговая линия необъятного Крина (у Воиграда он наиболее широк), и часть впадающей в него Лесной, была запружена обломками кораблей самых разных мастей – сотнями и сотнями погибших суден. Черные остовы ладей торчали даже с середины реки; из прибрежного песка выглядывали, словно бараньи ребра, полусгнившие борта.
– Вот вам и лес пеньков! – саркастически заметил Злоба. – И тут тоже живут люди! Воистину, более жалкого края, чем это ваше княжество, воевода, не сыщешь!
Это замечание задело за живое многих воиградцев; Стемир стиснул зубы и подался вперед, но Михалко лишь горестно улыбнулся и промолчал.
Дальше были мрачные столичные закоулки, полные питейных заведений, где ошивалось разнообразное отребье; казармы (по большей части пустующие); знаменитые марнийские бани; окруженные крепкими стенами терема бояр; полузаброшенные рынки; площади, где толпился какой-то подозрительный люд; прилепившиеся к стенам Кремля белокаменные жилища зажиточных горожан, многое другое.
И вот наступил долгожданный момент: у кремлевских ворот их ждал сам царь Мечеслав с семьей, боярами, священнослужителями и дружиной.
Глава 16. Предсказание
Военег проснулся рано утром. Рядом, свернувшись калачиком, спала Нега, в своём фисташковом сарафане, волосы веером рассыпались по подушке. Поглядев на неё, он подумал, что она еще совсем дитя.
Он ушел тихо, как только мог. Удивительно, но выпив в одиночку рецину и порядком захмелев, он так и не притронулся к ней. Допоздна рассказывал ей байки из жизни беловодских багунов, и Нега тихо смеялась в ответ.
Военег заглянул на кухню, взял там яблоко и распорядился принести в опочивальню к Неге завтрак. Выйдя на улицу, князь невольно остановился, вздохнув с облегчением. "Как цепями сковала меня, – подумал он и невольно улыбнулся. – Надо же…"
После завтрака Военег созвал всех приближенных на совет. Он длился чуть больше часа, после чего Военег дал приказ выступать; отправил с инструкциями и распоряжениями гонцов в Сосну и на север, в Приозерные равнины, где находились его основные силы.
Пока длились сборы, Военег решил прогуляться по замку. Проходя мимо одной из башен, он остановился, заметив в ней наглухо заколоченную дверь. Заинтересовавшись, что бы это могло значить, он осмотрелся, решив кого-нибудь расспросить. На противоположной стороне двора, вдоль казарм, бежала девица. Князь догнал её и схватил за руку, но не успел ничего сказать, как она заревела.
– Ты что, ведь я же не трогал тебя?
Но девица не успокаивалась.
– Заткнись, или прикажу выпороть!
Так же неожиданно девка замолчала и, утерев слёзы, посмотрела на него, слегка согнувшись, будто ожидая удара.
– Как тебя зовут?
– Дивна.
– Дивна… отлично. Ну-ка, поведай мне, Дивна, что это за башня такая и почему дверь забита?
– Так это ж место, где призрак покойного барина обитает.
– Да ты что?
– Правда, правда! Как-то раз Бражник послал туды двоих дворовых, зачем-то, не знаю, и они так и сгинули там. Правду говорю, барин, не вру никак!
– Верю, верю. Иди с богом.
Дверь разлетелась в щепки под ударами молота. Хаир Каменная Башка был непревзойденным мастером в такого рода делах и не только. Его молот весил пудов пять – жуткое орудие убийства: массивное древко высотой до груди; черный, весь какой-то закопченный, заплеванный боёк. Обладатель данного оружия, этот самый Хаир, тоже производил впечатление – огромный харизматичный тупой дикарь откуда-то с Вечных Гор.
– Рагуйло! – обратился к алмаркскому куну Военег. – Где ты откопал это животное?
Князь, поднимаясь по крутой лестнице в башне, остановился, чтобы еще раз взглянуть на Хаира, оставшегося у двери. Гигант стоял неподвижно, положив молот на плечо, полностью равнодушный ко всему.
– Осторожней в словах, князь, – сказал собачник, поднимаясь вслед за князем. – Он мой кровник, – многозначительно добавил он, поравнявшись с Военегом и посмотрев ему в глаза.
– То есть?
Рагуйло не спешил с ответом. Он подумал, потом осторожно сказал:
– Мы с ним… вроде как братья.
– Шутишь?
– Ничуть. Я не люблю шутки. Хаир как-то спас мне жизнь. Я добро не забываю. И еще Хаир великий вождь в своем племени и свободный человек. Если он захочет, то уйдет, а убить его невозможно. И еще, – прибавил он шепотом. – Он очень умен и не любит когда его оскорбляют. Понимаешь, князь?
Военег был обескуражен.
– Надо же! – проговорил он, в последний раз посмотрев на "кровника". – Видел? – спросил он у Асмунда.
– Нет ничего невозможного, – лаконично сказал палач. Он понимал своего хозяина с полуслова.
"Вот прощелыга, – раздраженно подумал Военег. – Или он спятил, или думает запугать меня. Да кем? Дикарем! Правда дурак, или издевается? Слабину чтоль во мне почуял? Ах ты недоносок, собачий сын! Думает, я бабий угодник. Что ж многие так думали…"
Хаир хищно стрельнул глазами в спину удаляющейся троице и усмехнулся.
Двустворчатая дверь, ведущая в единственное в башне помещение, тоже оказалась закрытой, но уже изнутри. Около неё валялись проржавевший лом, кувалда и лопата, ведро без дна, пустая грязная десятилитровая бутыль. В маленькой прихожей наметанный глаз Асмунда обнаружил темные пятна.
– Это кровь, – сказал он с видом знатока. Его внимание привлекла груда досок, сложенных в одном углу. – Смотрите! – произнес палач, сверкнув глазами.
Он откинул доски в сторону. Они упали с грохотом, подняв столб пыли.
– Тьфу! – сплюнул Военег. – Не мог поаккуратней?
– Я так и знал, – проигнорировав замечание, сказал Асмунд. За досками скрывался мумифицированный труп в полуистлевших лохмотьях. – Здесь была пьянка, окончившаяся дракой. Убийца скрыл тело тут, а сам… сбежал.
– А там что? – спросил Рагуйло, кивнув на дверь.
– Сейчас посмотрим, – ответил Военег. – Зови своего кровника.
Хаир Каменная Башка не спеша поднялся, посмотрел на дверь, и… открыл её, легко толкнув рукой и одарив Военега с Асмундом снисходительной улыбкой.
– Я поражен, – сказал князь Рагуйле. – Он и впрямь умен. Приношу свои извинения, любезнейший.
Хаир ничего ему не ответил.
Военег первым вошел в помещение. Оно представляло собой круглый кабинет с узкими створчатыми окнами – полосы солнечного света перекрещивались на ковре, словно клинки. Одну половину стены занимали шкафы с книгами, свитками и большой коллекцией деревянных фигурок, изображавших сказочных персонажей, воинов в латах и богов. Другая сторона была увешана оружием и чучелами животных – лис, волков, кабанов, был и олень с ветвистыми рогами, и ястреб на жердочке, и какой-то здоровенный жук с кроваво-красным панцирем.
Посередине стоял крепкий стол, выполненный из красного дерева. За ним, в кресле, сидела еще одна мумия в серебряном шлеме с витой тульей; на кафтане, покрытом многолетней пылью, еще поблёскивали позолоченные пуговицы. На столе лежал меч, а также высохшая чернильница с гусиным пером и пожелтевший пергамент со скатившимися концами. Всё было окутано паутиной, видно сюда никто не заглядывал со времени смерти Вышеслава, а то, что этот труп, чей оскал напоминал сардоническую улыбку, был когда-то хозяином замка, никто не сомневался.
– Я же говорил! – сказал Асмунд.
– Что ты говорил? – спросил Военег, подходя к мертвецу.
– Эти парни, – палач кивнул в сторону покойника в прихожей. – То есть дворовые, здесь так и не побывали.
– Не буду спорить с тобой, Асмунд, – произнес Военег, осторожно развернув пергамент. – Лучше давай прочтём, то, что здесь написано. Это весьма любопытно.
Сыну
Будь бдителен, ибо близится час
Ведь, истинно! он был. Так давно, как и само время
Но он есть и грядёт
И возвещает о себе Шелестом Невосполнимых Утрат
Кровью Ягненка
Слепым Глазом
Запахом Тлена
Яблоком и Веселящим Вином
Таинственным Замком и Одинокой Девой
Древом Смерти
Тьмой Подземелья
Гибелью Двух Братьев, и Красного Петуха и Сына Сомнения
Лихорадкой, Крадущейся, Словно Вечный Змей
Покоем и Тихим Сном
О, сын мой!
Когда глаза откроются, возможно, будет поздно
Ибо дни Абия сочтены
…Врата в Никуда…
Внемли, сын мой, моей молитве!
В это мгновение…
– Не дописал. – Военег явно был озадачен. – Похоже, тут кровь. Слова обрываются пятном крови. Что скажешь, Асмунд "Мудрейший"?
– Приму твой эпитет, как долгожданное признание моих заслуг, – ответил палач, принимая бумагу из рук князя. – Хоть ты и насмехаешься. Так. – Асмунд внимательно посмотрел на покойника, потом прочитал содержимое письма. – Исходя из того, как сидит старик – видите, голова чуть запрокинута – можно предположить, что у него носом пошла кровь. Кстати, по слухам, этим он страдал давно. И кровь на пергаменте оттуда же. Что произошло "в это мгновение", я… не берусь сказать. Да и само письмо для меня загадка. Ну… это что-то вроде послания, или же предсказания. В целом текст, несмотря на некую абсурдность, вполне себе последователен. Только строка "Врата в Никуда" выпадает, по-моему…