– Скорее всего, Барха оклеветали, – спокойно ответил Манас. – Не зря Бургаса звали пересмешником – прохвост подыграл кагану. Хайсе нужен был Буреб, ему предназначался ханский престол. Я сам слышал, как Хайса кричал: "Жаль, что они его не убили"! Поверь мне, Эри-ата, Барх – не трус. Только не трус. Думаю, ты и сам это знаешь.
Всё ближе стая ворон, с карканьем кружившаяся вокруг одной точки. Рядом, на тощей кривой осине, расположились стервятники.
– Если позволишь, – сказал Манас после паузы, во время которой оба наблюдали за шумным пиршеством падальщиков, – скажу тебе вот что. Я – старейшина своего племени, мудрец, – твои слова, заметь! – воин в прошлом, в далеком… Вряд ли ты усомнишься в этом. А вот в твоих словах я усомнюсь.
Эри хмыкнул в ответ, непонятно, то ли с презрением, или раздражительно.
– Ты говоришь, что был изгнан, – безжалостно продолжал Манас. – Ложь. Ты ушел сам, по доброй воле, но с проклятьями отца. И в чем причина? В жажде приключений, жажде знаний. Будешь спорить?
– Нет, не хочу.
– Значит, я прав. Ты умный человек, Эри-ата, незачем пытаться убедить меня в обратном.
– Я – умный, я это говорил. Но я – эгоист…
– На мой взгляд, умный человек не может быть злым и себялюбивым. Стремление познать мир и банальное шкурничество – две разные вещи.
– Чушь…
– А вот и нет. Ты ведь странствуешь с какой-то целью? Вот в чем причина? Разве это причина?
– Ты недалек от истины, признаю. Но о своих поисках я предпочитаю не распространяться.
– И не надо, я и так знаю. Ты едешь в Драгнитар, на гору, которую мы называем Огненной. К священной горе – Вершине Дна. Той самой скале, где многие века томился в неволе демон. Тысячеликий. Томился до недавнего времени.
Эри метнул на Манаса острый, пронзительный взгляд. Аксакалу даже почудилось, что друид готов придушить его.
– Успокойся, – сказал Манас. – Я не колдун. Вся разница между мной и тобой в том, что ты смотришь поверх вещей, а я стараюсь заглянуть вглубь.
– Мне нечего сказать, – мрачно проговорил коэдвиец. – Ты меня обезоружил. Жгучий ты… почтенный Манас-ата.
С этими словами друид натянул поводья, остановив сонно плетущихся мулов.
– Пойдем, посмотрим? – сказал он, кивнув в сторону пира стервятников. – Мои старые глаза разглядели нечто похожее на человеческое тело. "Понятно, – думал Манас, спускаясь вниз, – моя болтовня ему порядком надоела. Пора помолчать".
Заметив людей вороны, стервятники разлетелись, недовольно крича. Действительно, объектом их внимания был человек. Судя по растерзанному виду, он умер ночью. От покойника мало что осталось: только переломанные кости, разбросанные внутренности, обрывки одежды и череп, покрытый рваными клочками кожи с единственным глазом, запавшим глубоко внутрь – волки и птицы постарались на славу.
– У меня идея, – невозмутимо сказал Эри, плюнув в мертвеца. – Позовем Бадбу, она расскажет нам про этого бедолагу все, что только возможно. Устроим, как это называется у нас, мистический сеанс.
Манас поворошил посохом обрывки одежды и замер.
– Что молчишь? – спросил друид. – Хочешь узнать, кто это такой?
– Я уже знаю, – ответил Манас, глядя на пропитавшуюся пылью, волчьей слюной и кровью разноцветную хламиду, увешанную многочисленными металлическими побрякушками.
– Не-е-е-ет… нет. Ты здесь? – шаману мерещились ноги, обутые в черные кожаные сапоги со шпорами в виде лошадиных голов. Он таких и не видел никогда. Странные сапоги. Тусклый свет разлился около неподвижных, как горы, ног, выше ничего не было видно. – Ты?! Я! А? Я сам себе отвечаю? Ты? Ну что молчишь? Когда-то ты мне снился… или… не снился… или…
Шаман попытался вспомнить их первую встречу, но воспоминания стёрлись из его памяти начисто. Он даже не понимал, кого собственно вспоминать? Слабая искорка надежды замаячила впереди. "Я схожу с ума, только и всего, – подумал он, напрягшись. – Что я делаю? Бегу от невидимого и несуществующего врага". Однако, осознав это, он испугался еще сильней. Смутные подозрения зашевелились в голове, спутались с теми памятными событиями его жизни, что ещё не выветрились из головы. Он начал бредить.
– Иди сюда! – Соам вытянул перед собой руки, подзывая таинственного спутника, но руки пропали, словно окунулись в молоко. Он поближе подполз к свету, ореолом окутавшим странные ноги, силясь разглядеть самого себя. Ноги исчезли. В лицо дохнул прохладный ночной ветер. Послышался волчий вой, пролетевший мимо него, будто птица. Постепенно шаман разглядел в темноте ночи очертания бескрайней голой степи. Вдалеке горели волчьи глаза. Ерунда, только не ворон, лишь бы не ворон. Да что ему этот ворон? Откуда он взялся? Ворон…
– Ну, скажи что-нибудь! Ну же, скажи, скажи, скажи, мерзкая тварь! Где ты? Что тебе надо? Убить меня хочешь? Изводишь меня? Появись, ублюдок! Столько лет я служил тебе! Я верно служил тебе, я, червь!.. Сожри меня! Где ты? На кого ты похож? Ты человек?
Соам вдруг пришел в ужас. Повсюду вокруг него была пустота. И в пустоте слышался волчий вой.
– Нет, я не хочу умирать, – шаман ползком попятился назад и остановился, прислушавшись. Ступор накрыл его, словно капкан.
Рычание. О нет, они близко. Соам снова ощутил холодное, возбуждающее прикосновение страха. Но дальше уже некуда. Он больше не может бояться. Дальше некуда.
Рычание.
Незаметно для себя Соам успокоился, как будто добрый дух Туджеми сжалился над несчастным безумцем и ниспослал ему свою небесную благодать. Он лёг на спину и приготовился принять смерть безропотно и отрешенно. Зверь подобрался так близко, что шаман ощутил на себе его хриплое дыхание. И преисполнился благодарности. На какой-то миг он очистился от скверны, глодавшей его много лет, и ясно понял, что прожил жизнь… зря.
Глава 18. Убийство
Приближаясь к Кремлю, Искра неожиданно почувствовала себя дурно. Все вокруг поплыло, и она поняла, что вот-вот упадёт…
– Что ты, княжна? – спросил ее Михалко, подхватив за локоть. – На-ка, выпей для храбрости!
– Спасибо, не надо. – Искра усилием воли взяла себя в руки и оттолкнула предложенную ей флягу. Не хватало еще при встрече с воиградским царем пить бражку.
– Не волнуйся ты так, – ободряюще сказал воевода. – Наш царь человек простой и душевный. Насчет Велимира ничего не скажу, а вот от князя Андрея, старшего сына царя, держись подальше. Желчный он, злой. Язва.
– Вот уж утешил, Михалко.
– Да что тебе переживать! Ты девчонка с характером, уж с калекой справишься.
– Калекой?
– Князь Андрей увечный. Сама увидишь.
Первое впечатление, оставшееся у Искры после встречи с царем и его свитой, было не очень хорошим. Нет, сам царь ей понравился: держался непринужденно, говорил ласково, словом, хороший человек, хотя девушке сразу же бросились в глаза его холеные руки с ровно подстриженными ногтями и слегка припудренное лицо. Он стоял, сияя лучезарной улыбкой, а позади него находились бояре.
Только взглянув на них, Искра поразилась их причудливым нарядам – просторные кафтаны до колен, шелковые кушаки, высоченные меховые шапки-гортанки, остроносые сапоги из марнийского сафьяна, пальцы унизаны перстнями, и все, как один – бородатые и уж очень надменные. Бояре окружили царя полукругом, неподвижные, как истуканы; не шелохнулись и тогда, когда гости приблизились; лишь нахмурили брови, поглядев на Мечеслава, сердечно расцеловавшего Искру и, точно старого друга, обнявшего Горыню.
И именно бояре больше всего не понравились княжне: они были как забытые всеми боги, явившиеся только для того, чтобы напомнить о своем существовании – старые унылые люди, обломки великого когда-то царства.
Пока Искра таращилась на них, Мечеслав, смеясь, взял ее под руку.
– Ну же, господа, – обратился он к вельможам, – скажите же что-нибудь! Или краса нашей гостьи до того поразила вас, что речь отнялась?
– Приветствуем тебя, великая княгиня венежанская, на нашей святой земле, – низко поклонившись, изрек один из бояр. – На земле, куда сходятся пути всех потомков вересов, что разбрелись по несчастной земле…
Мечеслав громко расхохотался.
– Пойдём, – сказал он, – ну их…
Царь повел слегка опешившую гостью по дороге, вдоль которой раскинулись чуть запущенные, но все еще прекрасные пронтийские сады. Венежан поразили эти причудливые фигуры воинов и замков, вырезанных из специально подобранных деревьев и кустов.
Великий князь Воиградский, склонившись к девушке, и нежно поглаживая ее ладонь – необычная, не присущая мужчине фамильярность, – показывал ей достопримечательности Кремля, сопровождая их подробными комментариями. Искре, да и остальным венежанам, впервые в жизни оказавшимся среди столь высоких зданий, оставалось только поражаться.
– Вот, моя милая, Храм Триединого Бога, – сказал он, указав на белое сооружение, представлявшее собой три сросшиеся башни, увенчанные позолоченными многогранными шпилями. Со всех сторон окруженный высокими стройными соснами, он стоял на треугольном постаменте, к которому вели три широченные лестницы. – Тут молятся нашему… эмм… как бы сказать, богу что ли? Словом, у нас так все запутано, что и сказать-то не знаю как. А вон те люди в рясах, столпившиеся у входа в храм, то служители церкви – триархи, экзархи, иереи, послушники… – Тут Мечеслав вдруг тяжело вздохнул. – Тяжело с ними, этими триареями.
– Чего? – не поняла Искра.
– Поздороваемся с Клеоменом, – мягко проговорил царь, будто не заметив ее вопроса.
– А кто это такой?
– Иерарх вересской церкви, принципар, – ответил Мечеслав, и девушка поняла лишь, что представший перед ней тщедушный старикашка был старостой, или ведуном, в этом ужасном и громоздком капище.
– Дочь моя, – сказал Клеомен, благочестиво сложив руки. – Я очень надеюсь, что ты и твои собратья, – он учтиво поклонился Горыне, старавшемуся быть невозмутимым, – без колебаний вступят в лоно нашей несчастной и преследуемой всеми церкви; примете в свое сердце истинного бога, воплотившегося в виде трех истин, трех ипостасей, трех заповедей и трех сти