МУЖЧИНА НА ФОТОГРАФИИ СКОРО ПРИСОЕДИНИТСЯ К НАМ.
Интересно, насколько скоро?
Чем ближе подходил я к двери в кабинет, тем громче стучало. Бум, ежик, бум. Я покрепче сжал осколок, впившийся мне в ладонь, и распахнул дверь.
То загоралась, то гасла опрокинутая настольная лампа, освещая кабинет стробоскопическими вспышками. Письменный стол красного дерева перевернут, а содержимое ящиков расшвыряно по комнате. На стенах не осталось ни одной фотографии. Кожаное кресло порвано в клочья, а его набивка свежевыпавшим снегом осела на полу.
Бум, ежик, бум.
Я обернулся на звук. В дальнем углу бухалось в стену инвалидное кресло. Стукнувшись, оно отъезжало на пару футов и снова въезжало в стену. В кресле торчал старикан, и при каждом ударе голова его подпрыгивала.
— Все в порядке? — окликнул я.
Нет ответа, да и вопрос тупой. Чтобы взглянуть поближе, я пересек комнату, размышляя, мертв ли старик Накодо. Кресло блокировала отломанная ножка письменного стола. Колеса секунду боролись с преградой, глохли и снова крутились вперед. Бум, ежик, бум. Подобравшись ближе, я понял, что старикан и вправду жив. Жив и вроде Цел. Он был закутан в то же черно-золотистое кимоно, и по-прежнему над морем ткани плавала лишь крошечная голова. В уголках рта запеклись белые крапинки.
— Что стряслось? — спросил я.
— Бэндзайтэн.
Вот и Человек в Белом называл то же имя.
— Бэндзайтэн, год Змеи, — изрек он хрипло, точно проклятие, и опять въехал в стену. Я щелкнул выключателем на кресле, и оно остановилось. Тут до меня дошло, что я так и сжимаю осколок, и я бросил его на пол, чтобы не пугать старика. Потом наклонился и откинул с дороги ножку стола. Старик Накодо глянул на меня снизу вверх, но, по-моему, он меня не видел. Взгляд его устремлялся в неизмеримую даль.
— Где ваш сын?
— Видел самолеты в голубом утреннем небе?
— Самолеты?
Он потряс головой и невнятно взмахнул рукой.
— Кто все это натворил? — спросил я.
— Каждую субботу мы обязаны проходить санитарную проверку.
— Что?
— Мы так страдаем от разных проверок. Каждый десятый день — расчетный. Не хватает даже на сухари.
— Слушайте, вы сейчас что-то про Бэндзайтэн сказали?
— Бэндзайтэн, — повторил он, кивая, словно до него наконец дошло. — Это всё монахи Храма Бэндзайтэн. Не мог я их остановить. А сейчас Бэндзайтэн исчезла, навсегда потеряна. И Храм с нею.
— Не понимаю.
— Лучшая работа — у командира, — согласился он. — Всегда верхом, туда или обратно.
— Здесь был Человек в Белом? Это все Боджанглз учинил?
— Встретимся у Ясукуни.
Вдруг из кимоно появилась его хрупкая левая рука, и кресло рывком двинулось. Снимки господина Накодо, раньше висевшие на стене, захрустели под колесами, когда старик умчался из комнаты, а следом за ним взметнулись облака рассыпавшейся набивки и клочки бумаги.
Я постоял еще секунду, размышляя, что же делать, и решил, что не хочу тусоваться здесь в тот момент, когда заявится Накодо и обнаружит, что его дом разнесли вдребезги. Пробираясь наружу, я, должно быть, в одном из темных коридоров свернул не туда, потому что в итоге очутился на заднем дворе. Несясь сломя голову по вымощенной тропинке к фасаду, я был так ослеплен солнцем, что заметил Накодо, лишь когда споткнулся о его вытянутую ногу.
Накодо лежал вниз лицом в мелком пруду: руки плавают на поверхности, голова и плечи в воде. Рядом с телом всплыл здоровенный белый карп с красными отметинами, махнул хвостом и скрылся в темных глубинах. Течение вяло шевелило волосы Накодо. Его прикид остался тем же: серый костюм, даже в субботу. Бюрократический эквивалент смерти во всеоружии, не иначе. Нагнувшись, я покрепче ухватился за костюм и потянул. Мертвый груз — и еще какой, но мне удалось вытянуть труп из пруда с карпами и перекатить на бок.
Из синих резиновых губ полилась вода. Лицо превратилось в бесформенный шмат серого теста, раздутого и блеклого, а кожа будто вот-вот соскользнет, чуть ее тронь. Искать пульс бесполезно, и так понятно, что чувак уже давно откинулся. На поверхности пруда танцевал солнечный свет, отражаясь в каплях воды на лице Накодо.
Стараясь не глядеть ему в лицо, я перевернул его и сунул туловище обратно в воду, точно как его обнаружил. На пиджаке, как раз между лопатками, я засек красное пятно, увидел, что оно коснулось воды и разошлось бледно-розовыми завитками. Я сообразил, что это моя кровь на пиджаке, и заметил трехдюймовый порез на ладони. Наверное, в доме слишком крепко ухватился за осколок.
Я вымыл руки в пруду, и к поверхности робко всплыли еще несколько красно-белых карпов — наверное, решили, что пришло время кормежки. Уверившись, что я не корм, они медленно уплыли, исчезнув на дальней стороне пруда. Я вытер руки о траву и снова вошел в дом.
Можно было бы вызвать копов по мобильному, который дала мне Афуро, но звонок засекут, а я не хотел впутывать нас в это дело. Мне потребовалась секунда, чтобы опять привыкнуть к темноте, но в этот раз я нашел кабинет, не особенно плутая. Старика Накодо на горизонте не было, и я прислушался, не шумит ли его инвалидное кресло, но так ничего и не услышал. Наконец я обнаружил телефон — он валялся на полу рядом с лампой. Подобрав его здоровой рукой, я набрал «119».
23ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ УСОПШИХ
Когда я наконец выбрался наверх в Ниси-Адзабу, мутно-белые облака ужо продули схватку, и солнце, празднуя победу, жарило вовсю. В глаза мне стекал пот и затуманивал зрение, превращая весь мир в размытое отражение в комнате кривых зеркал. Тротуары задыхались от пешеходов, улицы под завязку набиты машинами, а сверкающие небоскребы кишели незнакомцами, занятыми делами, до которых мне и дела не было. Вдалеке завывали сирены, но причиной мог быть кто угодно. В этом мегаполисе каждую секунду случаются смерть и катастрофы. Надо было сказать диспетчеру, что спешить некуда, пусть отправят на место парочку копов и команду уборщиков, когда выдастся свободная минутка. В доме Накодо ничего срочного уже не было.
Повесив трубку, я отправился в ванную и нашел маленькое полотенце. Вытер кровь с трубки и обмотал полотенцем руку. Потом вышел из дома, перелез через стену и спустился с холма, по пути выбросив стеклянный осколок в кусты у испанского посольства. Ничего страшного я не натворил, но втолковать это копам — совсем другое дело. Конечно, старик Накодо может обо мне упомянуть, но сомневаюсь, что он умудрится четко сказать копам что-нибудь полезное. Наверняка в кабинете и, может, на трупе Накодо я оставил следы крови, но у полиции будет такая куча улик, что им работы надолго хватит. Я уже в Кливленд успею вернуться к тому времени, как они начнут анализировать разгром.
Я прошел через подземный переход длиной почти в милю, соединяющий Арк-Хиллз и Ниси-Адзабу. В конце концов, какой-нибудь таксист может припомнить, как рядом с местом преступления к нему в тачку залез кент с перевязанной рукой, а это лишний риск. Решив, что я уже достаточно далеко от Арк-Хиллз, я нашел стеклянную телефонную будку, она же духовка, вставил в автомат карточку сомнительной подлинности, которую купил у иранца в «Амэяёкотё», и набрал номер «Глаза Сыскаря». Про смерть Накодо скоро разнюхают, а мне нужно добраться до Ихары, прежде чем его паранойя взлетит до небес. Если звонить с мобильника Афуро, он взбесится еще больше.
— Моси-моси, — пропищала секретарша Ихары. Я назвался мистером Боджанглзом. Через секунду на линии появился сам Ихара.
— Это кто? — спросил он придушенным голосом.
— Не дрейфь. Просто решил, что ты не ответишь, если скажу, что это Билли Чака.
— Правильно решил.
— Мне нужна помощь.
— Иди к психиатру.
— Скажи мне, как звали жену Накодо. Китадзава или как там ее, ты еще говорил, что она утонула в реке Сумида.
— Скажи, что ты не по мобильному звонишь.
— Из автомата.
— И совета моего ты не послушался, — сказал Ихара. — Так я и думал. Но я тебе уже сказал — не втягивай меня в эту хренотень.
— Да ладно, Ихара, — заныл я. — Я же не секретные данные прошу. Если бы я хотел, мог бы в библиотеке ее некролог посмотреть.
— Отличная идея.
— Времени нет. Посмотришь сегодня новости — поймешь почему.
Ихара заворчал:
— Ладно, уговорил. Как найду, перезвоню.
— Я подожду.
Поворчав еще немного, Ихара оставил меня висеть на телефоне. Из трубки пиликала песня Луи Армстронга «Какой замечательный мир». Я распахнул дверь будки, чтобы впустить хоть немного воздуха, но это не помогло. Рубашка на мне вся промокла, а мозги чуть не кипели. Я смотрел, как щелкают оставшиеся на карточке минуты, а снаружи по тротуару сплошным потоком лениво вышагивали люди; они несли яркие сумки с покупками и жались поближе к зданиям и их спасительной тени. На другой стороне улицы деревянный полицейский с автоматическими руками направлял транспорт в объезд группы дорожных рабочих. Вечный карнавал цвета и движения, куда ни глянь.
— Ты еще тут? — спросил Ихара. Я утвердительно хмыкнул.
— Раскопал я твою информацию. Но пока я ее искал, посетила меня тревожная мысль. Я спросил себя: «Детектив Ихара, братан, а что „Глазу Сыскаря“ с этого обломится?»
— Ответ нашел?
— Решил, что сначала у тебя спрошу.
— Двадцать штук йен. Если хочешь.
— Хочу, — сказал Ихара. — А за спешку еще пятнадцать штук. Только дай мне номер своей кредитки, и я буду счастлив…
— Отправлю переводом.
— Отлично, — фыркнул Ихара. — Ее звали Амэ Китадзава.
«Амэ» означает «дождь», среди японок имя довольно распространенное. Да и фамилия тоже не сказать чтобы редкая.
— Где живут ее родители? — спросил я. — Мне нужен адрес.
— Об этом мы не договаривались.
— О доплате за спешку — тоже.
— Что ж, справедливо. Только за адрес я возьму с тебя еще десять штук, — сказал Ихара. — Итого выходит сорок пять тысяч йен. Лучше округлить до пятидесяти.
Я согласился, и он дал мне адрес в Янака, добавив, что это за станцией Ниппори, на холме, в старом районе у Храма Тэннодзи. Мне этот район был незнаком, так что Ихару я слушал внимательнее, чем обычно.