Генрих восторженно пишет: «Проявления Вашего чувства таковы, а прекрасные изречения Вашего письма выражены так сердечно, что они обязывают меня всегда почитать и любить Вас и искренне служить Вам, умоляя Вас продолжать следовать той же твердой и постоянной цели». А если она согласится, Генрих «скорее превзойдет ее в чувстве, чем ответит взаимностью».
По мере того как похоть в куртуазном обличье все больше перерастала во всепоглощающую любовь, в галантной игре появилась еще одна особенность: личная любовная страсть отныне стала приравниваться к религиозному рвению. Если король нанес Анне какую-либо обиду, он просил, «чтобы Вы даровали мне то же отпущение грехов, о котором сами просите, а я уверяю Вас, что отныне мое сердце будет посвящено только Вам одной. Я бы хотел, чтобы моя дама отвечала мне взаимностью. Если Всевышнему будет угодно, это в его силах, и я молюсь ему каждый день…» Куртуазная дама должна была служить моральным ориентиром.
В другом стихотворении Уайетта, процитированном в начале этой части книги, где поэт изображен охотником, а женщина – оленем (сердцем), то есть неуловимой добычей, отсылки еще сложнее:
Кто думает поймать ее, сперва
Да внемлет горькой жалобе моей.
Повязка шею обвивает ей,
Где вышиты алмазами слова:
«Не тронь меня, мне Цезарь – господин,
И укротит меня лишь он один»[147].
Предпоследняя строка отсылает к словам воскресшего Христа, обращенным к Марии Магдалине, и в то же время намекает на предложение отдать кесарю кесарево. Это неизбежно связывает притязания Генриха к Анне с его претензиями на суверенитет будущей англиканской церкви. Но в стихотворении можно увидеть и другие отсылки. Так, лесной олень и в фольклоре, и в христианской литературе представал мистическим животным, нередко – проводником странствующего человека. А в одной валлийской поэме XII века Гвиневру называли «Гвенвифар оленьего взора».
Так или иначе, когда Генрих приветствовал Анну Болейн как свою новую партнершу по игре amor purus[148] – любовной игре, которая сама по себе должна была сделать влюбленных более добродетельными, – он мог почувствовать себя частью давней благородной традиции и продолжить спокойно жить дальше, отполировав свою совесть до блеска, как рыцарский щит.
11«Наша желанная цель»: 1527–1533 гг.
На Пасху 1527 года Генрих решил перейти к активным действиям: он сообщил Уолси, что испытывает серьезные «угрызения» по поводу своего брака с Екатериной Арагонской. Однако это был король, который не мог совершить ничего дурного, причем в первую очередь в своих собственных глазах, не говоря уже обо всем остальном мире. В связи с этим было решено, что уже в мае того же года Уолси вызовет Генриха VIII предстать перед церковным судом, чтобы рассмотреть вопросы, затрагивающие «спокойствие совести».
Незадолго до этого Уолси организовал подписание Вестминстерского договора между Англией и Францией, направленного против племянника Екатерины, Карла V. Но, по всей видимости, он еще не подозревал, что не получится, как только Генрих освободится от брака с Екатериной, скрепить этот договор браком короля с французской принцессой.
Суд проходил в резиденции Уолси и официально держался в тайне. Но начиная с первого дня суда посол Карла V отправлял ему отчеты, и Екатерина знала, что в грядущей долгой войне был дан первый официальный залп. Родственник Анны Фрэнсис Брайан однажды заметил: «Испанские дамы хорошо шпионят». Императорский посол сообщил Карлу V, что, хотя королева хранит благоразумное молчание, «все ее надежды после Бога возлагаются на Ваше Императорское Высочество». Именно Карл, даже не проявляя какого-либо активного участия со своей стороны, останется самым мощным оружием в арсенале Екатерины.
Дебаты в резиденции кардинала по поводу сомнений Генриха в обоснованности его брака в первую очередь сосредоточились на толковании библейского текста. Книга Левит предупреждает: «Если кто возьмет жену брата своего – это гнусно: он открыл наготу брата своего, бездетны будут они»[149]. По мнению Генриха, это означало отсутствие детей мужского пола.
Обсуждалась также действительность первоначального папского благословения, дарованного Генриху для венчания с Екатериной, и, как следствие, право тогдашнего папы римского на его предоставление. Это был не столько религиозный, сколько политический вопрос: политика повлияет на это дело самым драматическим образом.
Тем временем на итальянском полуострове, где Карл V уже давно пытался реализовать свои территориальные притязания, около 30 тысяч его солдат, среди которых было много неоплачиваемых немецких наемников, неуклонно продвигались на юг, в Папскую область. Разъяренные солдаты ворвались в Рим 6 мая (хотя англичане несколько недель ничего не знали об этом). Как в ужасе писал посланник Карла, они, совершив «беспрецедентные злодеяния», вынудили папу бежать.
Согласно оценкам, за десять дней ада погибло целых 20 тысяч человек, а политическим результатом стало то, что папа римский, по сути, оказался во власти Карла. Кроме того, становилось маловероятным, что Генрих получит папскую власть для судебного разбирательства с Екатериной – теткой Карла. Когда новость добралась до Англии, расследование Уолси было резко прервано.
22 июня Генрих VIII наконец напрямую заявил Екатерине, что хочет расторгнуть брак. В ответ последовала настоящая буря из слез, ошеломившая Генриха: возможно, то, что их отношения практически превратились в отношения матери и сына, привело его к мысли, что она иначе отнесется к предложению. Екатерина полностью отрицала то, что их с Артуром брак был консумирован, и была полна решимости стоять на своем до последнего. В ходе последовавших расследований на свет божий были извлечены все слухи 20-летней давности, а придворные Тюдоров (среди которых особо выделялся Чарльз Брэндон) добросовестно вспомнили все, что Артур сказал в тот вечер после венчания.
На самом деле никто не мог с уверенностью утверждать, был ли этот брак консумирован: возможно, даже его непосредственные участники. Екатерина была вполне способна на фальсификацию фактов ради благой цели. Но вполне возможно, что между новобрачными имело место такое сексуальное взаимодействие, которое и можно, и нельзя было считать полной консумацией.
Чтобы еще больше всех запутать, еще четыре года с начала противоборства Екатерина продолжала официально носить сан королевы и занимать свои королевские покои, где, по словам Кавендиша, она иногда подольше удерживала Анну, «чтобы король проводил меньше времени в ее компании». Отсюда и знаменитая история о карточной игре, в которой Анне, как многозначительно заметила Екатерина, «повезло остановиться на короле. Но ты не похожа на остальных: ты захочешь иметь или все, или ничего». Это было точное описание личности Анны. Екатерина явно хорошо знала своего врага.
То, что Генрих VIII и Анна Болейн договорились вступить в брак, становится очевидным из условий папского благословения, которое в сентябре 1527 года было запрошено в Риме. Имя Анны не упоминалось, но среди условий особо подчеркивалась необходимость предоставить Генриху разрешение жениться на женщине «любой степени [близости], даже первой, возникшей из-за незаконной половой связи [ex illicito coito]». Этот латинский термин переводился по-разному в отношении сестры Анны Марии или самой Анны. Вполне возможно, что у Генриха и Анны действительно были сексуальные отношения в начале их романа. Гораздо интереснее, почему и каким образом они решили их пресечь.
Традиционно считается, что Анна держала Генриха на расстоянии, чтобы повысить свою «рыночную стоимость», подобно тому, как Елизавета Вудвилл сдерживала страсть Эдуарда IV. Одно из правил Андрея Капеллана гласило, что любовь, которую легко получить, имеет невысокую ценность (правило 14: «Легким достигновением обесценена бывает любовь, трудным входит в цену»[150])[151]. И действительно, положение Анны как куртуазной возлюбленной Генриха становилось тем прочнее, чем дольше она отказывалась заводить с ним интимные отношения в качестве любовницы.
Однако требование, отправленное в Рим, предполагало другой сценарий. Летом 1527 года Генрих решил, что Анна может стать не только его личным увлечением, но и его женой и матерью его сына. В этом случае необходимо было обеспечить, чтобы зачатый в их союзе ребенок был законнорожденным. Чтобы упростить задачу, теория куртуазной игры (а Генрих и Анна жили в плену теорий) санкционировала определенный уровень физической близости. И воздержание давалось им тем легче, чем очевиднее становилась перспектива в скором времени обвенчаться.
В сентябре 1527 года по пути домой из зарубежной миссии Уолси получил от Анны официальный вызов предстать перед королем – явный знак того, что дело шло к смене власти. В октябре Генрих поинтересовался у Томаса Мора, что он думает о предупреждении из книги Левит. В ноябре он пригласил в Хэмптон-Корт нескольких ученых. Под давлением Уолси папа даровал Генриху благословение обвенчаться с Анной в случае расторжения брака с Екатериной, хотя в нем не было сказано, каким образом можно добиться этого расторжения.
Одно из писем к Анне, написанных на английском (в отличие от писем первого этапа на куртуазном французском), передает волнение Генриха, предвкушавшего достижение поставленной цели и, возможно, новой близости. «Что касается другого нашего дела, я уверяю Вас, что больше ничего нельзя сделать: ни применить больше усердия, ни предвидеть и предусмотреть всевозможные опасности, так что я верю, что в будущем дело разрешится к нашему общему утешению… итак, за недостатком времени, дорогая, я заканчиваю это письмо…»