Впоследствии автор одного из мартирологов Джон Фокс свидетельствовал, как один из пострадавших, когда огонь «охватил обе его ноги и плечи, будучи не самым умным человеком, мыл руки в огне, как в холодной воде». Но замаскировать ужасающую реальность было невозможно. Одной из самых плачевных жертв стал Томас Кранмер: при восшествии Марии на престол он был заключен в тюрьму, с ужасом отрекся от протестантской веры и отказался от своего отречения в тот день, когда ему предстояло сгореть на костре. А символом новой веры по-прежнему оставалась сводная сестра королевы.
Елизавета была одним из факторов, с которыми приходилось бороться отсутствующему Филиппу, – пешкой, разыгранной в политической игре Габсбургов. Заключалась ли ее роль в чем-то большем? Высказывались предположения, что стройная и энергичная рыжеволосая Елизавета привлекала самого Филиппа. Его отсутствие затягивалось, а горе Марии, как выразился венецианец, из-за «чрезвычайной потребности» в нем перерастало в гнев. Ходили слухи о том, что она произносит пламенные речи его портрету; о зеркале, в ярости брошенном через всю комнату. В одном из писем Филиппу, посвященном его планам по отношению к ней, она написала, что может легко «начать ревновать и сомневаться в тебе».
Но политика давала Филиппу более чем достаточную причину защищать Елизавету вплоть до окончания правления Марии. В случае если королева Мария умрет бездетной, наиболее вероятной католической преемницей становилась не Маргарита Дуглас, а 14-летняя Мария, королева Шотландская, воспитывавшаяся при французском дворе как будущая невеста дофина. Испания же не желала, чтобы английский трон перешел к наследнице, столь безоговорочно преданной Франции. В ноябре 1556 года Елизавету вновь пригласили провести Рождество при дворе в надежде, что она сможет перейти на сторону Испании, выйдя замуж за католика – двоюродного брата Филиппа Испанского, титулярного герцога Савойского. Но уже в первую неделю декабря Елизавета вернулась в Хэтфилд-хаус, и краткосрочность ее визита свидетельствовала о том, насколько непреклонно она отказалась от предложения вступить с ним в брак.
Весной 1557 года Филипп вернулся в Англию. Франция и Испания возобновили активные военные действия, и он надеялся одновременно обеспечить участие Англии на стороне Испании и оказать давление на Елизавету. Французский посол предупредил Елизавету, что существует заговор с целью силой вывезти ее за границу. Среди других претендентов на ее руку и сердце были дон Карлос, безумный малолетний сын Филиппа от первого брака, а также наследный принц Швеции, вскоре ставший королем. Первому Елизавета «прямо заявила, что не выйдет за него замуж» – «нет, хотя мне предложили величайшего принца во всей Европе». Второму она сообщила, что ей слишком нравится ее незамужнее положение, чтобы его менять: настолько нравится, что, «как я себя убеждаю», ничто с ним не сравнится. Возможно, сам факт того, что ей приходилось бесконечно повторять свою позицию в ответ на неоднократное принуждение, еще больше укреплял ее убежденность. Но к этому моменту перед ее глазами, без сомнения, соблазнительно замаячила реальная возможность занять трон Англии. И это было место, которым она ни с кем не собиралась делиться.
Основная цель возвращения Филиппа заключалась именно в том, чего все боялись, когда он женился на Марии: втянуть Англию во внешнюю войну. Ни парламент, ни народ не имели ни малейшего желания в нее ввязываться. Французский посол заявил, что королева, балансируя между их нежеланием и намерениями Филиппа, находится «на грани разорения королевства либо помутнения рассудка». Но Мария подробно объяснила Тайному совету, что «обязана повиноваться своему мужу и принимать его власть над ней как по божественному, так и по человеческому закону». В июне ко французскому двору был отправлен глашатай – в буквальном смысле чтобы бросить вызов. Французский король Генрих II пренебрежительно заявил, что, «поскольку глашатай явился от имени женщины, он не видит необходимости слушать ни слова больше… Вы прекрасно знаете, как я отношусь к тому, что женщина вызывает меня на войну».
В июле Филипп отплыл из Дувра с 6-тысячной английской армией. Мария никогда больше его не увидит. В январе 1558 года французы взяли Кале – последний оставшийся форпост Англии на континенте. Это стало огромным унижением как для королевы, так и для страны. Несколько лет спустя сэр Томас Смит вспоминал: «Я никогда не видел Англию более слабой по военной мощи, деньгам, людям и богатству… Сплошные обезглавливания, повешения, четвертования и сожжения; непомерные штрафы, налоги и попрошайничество, а главное – утрата наших опорных пунктов за рубежом».
В том же месяце Мария сообщила Филиппу, что во время его летнего визита она забеременела. Но мало кто разделял ее уверенность. К апрелю Мария сама поняла, что ошибалась. В течение лета выяснилось, что она тяжело больна: возможно, у нее была опухоль в желудке. А по завещанию отца ее наследницей по-прежнему оставалась Елизавета.
За год до этого венецианский посол засвидетельствовал, что к Елизавете как преемнице Марии были обращены «все глаза и сердца». Да и сама Елизавета в течение трех лет, проведенных в Хэтфилд-хаусе, не бездействовала. Она сформировала вокруг себя сообщество друзей и сторонников, среди которых был Уильям Сесил, чиновник, получивший образование в Кембридже, и убежденный протестант, которому предстояло стать ведущим государственным деятелем предстоящих десятилетий. Среди них также был известный нам Роберт Дадли. Позже Елизавета скажет, что он продал земли, чтобы собрать для нее деньги.
В начале октября состояние королевы Марии ухудшилось. 28 октября она добавила к своему завещанию дополнительное распоряжение. Признав, что у нее так и не появилось «плода или прямого наследника», она согласилась с тем, что в отсутствие таковых престол унаследует «мой следующий наследник и преемник по законам королевства». Десять дней спустя ей пришлось более определенно признать, что имеется в виду Елизавета. Ранним утром 17 ноября Мария тихо скончалась. Главной плакальщицей на ее похоронах была Маргарита Дуглас.
Историк Уильям Кэмден, живший и работавший в начале следующего столетия, утверждал, что, несмотря на молодой для управления страной возраст, в свои 25 лет Елизавета «отличалась редкой решимостью и стойкостью к невзгодам» – невзгодам, описанным в молитве Елизаветы собственного сочинения и опубликованной в первые годы ее правления:
Когда меня окружали и нападали на меня враги всех мастей, Ты защитил меня постоянным Твоим покровительством от темницы и самой крайней опасности; и, хотя я была освобождена лишь в самый последний момент, Ты доверил мне на земле королевскую власть и величие.
Бог, как выразилась Елизавета, «пожелал, чтобы я была не несчастной девушкой из самого низкого сословия простого народа, которая проведет свою жалкую жизнь в нищете и убожестве, но на королевском троне, который Ты предназначил мне». Теперь оставалось лишь исполнить это предназначение.
Для этого Елизавета использовала все средства, которые были в ее распоряжении. Ее сводная сестра правила как первая властвующая королева Англии, но делала это, подчиняясь высшей власти своего духовного отца, папы римского, не говоря уже о власти своего земного мужа. Елизавета предприняла нечто еще более радикальное – с помощью доктрины, которая сама подчинила себе правила рода человеческого. Последняя средневековая королева Британии использовала (перенимала, адаптировала) образцы прошлых эпох, чтобы замаскировать тот факт, что она совершала нечто революционное. И если до Елизаветы казалось, что идея куртуазной любви уже начала изживать себя, подойдя к концу своей долгой истории, то теперь она, напротив, возродится заново.
Часть V1558–1584 гг.
Amor de lonh – любовь издалека.
Грущу, но не могу подать и виду,
Люблю, но в том признаться не вольна,
Молчу, хотя не в силах скрыть обиду,
Страдаю, но терпеть принуждена.
Живу во сне, горю и леденею —
Как тот, кто разлучен с душой своею[189].
18«Узнать будущего короля»: 1558–1563 гг.
Это был день триумфа Елизаветы. Не прошло и пяти лет с тех пор, как она досрочно покинула Тауэр, по-прежнему опасаясь за свою жизнь. 14 января 1559 года, вновь ненадолго посетив Тауэр, как и полагалось новоиспеченным монархам, она отправилась в Вестминстер, где на следующий день состоялась ее коронация. Совсем скоро ей самой стала очевидна пропасть, отделявшая прошлое от настоящего. В конце концов ее самоощущение королевы как избранницы Бога укрепило то, что Он освободил ее из заключения, подобно тому как, по ее собственному сравнению, Он вызволил Даниила из львиного рва.
Облаченная в ослепительный наряд, сшитый из 23 ярдов золотой и серебряной парчи, отороченной горностаем, она проехала через весь город, возлежа на огромных атласных подушках в паланкине, запряженном двумя мулами. Сразу за паланкином королевы в новом качестве главного королевского конюшего властно шествовал Роберт Дадли в красно-золотой форме, а за ним – 39 фрейлин в пунцовых платьях с рукавами из золотой парчи.
По пути королевскому кортежу то и дело встречались театрализованные представления. На Грейсчерч-стрит королеву ждало первое из них – «Театр роз». На первом ярусе трехъярусной платформы, изображавшей династию Тюдоров, стояли Генрих VII и Елизавета Йоркская, отмеченные красной и белой розами. Над ними, за розой Тюдоров, находились Генрих VIII и Анна Болейн, наконец воссоединившиеся (возможно, тот день был в том числе днем триумфа Анны). И на верхнем ярусе стояла дама, изображавшая саму Елизавету. Разумеется, в одиночестве – до поры до времени.