Поскольку Эссекс и Рэли боролись за внимание королевы и политическую власть, оба они осознавали еще одну угрозу. Сын Уильяма Сесила Роберт, приземистый, слегка горбатый, но не менее интеллектуально одаренный, чем его отец, никогда бы не стал конкурентом Эссекса и Рэли в романтических играх, и его отношения с ними не строились на враждебности. Эссекс часть детства рос на попечении Уильяма Сесила, а Рэли во время решающего финала на рубеже веков объединится с Робертом Сесилом, чтобы уничтожить Эссекса. В исторической ретроспективе слишком просто оценить позиции того или иного игрока, но в тот момент в придворной политике постоянно перетасовывались союзы и альянсы, изменчивые, как песок во время морского прилива.
Но Сесилы, эти «джентльмены пера» и бюрократы (клерки, противостоящие рыцарям в куртуазной системе ценностей), последовательно отстаивали альтернативное, менее милитаристское видение будущего Англии. Визит королевы в великолепный «дворец удовольствий» Бёрли, Теобальдс-хаус, в мае 1591 года ясно показал, что она относится к этому вопросу очень серьезно. Посвятив юного Роберта Сесила в рыцари, королева обещала очень скоро предоставить ему место в Тайном совете.
Однако уже в июне Елизавета решила, что Эссексу следует позволить возглавить военную кампанию, чтобы помочь протестанту Генриху Наваррскому подтвердить свои претензии на французский престол. Елизавета писала Генриху об Эссексе: «Если безрассудство юности не заставит его впасть в излишнюю неосмотрительность, чего я больше всего опасаюсь, у вас никогда не будет причин сомневаться в его отваге на вашей службе… Я, должно быть, выгляжу очень глупо, только повторяю вам, что ему скорее понадобится узда, чем шпора».
Самого Эссекса Елизавета всегда призывала не рисковать жизнью в бою. Вспоминается, как всего три года назад в Тилбери перед лицом испанской опасности Лестер точно так же увещевал ее не рисковать собой – «самым священным и изысканным существом, о котором мы должны заботиться в этом мире». Теперь казалось, что куртуазные роли поменялись местами, хотя Эссекс на этом этапе все еще изъяснялся куртуазным языком. «Я ревную ко всему миру, и у меня есть на то причины, поскольку все остальные люди, у которых есть открытые глаза или чувствующие сердца, – мои конкуренты».
Французская кампания Эссекса обернулась катастрофой. С вереницей пажей, наряженных в оранжевый бархат, он отправился выступить с речью перед своим отрядом численностью более 3000 человек возле Дьеппа. Его план заключался в том, чтобы отбить у католических войск Руан, откуда Генрих мог обеспечивать безопасность портов Ла-Манша, тем самым устранив угрозу вторжения в Англию. Однако истинной целью Генриха был захват Парижа, и Эссекс (не в последний раз) больше сочувствовал целям решительного мужчины, чем осторожной женщины. На протяжении четырех дней пиршеств и конных состязаний Эссекс и Генрих удивительно сблизились, но последовавшая за этим битва стоила жизни младшему брату Эссекса, не принеся Англии значительных успехов.
Роберту Сесилу Эссекс жаловался, что, прочитав укоряющее письмо королевы, «я думал, что никогда не увижу конца своим страданиям. Мне не хватает слов, чтобы выразить мое праведное горе… Рассудите нас с королевой по справедливости, не проявляет ли она себя как недобрая дама, а я – как несчастный слуга». Самой Елизавете он написал несколькими днями ранее: «Никакое бессердечие с Вашей стороны, хотя оно и разбивает мне сердце, не может уменьшить мою любовь; но я закончу свои дни, сетуя на Вашу несправедливость и гордясь своим постоянством».
Как известно, Эссекс (как и Генрих V до него) завершил свою неудачную затею, несовременно вызвав коменданта Руана на личный поединок. «Я готов доказать, что дело короля Генриха справедливее дела Католической лиги и что моя любовница красивее вашей». Это заявление ясно показывает, что Эссекс больше верил в рыцарские догматы, чем цинично использовал их. Однако это не добавило ему талантов военачальника.
Елизавета, со своей стороны, угрожала сделать Эссекса «уроком для всего мира», если он не подчинится ее приказу вернуться. У него, очевидно, утверждала она, не было «никакого желания ее видеть». В ответ он написал своему «прекраснейшему, дражайшему и превосходнейшему Суверену»: «Два окна Ваших личных покоев станут полюсами моего земного шара… Моя судьба, как и моя привязанность, не имеет равных, пока Вы, Ваше Величество, позволяете мне говорить, что я люблю Вас. Если когда-нибудь Вы откажете мне в такой вольности, то можете лишить меня жизни, но не сумеете поколебать моей верности, ибо не во власти даже столь великой Королевы, как Вы, заставить меня любить Вас меньше». Теперь, когда мы знаем, что произошло дальше, его признание выглядит полным горькой иронии.
Тем не менее, предвидя поворотный момент в своей карьере, в январе 1592 года Эссекс вернулся ко двору. С начала 1592 года он начал формировать вокруг себя группу друзей и сторонников. Его ближайшим союзником стал новый звездный актер придворного спектакля, граф Саутгемптон, который впоследствии будет покровителем Шекспира, а политическими советниками – братья Бэконы, Фрэнсис и Энтони. Они призывали Эссекса вместо разжигания внешней войны стремиться к «внутреннему величию», а тот все больше убеждался, что еще одна роль, которую он мог бы сыграть, – это роль государственного деятеля. Смерть Хэттона показала, что настало время нового поколения придворных лидеров, тогда как ближайший соперник Эссекса Уолтер Рэли оказался в опале.
Той весной королеве стало известно, что годом ранее Рэли тайно женился на одной из ее фрейлин из личных покоев, Бесс Трокмортон. Это было двойное оскорбление: Елизавета не только всегда возмущалась, если внимание ее фаворитов переключалось на другой объект, но и постоянно играла для своих молодых служанок роль опекающего родителя – и вдруг выполнению ее долга дерзким образом помешали. Более того, она чувствовала себя преданной теми, кто был среди самых близких ей людей. В конце марта 1592 года Бесс тайно родила мальчика (одним из его крестных отцов, как ни удивительно, стал граф Эссекс). В конце апреля Рэли отправился в одну из своих наиболее амбициозных военно-морских кампаний – в Панаму, атаковать испанский флот с сокровищами. Не успел он начать атаку, как его вызвали ко двору на официальный допрос, поместили под домашний арест и, к смятению Рэли, отказали ему в аудиенции с королевой.
В заключении Рэли называл себя «рыбой, выброшенной на сушу и задыхающейся»: и действительно, кислородом, которым он дышал, было внимание королевы. Оплакивая свою опалу, он написал Роберту Сесилу письмо, явно предназначенное для самой Елизаветы:
Мое сердце никогда не было разбито до сегодняшнего дня, когда я узнал, как далеко уходит Королева, которой я восхищался столько лет с такой большой любовью и желанием… Я, привыкший видеть, как она скачет на коне, как Александр, охотится, как Диана, шествует, как Венера; как легкий ветер развевает ее светлые волосы вокруг ее чистых щек, как у нимфы; иногда она восседала в тени, как богиня, иногда пела, как ангел, иногда играла, как Орфей.
Но все напрасно. Уже в августе Рэли с женой оказались в лондонском Тауэре.
Вероятно, именно в тот момент Рэли начал писать свое самое значительное сочинение «Океан к Цинтии». Это невыносимо длинная и многосложная поэма, но ее основная идея в целом ясна. Уолтер Рэли (под именем Ват, созвучным с Water – «вода»), чьим голосом говорит Океан, оплакивает провал своих отношений с Цинтией, девственницей-луной. Провал отношений, от которых, до тех пор пока его «воображение не дало сбой» (он не влюбился в другую женщину?), зависела вся его судьба:
Что Рок тому, кому Любовь – охрана?
Она светла – и с нею ночь светла,
Мрачна – и мрачно дневное светило;
Она одна давала и брала,
Она одна язвила и целила[228].
Цинтия была всемогуща – и едва ли можно лучше описать положение придворного по отношению к капризной королеве. Но, быть может, стихотворение Рэли ясно показывает и его недовольство таким положением дел? Он заявляет, что неспособен изменить свою любовь, даже если возлюбленная стала «львом, а не молочно-белой голубкой». Но затем посыл меняется: неужели все это было притворством с его стороны? «Но ложною была моя любовь, мои труды – обманом». Длинный перечень совершенств Цинтии оборачивается их отрицанием:
Тираны заковали путами навечно
Своих израненных вассалов, коим не дано
Ни смерть познать, ни излечиться вновь.
Их слава лишь в страданьи бесконечном.
Исследовательница Анна Бир размышляет о том, что поэма представляет собой путешествие на темную сторону любви: что за внешностью «мнимой красавицы» Цинтии скрывалась невыносимая жестокость, а принять слишком человечную женщину за богиню было «затасканной метафорой»; «это прекрасное сходство [внешность] износилось», а при женском дворе Елизаветы «самую твердую сталь»… «изъедала мягчайшая ржавчина».
Однако пребывание Рэли в Тауэре было недолгим. Уже в сентябре его освобождению способствовало известие о том, что корабли, отправленные в запланированную им экспедицию в Панаму, захватили богатый куш: португальский галеон Madre de Dios[229], нагруженный сокровищами, который в отсутствие Рэли был разграблен мародерами, как только корабли прибыли в порт.
С приходом 1593 года, в сентябре которого королева ожидала своего 60-летия, настали суровые времена. Несколько лет неурожая подряд усугубили экономические трудности, население непрестанно выкашивалось эпидемиями чумы, но еще хуже было положение ветеранов елизаветинских войн, вынужденных по окончании службы просить милостыню на улицах.
В июле 1593 года французский король Генрих IV принял католицизм, заявив, что Париж стоит мессы. При этом он продолжал вести с Елизаветой куртуазные игры: в следующем году он перехватил ее портрет, отправленный ею его сестре, утверждая, что портрет наполнен божественным духом и что он не мог расстаться с такой красотой… Что ж, к этому времени Генрих овладел языком любви в совершенстве. За год или два до этого дипломат Елизаветы сэр Генри Антон показал ему портрет королевы в миниатюре, заявив, что он служит «гораздо более превосходной госпоже», чем любая госпожа Генриха. Король с большим почтением несколько раз поцеловал портрет, который заботливо держал сэр Генри (впоследствии тот утверждал, что это принесл