Скромность сегодняшней трапезы словно бы намекала приглашенным на то, что их удостоили высшего доверия – отобедать с королем по-свойски, без излишних церемоний. Оба епископа ушли впечатленными, каждый в глубине души считал, что король оказал честь именно ему, а не его коллеге, приглашенному просто «за компанию».
После обеда король ненадолго уединился в часовне, чтобы возблагодарить Господа за его милостивые дары, а затем проследовал в покои королевы, украшенные столь же богато, как и королевские. У королевы его величество провел около двух часов, беседуя на разные необременительные темы. В завершение своего визита король коснулся рукой живота супруги, в котором зрела новая жизнь, и с уверенностью сказал, что на сей раз его осчастливят сыном. Королева Джейн улыбнулась в ответ, давая понять, что она разделяет эти надежды и, со своей стороны, готова сделать все возможное для того, чтобы они претворились в жизнь.
От королевы его величество проследовал в свою спальню, где изволил почивать до ужина, который сегодня был подан позднее обычного – в шестом часу, потому что король заспался. Королева Джейн нашла в себе силы выйти к ужину, так что королевская чета трапезничала вдвоем (слово «наедине» здесь не к месту, поскольку вблизи всегда находилось несколько слуг). Король сказал супруге все, что хотел, во время послеобеденного посещения, так что ужин прошел в молчании, изредка прерываемом отдельными замечаниями. С учетом келейности трапеза получилась скромной – густой суп из телячьих ножек для короля, легкий куриный суп для королевы, пряная говядина в красном вине, жаренные на вертеле цыплята, баранина с сушеными сливами, три вида пирожных, орехи в меду и персики, выращенные королевским садовником в оранжерее. Персики были несладкими, но королю не столько нравился вкус, сколько сознание того, что заморские южные плоды могут быть выращены в Лондоне. А сладость не так уж и важна, ведь всегда можно посыпать еду сахаром, как это любит делать сладкоежка-король.
После ужина его величество снова побывал в часовне, а затем проследовал в свои покои и велел пригласить к нему фрейлину Элисон Ноллис, известную своим мелодичным голосом. Некоторое время король аккомпанировал на лютне пению леди Ноллис, а затем в королевских покоях наступила тишина, которую никто из придворных не осмеливался нарушить без зова. В десятом часу леди Ноллис ушла, а его величество распорядился приготовить горячую ванну. Медная ванна огромных размеров, в которой король мог чувствовать себя свободно, стояла в комнате, примыкавшей к королевской спальне с севера. Несмотря на предостережения лекарей, которые считали частое мытье в горячей воде опасным для здоровья, поскольку через открывшиеся от тепла поры в организм могли проникать болезни, его величество принимал ванну раз в два-три дня и находил ее крайне полезной, поскольку, по его мнению, горячая ванна благоприятствовала спокойному сну.
Переодевшись с помощью эсквайров в тонкую льняную рубашку, предназначенную для купания, король погружался в ванну. В воду добавлялись ароматные травяные настои, а после ванны эсквайры смазывали тело его величества розовым маслом, которое король любил не только из-за его приятного запаха, но и потому, что роза была эмблемой Тюдоров. Иногда его величество засиживался в ванной подолгу и придворным приходилось подливать горячей воды. Если ванна принималась вечером, то после нее короля облачали в ночную сорочку, поверх которой надевался теплый халат, а на голову – колпак, подбитый гусиным пухом.
Пока его величество принимал ванну, слуги готовили королевскую постель, которая днем находилась в разобранном виде для проветривания. Каждый вечер постель короля застилалась чистым бельем, причем предварительно ее внимательно осматривали – следовало убедиться, что в матрасах и между ними не спрятался какой-нибудь злоумышленник. Самый толстый нижний матрас, плотно набитый соломой, несколько раз протыкали кинжалом. После того, как постель была готова, рядом с ней ставили ночную вазу. Готовая постель не оставалась без присмотра – один грум находился в спальне до прихода его величества и у входа тоже стояла стража.
Сегодня процедура отхода его величества ко сну получилась упрощенной, ведь в ночную рубашку король облачился после принятия ванны. Оставалось только сменить халат и шапочку, надетые после принятия ванны на более легкую бархатную мантию и бархатный же чепец. Последней процедурой стала чистка зубов посредством куска тонкой льняной ткани. Прополоскав рот, его величество пожелал сыграть в домино с хранителем королевского стула и выиграл один фунт, после чего заснул довольным. Так прошел еще один из многих дней доброго короля Генри, да хранит его Господь вместе со всем королевством!
Глава 10. Принц Эдуард
Принц Эдуард родился 12 октября 1537 года в Хэмптон-корте. Его мать, королева Джейн, успела порадоваться появлению сына на свет и принять участие в его крестинах, состоявшихся 15 октября (кстати говоря, крестной матерью принца стала его старшая сестра Мария). Осчастливленный король Генрих пожаловал сыну титулы герцога Корнуольского и графа Честера. Все было хорошо, и всеобщая радость царила в благословенном английском королевстве, но в ночь на 24 октября королева Джейн скончалась, как можно предположить, – от послеродовой инфекции. Король Генрих переживал смерть своей любимой жены так же сильно, как радовался рождению сына. Подданные короля тоже были рады, поскольку рождение наследника указывало на то, что Господь доволен королем, а также обещало в будущем спокойную передачу власти от отца к сыну. Очень часто, говоря о том, кто победил или проиграл в борьбе за престол, историки упускают из виду одно очень важное обстоятельство – те бедствия, которые эти войны приносили простым людям. Память о противоборстве Ланкастеров и Йорков еще была свежа, и повторения тех событий никому не хотелось.
Рождение Эдуарда упрочило позиции при дворе старших братьев его матери – Эдуарда Сеймура и Томаса Сеймура. Генрих благоволил своим шуринам, но не возносил их слишком высоко, при нем Эдуард не поднялся выше лорда-адмирала, а Томас стал лордом – смотрителем Пяти портов[71] (раньше эта должность называлась «Хранитель побережья»). Надо сказать, что братьям Сеймурам повезло дважды – во-первых, их сестра подарила королю здорового сына-наследника, а во-вторых, она ни разу не навлекла на себя гнев своего грозного супруга. Мы еще вернемся к Сеймурам, но пока что их можно оставить в стороне.
Считая Эдуарда «самой большой драгоценностью королевства», король Генрих уделял большое внимание всему, что было связано с принцем, начиная с условий его быта и заканчивая воспитанием. Бытовые условия можно охарактеризовать двумя словами «роскошь и чистота», а заботы об Эдуарде на первых порах были поручены Маргарет Брайан, достойной и проверенной женщине, начинавшей службу при дворе во фрейлинах у Екатерины Арагонской. Маргарет нянчила принцесс Марию и Елизавету, а также незаконнорожденного сына короля – Генриха Фицроя, так что лучше и опытнее нее найти было невозможно. Происхождение Маргарет было благородным, с примесью королевской крови – ее прабабка по отцовской линии Анна Глостерская была внучкой короля Эдуарда III Плантагенета (а также Маргарет приходилась теткой по материнской линии обеим казненным женам Генриха VIII – Анне Болейн и Екатерине Говард).
Маргарет Брайан была няней, хотя и называлась гувернанткой. Няни заботились о детях на протяжении первых трех лет жизни, а затем их сменяли «настоящие» гувернантки, в обязанности которых входило воспитание их подопечных. Такой гувернанткой для принца Эдуарда стала Бланш Милборн, которая прежде состояла при принцессе Елизавете (Бланш тоже будет связана родственными узами с королевской семьей, когда ее дальняя родственница Екатерина Парр станет шестой женой Генриха VIII).
Для своего времени король Генрих был весьма сведущим по части гигиены, несмотря на то что этой науки в XVI веке еще не существовало. Покои маленького принца содержались в еще бо́льшей чистоте, чем королевские, во всяком случае полы, стены и даже потолки мылись здесь как минимум дважды в день. Доступ к принцу был ограничен узким кругом лиц, причем они должны были быть полностью здоровы и не иметь свежих контактов с больными – то, что болезни могут передаваться от одних людей к другим, знали с давних пор. Да и Хэмптон-корт был избран в качестве резиденции принца из гигиенических соображений – воздух здесь был гораздо чище, чем в столице.
Принц рос, не зная ни в чем отказа. На содержание двора Эдуарда в первые годы его жизни ежегодно уходило около шести с половиной тысяч фунтов. «Конвертируя» деньги былых времен в современные, высокой точности добиться невозможно, проще будет сказать, что в Лондоне, самом дорогом городе Англии, фунт говядины в то время стоил три пенса[72]. Когда принц подрос, расходы на содержание его двора выросли еще примерно на тысячу фунтов. Историки любят цитировать леди Маргарет Брайан, которая в марте 1539 года писала в отчете, предназначенном для канцлера казначейства, государственного секретаря и лорда – хранителя Малой печати Томаса Кромвеля следующее: «Милорд принц пребывает в добром здравии и веселом расположении духа; хотела бы я, чтобы его величество король и вы, ваша светлость, могли видеть его прошлым вечером – менестрели играли, а его высочество танцевал так весело, что не останавливался ни на мгновение».
Верховное руководство двором принца Эдуарда было поручено Уильяму Сидни, заслужившему рыцарское звание на полях сражений. В 1517 году тридцатипятилетний сэр Уильям стал оруженосцем Генриха VIII и зарекомендовал себя настолько хорошо, что спустя двадцать лет король поручил его попечению своего наследника. Это выглядело логично, в отличие от замены сэра Уильяма на Ричарда Пейджа, в свое время пользовавшегося доверием Анны Болейн настолько, что его причислили к сонму любовников казненной королевы. К счастью, Пейджу удалось оправдаться и сохранить голову на плечах, но от двора его с позором изгнали. Но в 1537 году непредсказуемый в своих пост