[18], располагая гораздо бо́льшими силами, чем при высадке в Кенте, но и в этот раз не смог поднять англичан против короля.
Не имея возможности подчинить Шотландию своей власти, король Генрих сделал оригинальный ход, предложив Якову жениться на своей старшей дочери Маргарет, которой на тот момент шел восьмой год. Этот брак открывал перед Стюартами возможность законного получения английской короны при отсутствии наследников у английского короля, что в конечном итоге и произошло. Окружение Генриха выступало против династического союза двух корон, но Генрих не видел ничего плохого в том, что в будущем английский престол может занять шотландец, ведь Англия все равно, при любых обстоятельствах, будет стоять выше Шотландии.
Яков принял предложение. Первым шагом к союзу Англии и Шотландии стало заключение пятилетнего мирного договора, сопровождавшееся высылкой лже-Ричарда, которому пришлось отбыть в Ирландию. В сентябре 1497 года неугомонный самозванец предпринял очередную попытку вторжения во владения английского короля – на сей раз в Корнуолле[19], но снова был разгромлен и на этот раз попал в плен. Выяснилось, что он фламандец и его настоящее имя Перкин Уорбек.
Там, где это было возможно, Генрих VII предпочитал обходиться без казней. Все ожидали, что Уорбек, доставивший королю столько неприятностей, будет показательно казнен, но самозванец признался в обмане, изобразил раскаяние и король оставил его в живых. Более того, Уорбек жил не в темнице, а при дворе, правда – под строгой охраной. Весной 1499 года он попытался бежать, но был схвачен и помещен в Тауэр, где вошел в сговор с содержавшимся там Эдуардом Плантагенетом, 17-м графом Уориком (выше о нем уже было упомянуто). Уорбек планировал очередной побег и новое выступление в образе принца Ричарда, а граф Уорик обещал ему поддержку вассалов своего отца. Заговор был раскрыт в ноябре 1499 года и на сей раз Уорбека повесили, а графу Уорику, сообразно его высокому положению, отрубили голову. Так, на рубеже XV и XVI веков были устранены все угрозы, исходившие от Йорков. Прямых законных потомков Плантагенетов по мужской линии больше не оставалось, карты короля Эдуарда V и принца Ричарда были разыграны, а «воскрешение» Ричарда III не представлялось возможным, поскольку перед захоронением в церкви монастыря Грейфрайерс его тело выставлялось на всеобщее обозрение в Лестере[20].
Символизм играет в политике важную роль. Борьба за символы и образы имеет такое же значение, как и борьба за власть. В конце октября 1494 года трехлетний принц Генрих, второй сын Генриха VII, получил от отца титул герцога Йоркского. Этот титул вошел в обиход в августе 1385 года, когда король Ричард II пожаловал его своему дяде Эдмунду Лэнгли. Король Эдуард IV сделал герцогом Йоркским своего второго сына Ричарда, а король Генрих VII превратил пожалование титула второму принцу в традицию, которая существует по сей день. Таким образом, принц Генрих, будущий король Генрих VIII, стал формальным главой дома Йорков, на что имел право и по крови, поскольку к этому дому принадлежала его мать.
В завершение этой главы можно сказать о Генрихе VII следующее.
Первое – он умел ждать и умел воспользоваться моментом.
Второе – у него не кружилась голова от побед; завоевав престол, он сумел усидеть на нем в сложной ситуации, когда все соседи были против него, а внутри страны, в ожидании лучшего часа, затаились уцелевшие сторонники Йорков.
Третье – он умел мыслить масштабно, как и положено государю, и мог жертвовать личными амбициями ради блага государства. Согласитесь, что далеко не каждый правитель способен предложить злейшему врагу руку своей дочери.
Четвертое – он не был жестоким и кровожадным, несмотря на то что вырос в сложной обстановке, когда неожиданный удар мог последовать с любой стороны (жизнь под гнетом постоянной опасности развивает в человеке подозрительность, которая служит лучшей почвой для жестокости).
Знакомство с королем Генрихом VII будет продолжено в следующей главе. Заодно мы познакомимся поближе с королевской семьей и узнаем, как было посеяно зерно, из которого впоследствии выросла англиканская церковь.
Глава 4. Любезный джентльмен из Уэльса
Современники описывали Генриха VII как стройного энергичного человека, невысокого, голубоглазого, с бельмом на левом глазу, которое лишало взгляд короля четкой направленности и вызывало смятение у тех, на кого он смотрел. «Внешне он был привлекателен, чуть выше среднего роста, хорошего телосложения, но худощав, – пишет Фрэнсис Бэкон[21] в своей “Истории правления короля Генриха VII”. – Его лицо выражало благочестие, что делало его немного похожим на монаха: не будучи отчужденным и замкнутым, оно не было и подкупающим и приятным, а скорее принадлежало человеку благожелательному. Однако оно проиграло бы под кистью художника, ибо выглядело всего лучше, когда он говорил».
Генрих VII отличался большим религиозным рвением. Он не пропускал ни одного богослужения и был верным мужем. Мы знаем только об одном, и то условном, бастарде Генриха – Роланде де Вельвиле, рожденном «некоей бретонской леди, чье имя осталось неизвестным», во время пребывания будущего короля в Бретани. Кто был безгрешным в юности, может упрекнуть Генриха Тюдора, а всем остальным лучше будет вспомнить свои похождения. К тому же наличие добрачных детей свидетельствовало о хорошем здоровье и качественной репродуктивной функции, что было немаловажно для любого правителя, ведь если для обычного человека продолжение рода является сугубо личным делом, то у правителей оно приобретает государственное значение – наличие законных наследников обеспечивает стабильность правления.
Мы никогда не узнаем, было ли благочестие Генриха искренним или же напускным, но тем не менее оно стало одним из основных достоинств первого короля из династии Тюдоров. Другим важным достоинством была рачительность. Всячески стараясь наполнять казну, в том числе и за счет высоких штрафов, налагаемых на провинившихся дворян, король тратил на себя весьма мало и старался держать все расходы двора под контролем. Роскошь пришла к Тюдорам только при Генрихе VIII, а его отец жил как феодал средней руки – не бедствуя, но и не швыряясь деньгами. Лишние расходы король мог позволить себе только в представительских целях, для того чтобы поразить своим величием подданных и иностранных гостей. Так что читая старинные отчеты о стоимости нарядов королевской семьи и ее слуг, надо отделять зерна от плевел – отличать представительские траты от обыденных. Но для интересующихся нужно сказать, что в начале своего правления, то есть – в самое сложное время, когда многое зависело от производимого впечатления, король Генрих тратил на одежду более двух с половиной тысяч фунтов в год. Конвертация денег во времени – занятие неблагодарное, ибо все обстоятельства учесть никогда не удастся и результат всегда окажется условно-приближенным, но применительно к ценам нынешнего времени эта сумма адекватна двум миллионам фунтов, вот как-то так.
К тому, что уже было сказано, можно добавить образ заботливого отца и верного супруга… Но никто не идеален, и наряду с достоинствами у каждого есть недостатки. Авторы, склонные все изображать в розовом свете, обычно упрекают Генриха VII в чрезмерном пристрастии к азартным играм и двойных стандартах. Король любил играть в карты и, бывало, много проигрывал, но при этом своим подданным он играть в азартные игры запрещал. Ослушавшимся грозили солидные штрафы, однако же на деле запрет действовал только в отношении простолюдинов, а дворяне спокойно «управляли мастями»[22], беря пример с короля.
К слову будь сказано, Генрих проводил свободное время не только за карточным столом. Известно, что он играл в подобие современного тенниса, более известного под своим французским названием «жё-де-пом»,[23] и вроде бы, играл неплохо.
Но азарт был далеко не главным недостатком Генриха. Главными его недостатками были алчность и пренебрежение законами. Дабы не быть заподозренным в преувеличениях или искажениях фактов, автор предоставляет слово Фрэнсису Бэкону, родившемуся в 1561 году, когда память о делах Генриха VII была совсем свежа. «В короле обнаружилась склонность, – пишет Бэкон, – которую впоследствии вскормили и разожгли дурные советники и министры, вследствие чего она обернулась позором его времени, а именно его пристрастие выжимать деньги из кошельков подданных путем конфискаций по уголовным законам. В то время она привела людей в еще больший трепет, ибо они ясно увидели, что это не вызвано необходимостью, а вытекает из характера короля, так как он тогда купался в богатстве, получив деньги по миру с Францией, добровольные приношения подданных и богатую добычу от конфискации имущества лорда-камергера и многих других. Первым из дел такого рода было рассмотрено дело лондонского олдермена[24] сэра Уильяма Кейпела, которому по разным уголовным законам присудили уплатить две тысячи семьсот фунтов, но он помирился с королем на тысяче шестистах».
В 1487 году король Генрих создал чрезвычайный суд, получивший название «Звездной палаты». Принято связывать это название с позолоченными звездами на потолке зала, в котором собирался суд, но есть и другие версии происхождения этого поэтичного названия: возможно, что изначально палата называлась «Охраняемой», а не «Звездной»[25]. Будучи комитетом королевского Тайного совета, Звездная палата могла выносить любые приговоры, за исключением смертных, по своему усмотрению, не сильно утруждаясь оценкой доказательств вины подсудимых.
Для защиты своих личных имущественных прав Генрих учредил при Звездной палате Совет знатоков права, в котором заправляли делами Эдмунд Дадли и Ричард Эмпсон. «А так как орудия для желаний и прихотей короля найти всегда легче, нежели для служения и чести, – пишет Бэкон, – то он в своих целях, вернее, свыше своих целей, привлек двух исполнителей, Эмпсона и Дадли, слывших в народе королевскими кровососами и обиралами, – мужей беззастенчивых, равнодушных к дурной славе и к тому же получавших свою долю хозяйского дохода. Дадли был хорошего роду и красноречив, один из тех, кто способен благопристойной речью выставить в добром свете любое ненавистное дело. Эмпсону же, сыну решетника, главное было добиться своего, не важно какими средствами. Итак, эти двое, по образованию юристы и тайные советники по должности… обратили закон и правосудие в источник бедствий и средство грабежа. У них было обыкновением обвинять подданных в различных преступлениях, придерживаясь поначалу видимости закона; когда же в суд поступал иск, они тотчас же приказывали заключить ответчика в тюрьму, однако проходили разумные сроки, а его не призывали держать ответ, но подолгу томили в темнице и с помощью разнообразных ухищрений и запугиваний вымогали огромный штраф или выкуп, говоря при этом о полюбовном соглашении и смягчении наказания. Под конец же, предъявляя обвинение, они перестали соблюдать даже видимость правосудия, а рассылали предписания схватить людей и доставить их к себе на дом, где заседал чрезвычайный суд, состоявший из них самих, да кое-кого еще, и посредством одного лишь допроса, без присяжных, вершили скорую расправу, присвоив себе право разбирать как иски короны, так и гражданские тяжбы. К тому же они распространяли королевскую власть на земли подданных… Лицам, пребывающим под опекой короля, далее по достижении совершеннолетия не позволялось вступить во владение их землями, иначе как по внесении огромного выкуп