— Ну, как вам нравится? — говорит Ханс. — Вы не стесняйтесь, народ тут любезный.
Баржи великаны и карлики, баржи голландские и иноземные сгрудились у бетонной стенки плотной, дружной гурьбой. На них идет обыкновенная домашняя жизнь. Где-то поет, пришепетывая, заезженная пластинка. Женщина в рыжей вязаной кацавейке развешивает белье. Ветер рвет его из рук. Кое-где в прогалине света — дощечка с названием, прибитая к надстройке.
— «Курск», — прочитал я вслух и не сразу поверил глазам. Да, в компании с «Гаронной», «Брабантом», «Кельном» оказался вдруг «Курск»!
Выбор был сделан.
Хозяин сидел на мостике и читал газету, отхлебывая чай. Он выслушал Ханса, повернулся ко мне, радушно улыбнулся. Узкое, внимательное лицо, гладко выбритое, модная блестящая курточка из синтетической кожи.
— О, из России? — сказал он по-французски. — Прошу вас вниз. Там, в моем кабинете, — он показал на мостик, — очень мало места.
Мы спустились по крутому железному трапу. Две девочки-двойняшки, примостившись на одном стуле, смотрели телевизор. На экране миловидная дама показывала, как сделать дешевый, красивый абажур. Девочки не шевелились. Корнелиус — так зовут шкипера — велел им подойти и поздороваться с гостями.
— Что вы хотите выпить? Нет, не отказывайтесь! Мсье из России, такой редкий случай…
На стене — делфтские тарелочки. Мебель разного возраста — старый буфет и новый, светлый обеденный стол. Обстановка городской квартиры среднего достатка. Над телевизором — семейные портреты, а под ними цветная открытка — новый кинотеатр в городе Курске.
— Мне подарил советский матрос. Он сам из Курска. Он тоже удивлялся…
Окрестил баржу отец Корнелиуса. Тогда баржа еще не плавала. То была старая, дырявая посудина, ржавевшая на приколе, в закоулке здешнего порта, и отец — тоже Корнелиус — нашел на ней кров. До войны было свое судно, но фашисты конфисковали его. И отец мечтал починить баржу, снова взяться за штурвал. Называлась она «Святая Маргарита». Это все равно не годилось.
— Мы протестанты, мсье. Какое дать имя? Вся надежда тогда была на вашу страну, ведь Гитлеру давали сдачи только на восточном фронте. Под Курском вы ему здорово всыпали. Правда, до этого был Сталинград, но голландец, говорят, решает не сразу, еще поразмыслит. Словом, сражение под Курском окончательно убедило…
Рассказывая, он накрывал стол.
— Садитесь! Досадно, жены нет дома. Она в кино со старшей дочкой. Для нас это, знаете, удовольствие не частое — пойти в кино.
Вчера «Курск» пришел из Базеля. Груз — швейцарские часы, товар нежный. Его охотно доверяют шкиперу, — баржа ведь плавно скользит по воде. Завтра, может быть, удастся получить партию апельсинов для Парижа. Корнелиус объясняет маршрут, развернув карту: сперва по Маасу, затем по каналу, через Арденнский лес в реку Эн, из нее, опять по каналу, в Уазу и в Сену.
В рейсе — не до кино. Расписание жесткое, нельзя терять ни минуты. Шкиперу ненадежному, неаккуратному груза не дадут. Надо купить продуктов — замечай, где магазин поближе.
— Клара, старшая, бегом кидается… Слава богу, наскребли денег, купили большой холодильник. Запасаем на несколько дней.
Сходят на берег, понятно, не по трапу. Возиться с ним некогда. Я видел на палубе горизонтальный брус, прикрепленный к вертящемуся столбу. Баржа коснется стенки, и в тот же миг наваливайся на брус, отталкивайся ногами. Так, как у нас в деревне ребята катаются на калитке-вертушке.
Работа и отдых — все на воде. Куда денешься от своего судна! На суше у шкипера нет ничего — ни кола, ни двора. Отпуск? Когда нет груза, тогда и отпуск — волей-неволей. А точнее, ожидание груза.
Корнелиус обивает пороги фирм, добывает фрахт.
Клара, та пользуется временем, ходит на танцы. Иногда с женихом встречается, если он окажется поблизости. Он тоже плавает, с отцом и матерью.
— Баржа у них отличная, тысяча тонн. Наша — всего шестьсот.
Вообще жених подходящий. По всем статьям. Где будут играть свадьбу? На барже у жениха — где же еще!
— Мы, речные цыгане, обычно на своих женимся, на цыганках. С сухопутными родство слабое. Клара со своим Виллемом еще в школе подружилась…
В будущем году и младшие начнут учиться — в школе-интернате. Потом они вернутся на баржу. Им тоже, скорее всего, суждено жить на воде.
Сыновья шкиперов, те и вовсе лишены выбора. Баржа, как и ферма, от себя не отпускает. Сытно на ней или худо.
Корнелиус делится своими заботами. Крупные фирмы давят, хватают за горло. У них крупные, быстроходные баржи, реклама, конкурировать с ними трудно. Шкипер Корнелиус, маленький человек, в тревоге. Идти к богачам на поклон? Не возьмут они его с баржей, скажут: устарело судно, не годится в нашем передовом бизнесе. Продать баржу? Страшно! Здесь, как бы там ни было, ты хозяин. Ты у себя дома…
Мы прощаемся. Я желаю Корнелиусу удачи.
— Спасибо… Жалко, нельзя нам в море, а то пришли бы в Россию. Я бы в Курске побывал, матрос звал меня… Постойте, мсье, забавная история! Меня ведь уговаривали переменить название. Представляете? Один селедочник отказался грузить свои бочки. Я, говорит, с красными дел не имею. Вот ведь наглец! А я ему — как вам угодно. Красный я или другого цвета, касается только меня.
Мы отошли, и Ханс сказал:
— «Каролина» была такая же… Может быть, немного поменьше.
Баржа, на которой ушел Анатолий… След его оборвался. Но хочется думать, я еще встречусь с ним.
Фото. Голландия
Здесь, в этих особняках на набережной, живут богатые амстердамцы.
Люди небольшого достатка вынуждены жить на воде, в сырых плавучих домиках — вонботах.
Вот они — голландские кломпы, выставленные для продажи в базарный день.
Не счесть каналов в Голландии, не счесть подъемных мостиков, — они тоже неотделимы от ее пейзажа.
Дом этой голландки — самоходная баржа — тоже на воде, но он постоянно в движении по каналам и рекам европейского Запада.
Нигде не увидишь столько сыра, как в городе Алькмаар, на традиционной ярмарке сыров.
Таков Маркен — старинный рыбацкий поселок.
Своеобразен костюм рыбачек селения Спакенбург, они носят жесткие выпуклые пестрые нагрудники, похожие на латы.
«Рыцарский дом» — старинный замок в Гааге.
В городе Делфте, на родине голландского фаянса, расписанного диковинным орнаментом.
Небольшая верфь в Заандаме, где когда-то работал Петр I, кажется, мало изменилась с тех пор.
У входа в музей Франса Галса.
Многоликая Бельгия
У бельгийских друзей
Я живу в Бельгии.
Точнее — в ее столице Брюсселе, на окраине, в небольшом коттедже.
Окна не обведены белой краской, как в Голландии, и весь домик, как и его соседи, более деловитый с виду, одноцветный, из оранжевого кирпича.
У входа нет ни кломпов, ни лопаты. Садик далеко не так густо засажен, как у Герарда. В центре, вместо цветочной клумбы, красуется турник.
— Мы, бельгийцы, — объясняет мой друг Жак, — типичные горожане. Недаром Бельгию называют одним большим городом…
Жак любит четкие, законченные формулировки. Но боится прослыть педантом. Наверное, поэтому, когда он говорит, его карие глаза за стеклами очков смеются. Он точно подтрунивает над собой.
Я по привычке ищу глазами канал.
— Это нетипично для здешнего пейзажа, — просвещает меня Жак. — Ближайший канал на другом краю города.
Познакомился я с Жаком пять лет назад. Тогда он, его жена Эвелин и двое ребят занимали маленькую квартирку в центре города. Приглашать гостей было некуда. К счастью, удалось купить в рассрочку этот коттедж.
Обставлены комнаты по-спартански просто. В каждой — узкие складные кровати без спинок, столик, стенной шкаф для одежды и, как в гостинице, умывальник. Цветов почти нет. В самой большой комнате — столовая-кабинет-гостиная. Граница кабинета обозначена лишь вертящейся этажеркой с книгами, укрепленной в центре помещения, на стальном шесте.
— Бельгийцы не любят ничего лишнего, — говорит Жак.
Жилище рациональное, чистое. Единственное украшение — плакаты. Утром, просыпаясь, я не сразу соображаю, где нахожусь: взгляд упирается в синие, обсыпанные звездами маковки Суздаля. Дети спят под панорамой Ленинграда, под деревянным кружевом Кижей.
Жак часто бывает в нашей стране.
По субботам он принимает гостей. Многие являются, чтобы посмотреть на меня — приезжего из Советского Союза, расспросить, поспорить.
— Не думайте, что во всех домах так, — уточняет Жак. — Вообще в Бельгии живут замкнуто, каждый на своем островке.
Разумеется, у меня есть вопросы. Я ведь проведу здесь целый месяц и надеюсь получше узнать Бельгию и бельгийцев.
Меня наперебой снабжают советами.
Оказывается, месяц — срок жесткий. Бельгия невелика, в ней девять миллионов жителей, на три миллиона меньше, чем в Голландии, но любопытному иностранцу тут будет потруднее…
Бельгия гораздо разнообразнее. Я уже успел заметить это: за окном вагона, оставившего позади Голландию, еще тянулись некоторое время польдеры, но потом каналы и канавы исчезли, плоская земля точно разгладилась, обсохла. Чем дальше от моря, на юг, тем выше. В Брабанте — центральной провинции — уже видишь пологие холмы. А в южной Бельгии — зеленые вершины Арденн, пенистые потоки, скалы, настоящая глухомань.
В стране три языка.
Северная половина Бельгии — Фландрия, родина легендарного Тиля Уленшпигеля. Фламандцы говорят почти так же, как жители Амстердама. Литературный язык — общий с голландцами.
На востоке Бельгии — небольшая область, населенная немцами.
В южной половине страны — Валлонии — язык французский. Образованный брюсселец мало отличается по говору от парижанина. А в деревне звучит валлонский диалект, трудный для произношения, часто непонятный горожанам.