Но вот сейчас Самсел казался единственным человеком, который способен понять беглого господина, помочь ему не просто безликими двилингами, а чем-то более ощутимым, чем-то настоящим. Тюльпинс знал, что у Самсела доброе сердце, он никогда не откажет попавшему в беду.
Набравшись смелости, Тюльпинс вышел из кареты, опасливо озираясь. Кажется, никто из Серого корпуса и не думал за ним следить, но на душе все равно было неспокойно. Подождав несколько минут, парень прошел по узкой дорожке и постучал в дверь. Тихо, ненавязчиво, готовясь в любой момент отбежать обратно к карете и убраться восвояси.
Но дверь открыли после первого же стука: мать Самсела, госпожа Нария, всего на мгновение удивленно вскинула тонкие брови, а потом ее посеревшее лицо вновь осунулось, застыло. Она значительно похудела с тех пор, когда Тюльпинс видел ее в последний раз. И каштанового цвета волосы, которые она аккуратно завивала крупными локонами, сейчас топорщились. Даже воротник платья, простого и тонкого, выглядел грязным и порядком заношенным. А ведь раньше госпожа Нария считала неряшество неприемлемым… Неужели у них так туго стало с деньгами?
– П-простите за беспокойство. – Тюльпинс наконец обрел голос. – Госпожа Нария, я могу увидеть Самсела?
Госпожа Нария продолжала смотреть на незваного гостя желтыми спокойными глазами, не пуская его за порог.
– Ты в пижаме, – тихо сказала она, – и в женском плаще. Что-то стряслось?
– Я… Да, я попал в беду, – нехотя признался Тюльпинс. – Мне очень нужен совет Самсела. Он дома?
– Его давно нет дома. Его очень давно нет дома, понимаешь? Он выбежал как-то ночью на улицу… – Госпожа Нария моргнула, и по щеке ее покатилась слеза.
– Дорогая! Кто-то пришел? – Господин Нария протиснулся в проем и встал возле жены. Он тоже выглядел старше, взгляд его синих глаз потяжелел. Он крепко обнял госпожу Нария за плечи, словно силясь защитить ее не только от сквозняка, но и от чего-то гораздо более страшного.
– Господин Нария, – Тюльпинс улыбнулся: с отцом Самсела у него всегда были хорошие отношения, – вы не п-п-подскажете, Самсел дома? Увы, я тороплюсь, а мне необходимо с ним поговорить.
– Ты не был в городе последний месяц, Тюльпинс? – Брови господина Нария сошлись на переносице. – Или ты не читал газет?
– Увы, господин Нария, – Тюльп легко поклонился, – я отсутствовал в городе какое-то время. И сам даже не знаю… Вы могли видеть обо мне кое-какие… новости. Так вот, это неправда. – Парень покраснел. Он только сейчас понял, что его могут считать убийцей и вором.
– Самсел не верил, что это правда. – Мать Самсела закусила нижнюю губу, ее небольшой нос дрогнул.
– Не верил, – подтвердил отец Самсела. – Искал тебя даже. Везде искал. И подхватил какую-то заразу… Говорят, бедняки в Нижнем городе часто от нее погибают.
Госпожа Нария задрожала, а господин, пытаясь ее успокоить, прижал подбородок к ее лбу.
Внезапная догадка обожгла Тюльпинса изнутри. Он хотел задать вопрос, но так боялся ответа, что язык его онемел. Беглый господин сделал шаг назад, оступился и едва устоял на ослабевших ногах.
– Да, Тюльпинс, – надломившимся голосом сказал господин Нария. – Его больше нет.
– Но… но…
– Помнишь, какого красивого цвета у него были глаза? Бирюзовые, как наша трава… А однажды он вернулся домой очень поздно… Постоял перед дверью, а потом поднял на меня взгляд. – Госпожа поскребла пальцами по груди, собирая тонкое платье в складки. – А глаза его зеленые. Страшные. Не такие, как всегда… Он крикнул что-то, выскочил на улицу. Уже утром… – Госпожа Нария прерывисто вздохнула. – Мы смогли найти его тело только утром.
Тюльпинс закрыл лицо руками, плечи его затряслись. Он понимал, что сейчас родителям Самсела нужны слова утешения, нужна хоть капля сочувствия, но он лишь сдавленно просипел: «Он был хорошим другом» – и услышал, как закрывается дверь, оказавшись уже на лавке кареты.
Тюльпинс не знал, куда ему теперь податься, да и не видел смысла хоть что-то предпринимать. Он дернул за рычаг, не задав курса, и карета медленно покатила вперед и вниз. И словно вся жизнь молодого господина катилась сейчас вместе с этой каретой под откос, подминая под огромные колеса дорогих ему людей. Не осталось во всем Хранительстве ни одного человека, которому хоть сколько-нибудь был бы дорог Тюльпинс Энли.
Карета спустилась к стене, отделявшей Верхний город от Нижнего, и там перед ней быстро распахнулись ворота: украшавшее ее золото служило лучшим пропуском.
Тюльпинс ощущал, как катится все ниже и ниже, как дребезжат колеса на грубом камне, но ему было совершенно безразлично, где он окажется. И когда карета остановилась, упершись во вторую стену – более древнюю, видевшую Сорок Восьмой еще не разделенным на Верхний и Нижний, парень этого даже не заметил. Он вышел наружу только в сумерках, когда голод, бывший совершенно безразличным к душевным терзаниям, нещадно вгрызся в его живот.
Молодой господин распахнул дверку кареты, решительно ступил в грязь Нижнего города, но его тут же стошнило – так омерзителен оказался запах, царивший вокруг. Тут наконец Тюльпинс понял, куда его занесло.
Старая свалка, что создавалась годами, высилась впереди. Она оборонялась от незваных гостей всеми возможными способами: колкий морозный ветер разносил отравляющую вонь, голодные чайки кричали так пронзительно, что закладывало уши, с самой верхушки то и дело срывались обломки мебели или осколки посуды, стремясь вонзиться в чье-то тело.
В сгущающихся сумерках Старый Рынок казался настолько зловещим, что Тюльпинс обомлел от страха. Он забрался внутрь кареты, осознав, что ему не настолько уж и все равно, где он окажется. Точнее, он готов оказаться где угодно, только бы свалка была от этого места подальше. Тюльп дернул за рычаг, но внутри кареты только что-то протяжно засвистело. Топлива хватило на полноценную прогулку – из самого центра Верхнего города Тюльп спустился в самое ужасающее место Нижнего.
Не собираясь ночевать в столь пугающем месте, молодой господин выбрался наружу и пошел закоулками, пытаясь все время двигаться наверх. Все выше и выше. Ближе к его прежней богатой и сытой жизни.
Вдруг от гор донесся громкий хлопок, а за ним – утробный рокот, словно неподалеку проснулся зверь. Тюльпинс удивленно оглянулся и увидел Завод. Он и забыл, что эта махина работает только по ночам. Не зря же все закрывают окна плотными ставнями да боятся показать нос на улицу.
Тюльп знал, что Бэрри с другими молодыми господами любили весьма сомнительные развлечения: они выбегали на улицу, когда там царил страшный туман, а потом мерялись, кто больше испугался, кто сильнее и истошнее кричал. Тюльпинс такие развлечения не любил, он в это время нежился в кровати, размышляя о том, как он ненавидит Сорок Восьмой.
Когда Тюльпинс окончательно заблудился, на город опустился туман. Молодой господин было испугался, но затем лишь чихнул, поежился и понял, что туман ничего, кроме холодной влаги, с собой не несет. Выходит, врал и Бэрри, и его дружки, когда наперебой рассказывали об опасностях ночи.
Домишки Нижнего города, освещенные тусклыми фонарями, были даже очаровательны. Островерхие, узенькие, с облупившейся краской на стенах… Возможно, если Тюльпу повезет, он сможет обосноваться хотя бы в одном из таких. А там начнет новое дело, быстро разбогатеет, выкупит матушкин дом…
От довольно-таки приятных и успокаивающих мыслей молодого господина отвлекли голоса. Звучали они тихо, прямой опасностью от них не веяло, и потому Тюльпинс, продрогший и изголодавшийся, решил двигаться в их направлении. Может быть, удастся выручить немного топлива для кареты и еды для себя.
Несколько часов назад парню казалось, что он не хочет жить, но страх и голод утверждали, что тело его крепкое и совершенно не стремится умирать. А потому нужно иди вперед и искать помощи, пока есть силы.
Наконец Тюльп разобрал отдельные слова и остановился, затаив дыхание.
– Как думаешь, Чин, долго нам этой дурью заниматься, а? Бедняг с каждым днем все больше и больше. Не управимся вдвоем, – послышался голос от крыльца домишки с печной трубой на крыше.
Тюльпинс прошел чуть вперед и смог рассмотреть щуплого парнишку, который на весу резал широким ножом яблоко и задумчиво разглядывал свои ботинки.
– Не знаю, Зойди. – Голос, доносящийся из засохших кустов чуть поодаль, был куда более низким. – Но пока мы можем что-то делать, нужно делать, правда ведь? Он и сам их ищет, делает что может… Он на днях мне сказал, что скоро закончится все. Совсем немного потерпеть осталось. Немного.
– Да-а-а, чудной он. – Тот, кого назвали Зойди, отправил дольку сочного яблока в рот и принялся шумно им хрустеть.
От такой животрепещущей картины слюна заполнила рот Тюльпинса и едва не потекла по подбородку. Но когда славный малый Зойди достал из кармана еще и бутерброд с вяленым мясом, живот Тюльпа взвыл, моля о пощаде.
Зойди вскочил на ноги, крепко сжимая нож. Глаза его напряженно всматривались во тьму, но широкий рот ни на мгновение не переставал жевать мучившее Тюльпинса яблоко. Тюльп, решивший, что больше оставаться невидимым небезопасно, шагнул под свет фонаря. Зойди, не отрывая взгляда от ночного гостя, громко крикнул во тьму:
– Чин, а как думаешь, у наших бедняг могут быть обычные глаза?
– А почему ты спрашиваешь, Зойди?
– Ну, я вижу одного. В пижаме – видать, спал. Только плащ еще прихватил.
– Зойди, а он далеко? Ты как рассмотрел, что глаза его не зеленые? Я никого не вижу. – Второй голос прозвучал настороженно.
– Чин, так он стоит прямо предо мной, тебе его не рассмотреть. Ну, если ты только не научился спиной видеть.
Кусты зашевелились, из них выскользнула плечистая фигура и подошла к крыльцу. Второй незнакомец переводил ошалелый взгляд с Тюльпинса на своего соратника и обратно.
– Зойди, ты хочешь сказать, что все это время он стоял здесь?
– Конечно, Чин. Я с него глаз не спускал.
Плечистый мужчина удрученно покачал головой, почесал косматую бороду и наконец проговорил: