Он поднял открытку и невидящим взглядом на нее уставился. Надпись на обратной стороне расплывалась, буквы, написанные убористым почерком, сливались воедино.
Наконец Тюльпинс громко высморкался в накрахмаленный платочек и отер глаза. К его полнейшему счастью, музыка в комнате мистера Гиза утихла. Буквы наконец стали читаемыми.
«Милые мальчики, Тюльпинс и Эйлундас, пусть мир вокруг вас будет прекрасен, как это место. Будьте счастливы!
Д. Кв-н и Д.».
Слезы на глазах Тюльпинса мгновенно пересохли. Эйлундас? Какой еще такой Эйлундас? Открытка явно от госпожи Кватерляйн, он видел ее подпись не один раз. «Д.» – совершенно точно значит «Дьяре», что еще раз подтверждало то, что автор рисунка именно он. Но за всю Тюльпинсову жизнь ни госпожа Кватерляйн, ни матушка ни разу не упоминали при нем никакого Эйлундаса. Что это вообще может значить?
Открытку эту наверняка подложила в книжный шкаф Кайли. Уж Тюльпу ли было не знать, что у экономки в доме сотни заначек, она могла отдать ему любую, но направила его именно туда. Значит, хотела, чтобы бывший хозяин это увидел, хотела, чтобы он узнал…
– Эй! – Девчонка подкралась совершенно незаметно и уселась рядом с Тюльпом. – Не думай, что я такая, ладно? Я не привыкла реветь по пустякам.
– Да-д-да. – Тюльпинс поспешно кивнул, даже не понимая толком, что Эйверин ему сказала.
– А с тобой что? Все в порядке? Эй?
– Эйлундас, – прошептал Тюльп и уставился на девчонку, ее не видя. – Эйлундас…
– Шепчешь какое-то заклятие?
– Я? – Тюльпинс тряхнул головой. – Нет, к-к-конечно. Я их не знаю. А ты действительно управляла белкой?
Девчонка недовольно поджала губы.
– Знаешь, мне не хочется об этом думать, но все может быть… Однажды он вцепился в лицо твоему дружку Бэрри. – Эйверин улыбнулась уголком рта. – Это было очень занятно.
– А, т-так вот откуда у него царапина? – Тюльпинс усмехнулся. – Он не мой друг. Мне некуда было идти. Сюда я не мог п-податься: госпожа Полночь – близкая подруга моей матушки… То есть б-б-была близкой подругой. Я б-б-боялся, что она тоже думает обо мне… всякое.
– Ты не всегда заикаешься. – Девчонка потянулась к вазе и вдохнула запах цветов. – Становится хуже, когда волнуешься?
– Д-д-да я вроде бы не замечал. – Тюльпинс нахмурился и обиженно выпятил подбородок. Действительно, он почему-то заикался, надо же. Мало в нем недостатков, теперь еще это…
– Эта Полночь… Какая она? Можешь мне что-нибудь рассказать?
– Мне не понравилось, как ты смотрела на нее в карете, – выпалил Тюльпинс. Почему-то с этой девчонкой ему хотелось говорить первое, что пришло на ум. – Как будто… как будто ты не желаешь ей добра…
Эйверин распрямила плечи и подняла подбородок, пальцы ее сжались в кулак.
– А я и не желаю, – холодно ответила она и взглянула на Тюльпинса так спокойно, что тот потерял дар речи. – Ты о ней ничего не знаешь. А я знаю о ней немногое, но этого достаточно, чтобы ее ненавидеть.
– З-зачем же ты тогда пошла к ней в слуги?! – воскликнул Тюльп, невольно отодвинувшись.
– Не было выбора, как и у тебя. И я хотела быть ближе к ней, и вот мое желание осуществилось. Пусть и пришлось мне за него дорого заплатить.
Девчонка сидела рядом, сложив руки на груди, и Тюльпинс физически ощущал ее печаль. Чем главная благодетельница Сорок Восьмого могла так обидеть простую служку? Тюльп был совершенно уверен, что госпожа Полночь до сего дня даже не встречала этого маленького испуганного зверька.
– Отличный рисунок. Никогда раньше не видела таких ярких цветов. – Эйверин смахнула волосы с лица. – Ты рисовал?
Тюльпинс дернул рукой, словно открытка обожгла ему пальцы. Девчонка подняла рисунок с ковра и, завидев надпись, поспешно протянула Тюльпу.
– Извини, я не хотела ничего прочесть.
Из кабинета вышел мистер Гиз и поманил ребят рукой.
– Я услышал голоса и решил, что мы все более или менее пришли в себя, верно? – Мужчина обворожительно улыбнулся, и ямочки вновь заиграли на его щеках. – Больше не будем волноваться, да?
– Да, мистер Гиз, извините нас, – шепнула девчонка, вновь мучительно покраснев.
– Проходите, не стойте в коридоре. – Учитель отошел от двери, и ребята прошли в кабинет.
– Хорошо, что вас поселили в моем крыле. Кроме изучения своих способностей, вы должны быть подготовлены к балу. До самого громкого события последних трех лет остается всего несколько дней, можете себе представить?! – Мистер Гиз вскинул руки, лицо его просияло. – Ох, что за чудный будет день! В Сорок Восьмой приедут такие же, как вы. Со всего Хранительства, понимаете? У многих видных колдунов есть воспитанники, это считается очень престижным. Госпожа Полночь до этого времени никого не могла взять под свою опеку и очень горевала по этому поводу. Ну не было в нашем городе таких, как вы. Точнее, о вас никто не знал, дорогие мои! На балу вы будете ее лицом, понимаете? Вам придется много танцевать и улыбаться, но с этим уж не должно возникнуть проблем, правда? – Мистер Гиз провел рукой по густым волосам. – Так что нам придется много работать. Вы готовы?
Тюльпинс бешено закивал головой: воспитанники госпожи Полуночи, а не простые служки, что может быть прекраснее? А девчонка только поморщилась, будто лизнула лимон. Она отошла к дивану и раздраженно буркнула: «Танцевать и улыбаться?»
– Ну, ну, милая Эйверин! Перестаньте! Я уверен, вы в паре с Тюльпинсом будете замечательно смотреться!
Эйверин бегло осмотрела бывшего господина с таким сомнением, что он поежился. Давно он не чувствовал себя настолько ущербным.
– Эм, я вижу некоторое напряжение? – осторожно спросил мистер Гиз. – Что ж, полагаю, это не мое дело? Если захотите чем угодно поделиться…
– Вы научите меня не управлять моим бельчонком? Я хочу его вернуть, – внезапно перебила девчонка.
– О, он в моей спальне, но боюсь… – Мистер Гиз взглянул на аккуратные наручные часы, и Тюльпинс благоговейно вздохнул: такие стоили целое состояние. – Уже через час я буду занят. А на обучение потребуется какое-то время. Думаю, мы сможем к этому приступить завтра.
– И какие у вас дела ночью, мистер Гиз? – Девчонка пристально посмотрела на учителя. Он встретил ее взгляд, не дрогнув.
– Боюсь, об этом вам пока рано знать, дорогая Эйверин, – ответил мистер Гиз сухо, но потом тон его голоса изменился. Он стал мягким, проникновенным. – Но я расскажу вам обо всем, когда придет время. Я обещаю. Нужно лишь немного потерпеть.
Эйверин плотно сжала губы и отвела взгляд на стену, где висела большая карта Хранительства.
– Да, можете изучить ее, пока за вами не придет мистер Элнеби. Поразмыслите, может быть, заметите нечто интересное. – Мистер Гиз потер лоб и взял со стула изумрудного цвета пиджак. – А мне, пожалуй, пора.
Он улыбнулся, но улыбка вышла вымученной, словно силы его внезапно покинули. Учитель поколебался немного, а потом взял со стола хрустальную птичку.
– Я всегда ношу ее с собой, – зачем-то пояснил он и вышел из кабинета, коротко поклонившись.
Какое-то время Тюльпинс и Эйверин стояли перед картой в полной тишине. За окном сгущались сумерки, вновь опустевший желудок Тюльпа недовольно ворчал, а шум в доме постепенно нарастал: слуги готовились к ужину.
– Странный он. Сначала зовет заниматься, а потом вдруг убегает.
– Угу. – Девчонка смотрела на карту, но взгляд ее был пустым.
– Но, как мне кажется, он нас очень многому может научить.
– Угу…
Тюльпинс еще раз бегло взглянул на Эйверин и, поняв, что она не настроена на беседу, принялся тоже рассматривать карту. Конечно, он ее и без того отлично помнил, но нужно же было себя чем-то занять. Внезапно кое-что насторожило бывшего господина. Он недоуменно почесал затылок и сказал:
– Здесь не хватает городов. Нет Сорок Второго. – Парень ткнул в горную гряду, идущую от их города. – Пятого нет, возле Буристого моря, видишь? Хм. Тридцать Седьмого, Тридцать Третьего, Двадцать Девятого, Пятьдесят Третьего, даже Четырнадцатого и… и Двадцать Пятого нет. Это город, в котором я, по словам Полуночи, родился…
– Угу…
– Эйверин! – настойчиво позвал Тюльпинс. – Тут городов не хватает! И… Смотри! Ты знала, как называется наше Хранительство?
– Что? – Девчонка удивленно дернулась, как будто бы только вспомнила, что в комнате не одна.
– Дайданим. – Тюльпинс ткнул пухлым пальцем в серебристые извитые буковки. – Это не странно?
– Я не так уж много карт видела до этого. – Эйверин пожала плечами.
– А я видел множество карт. В разных городах, в разных книгах, на разных стенах. – Тюльпинс еще раз постучал по карте. – Не было названия.
– И что в этом странного? – Девчонка сдвинула черные бровки, и у Тюльпа появилось ощущение, что он ее раздражает.
– П-п-понимаешь… Ну, имена ведь дают людям, городам, каким-то вещам, чтобы их как-то различать… Имена всегда дарят индивидуальность. – Тюльпинс заломил руки. – Мне трудно это объяснить. В общем, зачем называть Хранительство, если оно одно? Если нет других?
Девчонка на миг посмотрела на Тюльпинса с интересом, а потом покачала головой:
– Глупости. Я собираюсь найти мистера Элнеби и выпросить еды. Ты со мной?
Тюльпинс кивнул, вновь кинув взгляд на карту. Стало быть, мальчишка Булутур был прав? Их Хранительство – одно из многих? Почему же тогда о других совершенно ничего не слышно?
Мистер Элнеби нашелся не скоро. Вид у него был взмыленный и усталый. Оказалось, пропал маленький цветочник госпожи Полуночи, а вместе с ним и ключи от оранжереи. Запасные ключи определенно где-то были, но никто не мог вспомнить, куда они запропастились. Пока мистер Элнеби метался между слугами, опрашивая то одного, то другого, Эйверин стояла в тени, оперевшись на стену. Она то и дело скребла тонкими пальчиками платье на груди: наверное, привыкла так гладить свою белку.
Когда мистер Элнеби усадил их есть, Тюльпинс с удивлением заметил, что глаза у Эйверин покраснели, а еще она то и дело утирала нос.