Где-то там ее встретит Хранитель,
И мир наш тобой будет забыт,
Обретешь иную обитель.
Навсегда попрощаться с тобой
Тяжело для нас, невыносимо…
На этих словах жесткий ко всему и всем на свете Бэрри кинулся на грудь Эннилейн и разрыдался так громко, что пение стало едва слышно.
Только ты обретаешь покой,
В нем прощение, в нем твоя сила…
Мистер Дьяре пел громко, громче всех, по щекам его текли слезы, но он и не думал их отирать.
В детстве Тюльпинсу казалось, мол, живут двое под одной крышей, связывают их дети, быт и ничего кроме. А сейчас, видя горячие слезы колдуна, видя искренние страдания, исказившие его лицо, Тюльпинс вдруг ощутил, что такое любовь. Почувствовал, уловил подсознанием, не анализируя, как всегда, фактов. Любовь – это когда без другого больно. Когда самому смерть.
Внезапное озарение, пришедшее не в то время и не в том месте, раскрыло в душе Тюльпа не изведанные до этих пор глубины. Он понял, что такое искренняя привязанность. Сердце его заныло, из глаз потекли слезы. И не потому, что его переполняла жалость к госпоже Кватерляйн, – она ведь уже не с ними, она ничего не чувствует, ей неведомы терзания. А потому, что он ощутил всю тяжесть, опустившуюся на плечи мистера Дьяре. И пусть он Хранитель – самое могущественное существо среди всех, сейчас он спустился в самые глубины отчаяния. Он слаб, потому что навсегда разделен с тем, кто давал ему смысл существования.
Тюльп перевел взгляд на Бэрри, на Эннилейн и Эйвер, на всех, кто собрался в зале. И понял, что в этой комнате правит любовь. Она витала над каждым, склоняя головы, щипля глаза, вставая в горле комом. Она собрала здесь их всех, и акт этот был поистине прекрасен.
Пение стихло. Но всхлипывания, заполнившие тишину, тоже были музыкой. Музыкой потерь и страха перед величественной властительницей над всем живым – смертью.
Мистер Дьяре постоял немного, пошатываясь и бесцельно глядя на книжный шкаф, а потом выскользнул на кухню, предоставив зал в распоряжение гостей.
– Мне нужно поговорить с мистером Дьяре, – шепнул Тюльпинс Эйверин.
Он с досадой заметил, что девчонка пошла следом за ним. Ох, и как же теперь передать письмо?
Мистер Дьяре пил крупными глотками вино из горла бутылки, завернутой в блестящую обертку. Завидев Эйверин, он со стуком поставил бутылку на стол и попытался улыбнуться. Девчонка вытворила такое, что Тюльпинс застыл, широко раскрыв рот: она подошла к мистеру Дьяре и крепко его обняла. Колдун, как ни странно, тоже опустил руки на ее плечи и тихо заплакал.
– Ну, Крысенок, хватит. Где твоя белка? – Мистер Дьяре чуть отстранился.
– Я – таус. Вы с самого начала знали?
– С тех самых пор, как увидел твои чернющие глазища. Ты делаешь это сама. Кто знает, какого они могут быть цвета? – Колдун усмехнулся. – А он?
Эйверин обернулась и пристально посмотрела на Тюльпинса.
– Он переносится. Не знаю, как это зовется.
Дьяре поджал губы, как будто бы говоря: «Неплохо», и кивнул Тюльпинсу.
– От тебя, парень, я такого не ожидал. Крысенок, – снова обратился он к Эйвер, – что она с вами делала?
– Пока ничего. – Девчонка пожала плечами. – Показала… учителя.
Мистер Дьяре кивнул сам себе и с расстановкой проговорил:
– Она – Мастер над травами. Не пейте ничего из ее рук, не принимайте никаких угощений. Еще у нее есть одна вещица. – На лбу колдуна собрались морщинки, словно он обдумывал, как лучше что-то объяснить. – Я не знаю, как она выглядит. Может быть, как небольшое украшение, безделушка. Полночь должна везде таскать ее с собой. Так вот, к этой вещице не прикасайтесь ни при каких условиях. Понятно?
Лицо девчонки было сосредоточенным, она ловила каждое слово мистера Дьяре, словно он диктовал ей строки из пособия по выживанию, а Тюльпинс практически все пропускал мимо ушей и нетерпеливо дергал письмо, словно жгущее его через ткань пиджака.
– Гхм, – парень наконец решился и прочистил горло, – м-м-мистер Дьяре, у меня есть тут кое-что… для вас… Меня п-п-п-попросили.
Ясно ведь, что девчонке колдун доверяет, а другой возможности может и не быть, поэтому Тюльп выудил письмо и протянул мистеру Дьяре.
Глаза колдуна сузились и вспыхнули с новой силой. Он взялся за письмо, но тут же отдернул руку.
– Парень, да ты у нас не промах! Ты от них?
– С-с-смотря от кого. Я случайно увидел ваш рисунок, то есть открытку. И перенесся туда. Вот это дал мне Булутур. – Тюльпинс протянул письмо вновь, и на этот раз колдун его взял. Он вновь схватил бутылку со стола и отошел к окну.
Мистер Дьяре быстро прочел послание, которое, по-видимому, было очень коротким, и допил оставшееся вино.
– Ну что! – Колдун хохотнул. – Выходит, он все это время знал, где я, но молчал. Но теперь у меня нет выбора. Отправлюсь сегодня же, хотя и это уже может быть поздно.
Эйверин так тяжело вздохнула, что мистер Дьяре закрыл лицо руками и отошел к окну.
– Прости, Крысенок, прости! Я знаю, я обещал помочь. Но мне очень надо уехать. И чем раньше, тем лучше. Я вернусь за тобой. Через время. Через какое-то время.
– Все в порядке. – Эйверин плотно сжала губы и направилась к выходу. Но у двери обернулась и добавила: – Я привыкла, мистер Дьяре. Я привыкла, что помощи ждать неоткуда.
Она вышла на улицу, в почерневший сад, и Тюльпинс поспешил за ней. Он сказал на прощание:
– До свидания, мистер Дьяре.
– Эй, парень, – окликнул его колдун, – не оставляй больше Крысенка, ладно? Вы в одной связке. Она только с виду колючая. Ей туго пришлось.
Тюльпинс кивнул, не зная, что ответить. Он вышел на улицу и подошел к Эйверин, которая впервые за все время, что он ее знал, ужасно ссутулилась и опустила голову.
– Это я виновата. – Она кивнула на сад. – Незадолго до ее…
– Не надо. – Тюльп хотел положить руку девчонке на плечо, но она шарахнулась от него в сторону. – Не вини себя. Идем, нас уже, наверное, хватились…
На заднем дворе завелась карета. Эйверин закусила верхнюю губу, и вполне миловидная мордашка ее стала очень уродливой. Тюльпинс даже улыбнулся.
– Эй, Тюльпи, – Кайли вышла на крыльцо, – уж не твоего ли дружка дело, а? Сначала ты мать убил, потом этого надоумил, да? Ему ведь тоже наследство достанется.
– К-к-к-кайли, – раздраженно сказал Тюльп, почувствовав себя крайне оскорбленным. Выходит, экономка, растившая его, самый близкий человек после матушки, совершенно ничего о нем не знает? – Что за глупости? Ты видела Бэрри? По-твоему, он сейчас только о наследстве и думает?
– А может, он такой же актер, как ты, – зашипела Кайли, подходя ближе. – Хотя ты – плохой актер. Этот хотя бы плачет, а ты ни слезинки не проронил…
– Кайли, перестань. Мне нужно с тобой поговорить, – с жаром сказал Тюльп. – Ты ведь неспроста сунула к деньгам тот альбом, правда, Кайли?
– Ну, – экономка самодовольно улыбнулась, – может, и сунула. А что?
– К-к-кто т-т-т-т-такой Эйлундас, К-кайли? – Тюльпинс задрожал. Ему стало жарко. – Почему госпожа Полночь сказала, что я родился не в Сорок Восьмом?
Кайли визгливо рассмеялась, и Тюльпинсу захотелось ее тряхнуть, но он с трудом удержал себя в руках.
– Эй, – девчонка схватила его чуть выше локтя, – остынь, ты сейчас лопнешь, так покраснел. И пойдем, нас будут искать.
– Брат это твой, Тюльпинс, – кинула Кайли, уходя в дом. – Да только умер он, а матушка все силы на тебя одного истратила. Зря, как видишь, ой зря.
«Брат это твой…» – эти слова прогрохотали у Тюльпинса в голове. Он с удивлением посмотрел на Эйверин.
– Знаешь, а я ведь о себе ничего не знаю, – тихо сказал он. – Матушка уже не расскажет, госпожа Кватерляйн тоже. Мистер Дьяре уехал… Выходит, мне больше не на что надеяться.
– А Кайли?
– Она? Да она скорее съест свой п-п-передник. Думает, что я…
– Это Полночь виновата, – с уверенностью сказала Эйверин. – Она крушит судьбы, она рушит все.
– Эйвер, – Тюльпинс поразился жесткости голоса девчонки, – не надо, не говори так. Она не может быть виновата во всех бедах.
– Она виновата во всех бедах, что со мной приключились. И не только со мной, – отрезала девчонка, кинув тоскливый взгляд на дом. – Идем.
Глава четвертая,в которой Тюльпинс играет для Эйверин
К полудню, когда часы на Доме Господ уже вовсю трезвонили, мистер Элнеби ворвался в комнату Тюльпа, кинул на его кровать костюм отвратительного желтого цвета и, не говоря ни слова, вновь выскочил в коридор.
По крику Эйверин: «Это еще что за?!.. Я не буду это надевать!» – Тюльпинс понял, что ей достался наряд не лучше.
– У вас десять минут! – крикнул помощник Полуночи. – Жду в коридоре!
– Ну, как-то так… – Тюльп вышел из комнаты, поправляя жесткий воротничок, впивающийся в шею.
– Эм-м-м… – Мистер Элнеби брезгливо дернул носом и повертел длинным пальцем в воздухе.
Бывший господин покорно повернулся вокруг себя, демонстрируя все недостатки костюма и собственной фигуры.
– Ладно, думаю, она прикажет отвести вас к портному. Воспитанники госпожи Полуночи ни в коем случае не должны ее позорить. Эйверин! Мы долго будем тебя ждать?
– Не так долго, как бы мне хотелось, – буркнула девчонка и вышла из комнаты.
Ей желтый цвет был совершенно не к лицу, но Эйвер по-прежнему прямо держала спину, а открытые предплечья неожиданно добавили всему образу шарма. Больше не выглядела она замарашкой со Старой Свалки, сейчас она вполне могла сойти за дочь какого-нибудь не особо состоятельного господина.
Мистер Элнеби провел их в центральную часть особняка, туда, где начинались покои госпожи Полуночи. Тюльпинс бывал здесь прежде много раз и уже привык к сложным узорам из разноцветного стекла на огромных окнах, к люстрам, украшенным мелкими фарфоровыми цветами, к мягким и безумно дорогим коврам и мебели с золотыми ножками. А вот девчонка, хоть и старалась казаться серьезной, наверняка впервые в жизни увидела такое богатое убранство. Она вздыхала каждый раз, когда поворачивала голову, пытаясь рассмотреть великолепную работу того или иного мастера. Ее широко распахнутые глаза и приоткрытый рот говорили о чистом и искреннем восхищении. Тюльпинс улыбнулся, а Эйверин, заметив его взгляд, тут же нахмурилась и с вызовом спросила: