– Что?
– Тебе ведь тут нравится, правда? Видишь, хоть госпожа и зовется Полуночью, дом как будто из света состоит, да?
– Дом к ней никакого отношения не имеет. Он ведь не меняется от каждого ее дурного поступка, верно?
– Ох. – Тюльпинс обиженно поджал губы. Сияние, окружавшее девчонку, тут же рассеялось. – Умеешь же ты все исковеркать…
– Так-так-так, детишки, помолчим, да? – Помощник Полуночи остановился перед высокой позолоченной дверью, суетливо поправил шелковый отворот пиджака, отряхнул брюки, а потом принялся приглаживать волосы.
– Да открывайте уже, мистер Элнеби, – буркнула Эйверин. – Мы тут состаримся, пока вы подготовитесь.
Мистер Элнеби приподнял брови и оскорбленно фыркнул, но Эйверин уже потянула ручку двери на себя. Тюльпинс, ошеломленный таким поведением, хотел что-то возразить, но несносная девчонка первым втолкнула его в зал.
«Райская комната» – так прежде называла матушка Тюльпа этот зал. Белый мрамор колонн отражал свет золоченых люстр, птицы, искусно написанные сверкающими красками, кружили по потолку, вся мебель – сочетание ослепительно белого и золотого – украшена драгоценными камнями. Тюльпинс обернулся к Эйверин, чтобы оценить ее реакцию. Он был уверен, что после такого зрелища девчонка еще долго не сможет прийти в себя.
Но Эйвер вновь буравила глазами госпожу Полночь, которая устроилась за круглым столом. Казалось, неописуемая красота, что царила вокруг, больше не беспокоила девчонку. Она походила на хищника, заприметившего цель. Ну, или на жертву, которая прямо смотрит в глаза смерти и настроена биться до конца.
О девчонке и ее недопустимом поведении Тюльпинс быстро забыл: его мысли заняла госпожа Полночь. Она подняла голову от работы – на коленях ее лежала вышивка – и ласково улыбнулась. Глаза ее сверкнули из-под полуопущенных ресниц, и Тюльп в них растворился. Госпожа поманила их тонкими пальцами, и Тюльпинс пошел вперед намного быстрее, чем сам того желал. Девчонка презрительно фыркнула и последовала за ним.
– Госпожа Полночь, вот ваши… – воскликнул мистер Элнеби неестественно высоким голосом.
– Да, спасибо, Элнеби. Можешь идти, – перебила его госпожа и взмахнула рукой, словно отгоняя насекомое. – Дальше мы сами.
– Н-но, госпожа, я думал, что должен знать, что вы им поручите… чтобы…
– Элнеби. – Полночь холодно посмотрела на помощника в упор, и тот сразу вжал голову в плечи, ссутулился. – Вы. Можете. Быть. Свободны.
Тонкие губы мистера Элнеби задрожали, и он, пятясь, покинул зал.
– Итак, мои милые! Присаживайтесь! Ну, как вам у меня живется? – Госпожа Полночь откинула волосы с ворота красного платья, расшитого сверкающим бисером.
– Все замечательно, п-п-просто отлично, нам все так… – затараторил Тюльпинс.
– Довольно, милый, довольно. Твое мнение я знаю. – Госпожа Полночь ласково потрепала Тюльпа за щеку, и тот выпятил от досады губу. Он не хотел больше, чтобы его воспринимали глупым маленьким карапузом. Он уже раз в неделю сбривает почти полноценные усы, он – почти мужчина!
Госпожа смотрела на Эйверин, но девчонка не проронила ни слова.
– А тебе, милая моя девочка, – в голосе Полуночи послышались стальные нотки, – как тебе здесь живется?
– Я думала, что Тюльпинсу положено отвечать за нас обоих. У меня так красиво все равно не выйдет.
– Я хочу слышать оба ваших мнения, детка. Потому что вы оба для меня важны и абсолютно равнозначны. – При этих словах Тюльпинс обиженно нахмурился. – Как вам учитель? Он успел рассказать, чего вы стоите? Какая судьба вам уготована?
– Да. И мы почти его поняли. – Эйверин поджала губы. – Тюльпинс, отвечай. Теперь твоя очередь.
Тюльп покраснел от такого возмутительного кривляния. Он вновь промямлил что-то типа «превосходно, мы рады, все очень хорошо» и стыдливо замолчал.
– Милые мои, тогда у меня маленькая просьба. Вы ведь знаете, что скоро пройдет мой бал. – Госпожа Полночь просияла. – Это – главное событие в судьбе нашего города. Но этот бал должен получиться особенным, а все потому, что он – последний.
– Как? – вырвался изумленный возглас у Тюльпа.
– Что? Вы куда-то уезжаете? – настороженно спросила Эйверин.
Госпожа Полночь, казалось, забыла о существовании Тюльпинса. Она чуть подалась вперед, глядя на Эйверин, и тихо, переходя почти на шепот, спросила:
– Милая девочка, тебя, я вижу, очень заботит то, что я могу уехать?
– Вы ведь наша госпожа. – Эйвер потупилась. – Что же случится с нами, когда вы покинете Сорок Восьмой?
– Ах, вот как. Понимаю. Чувство самосохранения – весьма похвальное и ценное чувство. Главное, чтобы оно вовремя включалось. – Госпожа Полночь улыбнулась. – Детки мои, вот что я хочу сказать. Я покину город через какое-то время, а потому этот бал должен стать самым лучшим из всех моих балов, понимаете?
Тюльпинс горячо закивал, а Эйверин уставилась на ножку кресла, словно и не услышав слов госпожи.
– Я хочу, чтобы в Сорок Восьмом гости чувствовали себя комфортно. – Госпожа Полночь тоже откинулась на спинку стула. – А тут творится что-то такое, что меня совсем не устраивает. Понимаете, по ночам исчезают некоторые жители…
При этих словах Эйверин резко вскинула голову, будто хотела что-то воскликнуть, но сдержалась.
Тюльпинс даже закашлялся от удивления. Он уставился на Эйверин, широко раскрыв глаза, но та словно не замечала ни его реакции, ни плотно сжатых губ госпожи и ее пронизывающего взгляда.
– Мне нужно, – Полночь вскинула подбородок, – чтобы вы каждую ночь бродили по городу и рассказывали мне все, что вас насторожит.
– Но госпожа, а как же туман? – осторожно спросил Тюльпинс. В его планы не входило изнывать от холода и усталости.
– Туман вам не страшен, мой милый. – Госпожа Полночь ласково провела ладонью по щеке парня, и тот обомлел от счастья.
– Как, впрочем, и всем остальным, – едва шевеля губами, пробормотала Эйверин.
– Ты что-то хочешь сказать, милая? Говори громче. – Госпожа поднялась с кресла и встала за спиной у служки.
– Нет, ничего. – Эйверин покачала головой. – Мы сделаем все так, как вы просите. Но безопасно ли это? А если на нас нападут?
– Я непременно об этом узнаю. – Полночь положила тонкие пальцы на острые плечи девочки, скрытые тонкой тканью платья, и та невольно вздрогнула. Тюльпинс не мог отогнать от себя весьма противное ощущение, что еще немного – и пальцы госпожи двинутся к тонкой шее.
– Итак, вы меня поняли, мои милые? Можете идти, мистер Гиз, наверное, вас заждался.
Как только госпожа подняла руки и чуть отошла, Эйверин с шумом отодвинула стул и, не прощаясь, вышла из зала.
– П-прошу за нее прощения, госпожа. Она, кажется, не всегда н-н-настолько невыносима… – Тюльпинс вскочил на ноги и низко поклонился.
Госпожа Полночь улыбнулась и протянула ему руку. Бывший господин, не помня себя от счастья, приложился полными губами к холодной коже.
– Милый Тюльпинс, мне кажется, твоя матушка могла бы тобой гордиться. Ты стал таким смелым, таким умным, таким решительным…
– Н-ну что вы, госпожа… – Тюльп улыбался, как глупенький мальчишка, которым он себя и ощущал.
– Ты станешь великим, я думаю. Стоит лишь немного подождать, завести правильные знакомства… Так ведь, милый? Ты дорожишь моей дружбой, мой мальчик?
Тюльпинс закивал так, что голова закружилась. Тогда госпожа Полночь подошла еще ближе, и тело Тюльпа обмякло, он едва устоял на ногах. Полночь наклонилась и зашептала парню на ухо:
– Тогда следи за этой девчонкой. Говори мне или Элнеби обо всем, что она задумала. Сбереги нашу дружбу, милый. Защити меня. Ты ведь справишься, правда?
– К-конечно, госпожа! Я… я… я…
– Ты можешь идти, – сказала госпожа Полночь куда более прохладным тоном, чем ожидал Тюльп, и уселась обратно за вышивку. Спустя несколько минут она подняла удивленный взгляд на Тюльпинса и взмахнула рукой так же, как делала при мистере Элнеби.
– Ступай, ступай, милый.
Тюльпинс, с тягостной печалью на душе, добрел до мистера Гиза, но тот сказал, что занятий вновь не будет. Начнутся они назавтра, рано утром, а потому им непременно надобно выспаться. Он отправил мистера Элнеби к госпоже Полуночи и потребовал, чтобы та на одну ночь оставила Тюльпинса и Эйверин в покое. Даже подготовкой к балу запретил им заниматься, чему Тюльп был несказанно рад.
Оказавшись совершенно свободен, Тюльпинс заперся у себя и принялся мучить пианино. Выходило скверно, куда более скверно, чем бывало раньше. А все потому, что мысли Тюльпа постоянно улетучивались к госпоже Полуночи. Она была, как всегда, прекрасна, мила, добра… Но в этот раз к ее образу присоединилось нечто опасное. Что-то ледяное и пугающее сквозило из самого ее нутра, едва она переводила взгляд на Эйверин. Эта несносная девчонка, конечно, могла дурным поведением заслужить такое отношение… Но Тюльпу упорно казалось, что он остался в дураках и всем известно что-то такое, что тщательно скрывают от него.
После ужина Тюльпинс открыл альбом и долго-долго старался нарисовать Эйлундаса – его почившего брата. Тюльп все пытался понять, как бы устроилась его судьба, если бы он рос не в одиночестве. Если бы поровну делились и материнская любовь, и обиды, и драки, и неудачи в учении. До поздней ночи Тюльпинс корпел над рисунком, но у него получился кто-то очень похожий на Кая. А брат его уж совершенно точно не мог походить на деревенщину. Разозлившись, Тюльпинс все-таки позволил себе нарисовать именно Кая. А еще Сатрана, Булутура и маленькую Нису.
Когда по улице пополз туман, Тюльпинс улегся в кровать. Эйверин все еще не спала: она шептала что-то неразборчивое, скребла ноготками стену и вздыхала так шумно, что у Тюльпа становилось тоскливо на душе.
Он задремал, но сон его был поверхностным и беспокойным, и поэтому, когда дверь комнаты Эйверин скрипнула и ее шаги пронеслись по коридору, Тюльпинс вскочил с кровати и, стараясь ступать как можно тише, поспешил за ней. Он не понимал, что движет им, тревога или праздное любопытство, но что-то внутри подсказывало ему, что с девчонки нельзя спускать глаз.