Когда в зале осталось не больше двадцати человек, Полночь внимательно посмотрела на Тюльпинса.
– У вас желтая маска, милый господин, – холодно сказала она.
Эйверин ясно поняла, что такого напора Тюльпинс не выдержит, он испугается, сбежит в ближайшие мгновения.
– Можем представить, что она черная, – твердо ответил парень, на удивление Эйверин. А потом вдруг взял ее руку и стиснул в своей. – Я никуда отсюда не п-п-пойду, госпожа Полночь.
– Ох, милый мой Тюльпинс, – госпожа усмехнулась, – я вас не прошу, я вам приказываю.
– И от этого, к сожалению, мой ответ не изменится.
Эйверин не смогла сдержать улыбки: вот уж не ожидала такого от увальня!
– Оставайтесь, Тюльпинс. Но если вы увидите что-то такое, что вам не следовало видеть, я отниму вашу жизнь, – просто ответила Полночь.
Тюльп не отвечал, он опустил голову, словно о чем-то раздумывая. Эйви чуть не крикнула ему: «Уходи!», но он опередил ее:
– Пусть так. Моя жизнь теперь не столь значима для меня, как вы думаете.
Полночь насмешливо дернула носом и громко велела:
– Снимите маски!
Один из гостей, самый высокий, сорвал с лица маску довольно легко. Этот гость оказался отцом Эйви. Лицо его взволнованно подрагивало, а глаза так расширились, что Эйверин сразу все поняла. Она сделала шаг назад, чувствуя, что силы ей изменяют. Тюльпинс помог ей удержаться на ногах. Сердце девочки бешено колотилось, она переводила ошалелый взгляд с одной гостьи на другую. Она здесь! Она здесь!
Дарина, сняв маску, отыскала сына и помогла снять маску ему. Он зарыдал в голос и зарылся носом в ее платье.
Гости постепенно открывали лица, и спустя несколько минут зал наполнился вздохами и всхлипываниями. И только одна гостья замерла на месте, прижав руки к груди. Мистер Гиз склонился над ней и уперся лбом в лоб ее маски. Он то подносил руки к ее платью, то рывком их опускал, боясь прикоснуться. Женщина не шевелилась.
– Ну же, Эмили! Ты кого-то стесняешься?! – Полночь кинула победоносный взгляд на Эйверин. – Эдуард, снимите вы уже эту маску!
Мистер Гиз отстранился, дрожащие его пальцы вцепились в маску жены. Когда он ее резко сорвал, по залу пронеслись три судорожных вздоха. У Эйверин закружилась голова, ноги подкосились. А мистер Гиз впился жарким поцелуем в губы жены, и только сдавленные его рыдания прерывали тишину.
– Эйви. – Эмили отстранилась от мужа и протянула руку к дочери, словно не осознавая, что та вполне реальна, что она не жестокий призрак прошлого. – Птичка…
Тюльпинс медленно потащил девочку вперед. Когда она почувствовала прикосновение родных рук, тело ее обмякло. Эйверин опустилась на колени, а родители – следом за ней. Они обвили ее кольцом своих рук. Эйверин вновь оказалась дома. Ее скитаниям пришел конец.
Полночь что-то говорила, кто-то ей отвечал, но Эйви ничего не слышала. И только когда госпожа несколько раз настойчиво повторила имя госпожи Кватерляйн, девочка подняла голову и начала прислушиваться.
– Он подонок, Дарина. Посмотри, что из него выросло. Ты ведь не о таком сыне мечтала, верно? Хранительство ничего не потеряет, если его не станет, Дада. Но ты… Только подумай… Ты получишь вечную жизнь… Аромат цветов, твой милый Дьяре. Разве не об этом ты мечтала? Он ведь звал тебя замуж, Дада, верно? Сколько еще чудных деток может у вас быть, а?
– Никогда, – просипела госпожа Кватерляйн. – Я увидела сына, я счастлива. Никогда я не променяю его жизнь на свою. Он еще станет хорошим человеком. Он станет!
– Безмозглая дурочка! Он с самого рождения был злым! Скажи, что он видел во всем, Дарина? Все прекрасное и доброе ему чуждо! А вдруг он станет убийцей? Начнет отнимать жизни и покончит в Третьем, а?!
– Это ты! – Голос госпожи Кватерляйн зазвенел. – Это ты!
– Ну, допустим, милый Эдуард немножко исправлял поведение твоего мальчишки, пока он не стал таким… – Полночь звонко расхохоталась.
Эйверин пришла в себя. Она отстранилась от отца и прохрипела:
– Ты помогал ей? Ты и правда ей помогал?
– Милая, это ничего не значит! Все ничего не значит, понимаешь?! – горячо зашептал мистер Гиз, поцеловав маму Эйви в макушку. – Она рядом с нами, ты видишь?
– Эд, – Эмили подняла бледно-голубые глаза на мужа, – я ведь просила… Просила не искать меня… Я знала, знала, что она захочет пользоваться тобой… Эд… Ты много всего натворил?
– О, Эмили, дорогая, ты пришла в себя? Гейзы очнулись! Ура! – Полночь хлопнула в ладоши. – Ох, я забыла, вы ведь не были женаты? Конечно, милая, как ты могла выйти замуж, ведь имени твоего нет ни в одном документе, правда? А дочурка-то ваша и вовсе носит фамилию дядюшки, ты знала, Эмили? И года не прошло после твоего возвращения, как Эдуард примчался ко мне, а девчоночка осталась без родителей. Вот как все печально вышло.
Эмили, опираясь на плечо дочери, медленно встала на ноги и отстранилась от мужа. Она помогла подняться Эйверин и прижала ее к себе так бережно, словно та все еще была младенцем. Эйви впервые за долгое время почувствовала, что ей не надо больше защищаться и принимать каких-то решений. Рядом с ней есть большая и сильная мама. И вместе они точно со всем справятся.
– Эд, что ты сделал?..
– Эмили… – Лицо мистера Гиза искривилось от рыданий. Он раскинул руки, все еще стоя на коленях. – Я делал все, что она велела. Она сказала, что так я могу увидеть тебя.
Отец Эйверин протянул руки к жене, но та осталась стоять на месте, словно каменная статуя.
– Эд, она бы и так дала нам увидеться. – Голос Эмили был ровным, словно она нисколько не потрясена услышанным. – Тут никто для нее ничего не делал, Эд. Она просто устраивает эти встречи после каждого бала… Чтобы… чтобы мы сделали выбор… Что ты натворил, Эд? Что ты ради нее делал?
– О, Эмили… – Полночь подошла к мистеру Гизу и положила ладонь на его плечо. – Он держал ради меня в страхе целый город. Знаешь, скольким смертям он виной, Эмили? Знаешь, скольких он сгубил? Так не очевиден ли здесь выбор, а? Милая наивная дочурка останется с тобой, а этот подлец сгинет. А, Эмили? Как тебе такой выбор?
Мистер Гиз задрожал, но лицо его просветлело.
– Я готов, Эмили. Ради вас… Ради вас я готов принять… принять смерть… – сквозь слезы сказал он.
– Да что здесь происходит?! – не выдержав, взвыл Тюльпинс.
– Маа-альчик, – Полночь подошла к парню, – до чего ж любознательным душкой ты вырос. Если я скажу тебе о Создателе, Мастере над всеми, ты хоть что-нибудь поймешь?
– Нынешний Хранитель имеет этот дар. Он может создавать жизнь из ничего и обращать ее в прах.
Полночь удовлетворенно хмыкнула.
– А еще Искра всегда избирает того, кто хоть немного обладает этим даром… Я отбирала жизни, подпитывая этим свой Осколок… Я дарила жизни, – Полночь медленно обернулась, оглядывая гостей, – но у меня не получалось создать полноценную жизнь из ничего…
– П-подождите… Выходит?..
– Они лишь статуи, Тюльпинс. Они – камень и холод. Полное отсутствие жизни.
– Что?! Вы превращали мою маму в статую?! – воскликнула Эйверин. – Так, значит, там… в оранжерее… Это была она?!
– Я не превращала твою мать в статую. Она ею была. Я не могу дать ей полноценную жизнь, потому что она никогда не была живой.
Эйверин сжала руками голову. Как такое возможно?! Как такое возможно!
– Но они… они все могут получить настоящую жизнь, а я – настоящее могущество. Стоит им только отказаться от самого дорогого, что у них есть. Например, потерять сына, отца, мужа, дочь – неважно. И я не шучу, это не моя прихоть. Только потеряв самое дорогое, только поняв цену боли, только оценив глубины собственной души и одиночества, человек может стать по-настоящему живым. «Живо лишь то, что кровит» – так любил говорить мой отец.
Я отпускала их. Давала жить столько, сколько они захотят, но предупреждала, что они должны явиться по первому моему зову. Я ждала… Ждала, пока у каждого не появлялось что-то по-настоящему ценное и важное. То, что разорвет их сердце на части, если исчезнет. Но забавнее всего было ждать чуть дольше и давать им выбор. Чтобы им хотелось быть живыми, понимаете? – Полночь печально улыбнулась. – Разве это не прекрасно? Разве я не великодушна?
– Эмили, п-пожалуйста. Я умру счастливым. Это будет мне искуплением, – просипел мистер Гиз. – Она заперла меня на долгие дни в оранжерее, рядом с тобой… Я больше не мог бороться. Я понял, что сойду с ума, если еще хоть раз не увижу тебя живой…
– Какой же ты глупый, Эд. – Мать отошла от Эйви и поцеловала мужа в лоб. – Мы должны вернуться к цветам и вновь стать теми, кем нас создали. Нельзя давать ей сил. Нельзя, чтобы она победила. – Эмили снова обернулась к дочери и запечатлела и на ее лбу холодный поцелуй. – Моя Птичка… Ты так похожа на меня, на своего отца… Ты такая красивая… Если бы я еще могла вспомнить, как сильно я тебя любила. – Эмили грустно улыбнулась. Лицо ее оставалось отчужденным. – Ты ошибаешься, Лэйн, – бесцветным голосом произнесла она. – Нам уже ничем нельзя сделать больно. Твои попытки останутся безуспешными. Ты никогда не вернешься домой. Я готова. Дада, Залли, мистер Корнеби, Амли, идете?
Остальные гости, с чьих лиц были сняты черные маски, стали обнимать родных еще крепче, прощаясь. Эйви хотелось закричать, кинуться следом, но сил ее хватило только на то, чтобы прижаться к одной из стен и слушать удаляющиеся шаги. Спустя пару минут девочка увидела в окно, как ее мать и ее спутники скрываются за дверью оранжереи.
Эйверин вновь опустилась на колени напротив отца. Он рыдал, протянув руки в сторону дверей. Он выглядел таким жалким, что Эйви стало противно. Она со злостью взглянула на Полночь, понимая, что бороться с ней не в силах.
– Что ты так дико смотришь на меня, милая? Я дала тебе жизнь, неужели ты не поняла этого?
Эйверин не ответила. Она резко обернулась к отцу, с тревогой всматриваясь в его лицо. Мистер Гиз, словно не осознавая уже, что происходит, обнял себя руками за плечи и стал раскачиваться вперед-назад. Из его невнятного бормотания Эйви едва разобрала лишь одно слово: «Верни. Верни. Верни. Верни». Спина отца изогнулась, колени он прижал к подбородку, бледные пальцы по-прежнему изо всех сил стискивали плечи. Мистер Гиз продолжал сжиматься, превращаясь из человека в комок самой боли.