Стоило мне встать в строй, в зал вошел полковник военкома, грузный мужчина в военной форме с огромным круглым красным лицом, с черным планшетом в руках, и стал осматривать бойцов.
– Равняйсь! Смирно! Так, хорошо, «А» класс есть, «Б» на месте, «В» тут, «Г»… – его глаза остановились на моей серьезной мордашке со вздернутым по команде «Смирно!» носиком. – Евгений Александрович, это что?! Баба в строю?! – он резко повернулся в сторону нашего учителя. – Как это понимать?
Евгений Александрович, пожав плечами, доложил военкому положение дел. Полковник опешил, но делать было нечего, и я сдавала три из четырех нормативов вместе с мальчишками. Первое место мы, конечно, не заняли, но выступили достойно.
– Молодец, Маша, – похлопал меня по плечу Евгений Александрович, когда мероприятие закончилось. – Я в тебе не сомневался, но… – резко оборвал он, видя знакомую хитрую улыбку на моем лице, – на «Зарницу» я тебя все равно не возьму.
– Это мы еще посмотрим, Евгений Александрович, – ответила я.
На «Зарницу», военные сборы призывников, меня и вправду не взяли, но мое увлечение стрельбой на этом не закончилось, а только началось. У нас с моим другом-братом появилась «воздушка», пневматическая винтовка, стреляющая маленькими пластиковыми пульками, мечта любого ребенка, на которую по российскому закону не требуется никаких разрешений, и мы втихаря от родителей уезжали в лес стрелять по баночкам. Папа иногда брал меня с собой в песчаный карьер неподалеку от нашего дачного участка. С одной из таких стрельб я сберегла пустую гильзу от охотничьего патрона, проделала в ней дырочку и носила с собой в качестве брелока для ключей.
Позже оружейная тема в моей жизни из стрелковой практики переросла в стрелковую политику, и в нашем небольшом городе Барнауле появилось микроотделение оружейных энтузиастов, состоящее по большей части из меня, моих друзей и подруг моей сестры.
Уже после переезда в Москву число единомышленников оружейной организации выросло благодаря социальным сетям, и она получила свое название – «Право на оружие», придуманное нами – в одном из московских кафе. Тогда в моде был «Живой журнал», в котором я публиковала статьи по правозащитной оружейной тематике и приглашения на сбор сторонников. Логотип для организации изобрел мой давний друг, не мудрствуя лукаво разместив пистолет в разрешительном, будто дорожный знак, белом круге с голубой каймой. То, что агентам ФБР виделось как спецоперация, на самом деле называется «гражданское общество», о котором господа из Бюро не имели ни малейшего понятия, попав в силки собственных сказок про тоталитаризм в России. Наша организация, как и любое другое общественное движение в России, жила силами и на средства энтузиастов. Нас объединяла любовь к оружию и стрелковому спорту. Мы верили, что, проявляя гражданскую активность в рамках правового поля, можно не только отстоять уже предоставленное гражданам России право на владение охотничьим и травматическим оружием, но и со временем добиться расширения перечня доступного в личное пользование оружия до пистолетов и револьверов. Одни из членов нашей организации считали, что это важно, так как самооборона с таким оружием эффективней, другие видели это как политическое требование, знак роста доверия государственной власти своему населению, а третьи просто любили стрелковый спорт и мечтали о своем оружии для участия в соревнованиях. Вне зависимости от мотивации, мы боролись за право на оружие сообща: рисовали плакаты для митингов в нашем маленьком офисе на территории одного из бывших московских заводов, силами единомышленников проводили оружейные тренировки в подвальных стрелковых клубах, а меня, далеко не эксперта в вооружениях, но при этом единогласно избранного руководителя организации, бородатые мужчины-сторонники консультировали по нюансам оружейной тематики. Эти уроки я всегда принимала с благодарностью, а на критику реагировала подчас хоть и скрепя сердце, но сдержанно, понимая, что хвалить друга намного проще, чем критиковать.
Организации удалось найти спонсора – им стал один из российских бизнесменов, который периодически подкидывал денег общественникам. Получив источник финансирования, мы смогли нанять небольшой штат из пары человек, отвечавших за общение с прессой и организацию публичных мероприятий. Популярность группы серьезно выросла – наши ряды насчитывали больше тридцати тысяч россиян, почти в каждом регионе России были наши сторонники. Мы выступали на круглых столах Государственной думы, Совета Федерации, Общественной палаты России, а меня как председателя даже пригласили в рабочую группу при Правительстве РФ по разработке изменений в оружейное законодательство страны.
К нам за помощью стали обращаться граждане, которые нуждались в юридической и правозащитной помощи, поскольку применили оружие в ситуации самообороны и были за это преследуемы законом, как преступники, которые, якобы умышленно, нанесли вред здоровью или даже подвергли риску жизнь ни в чем не повинного прохожего. Для России эта проблема остается острой и по сей день, а спасти самооборонщика от тюрьмы частенько можно только привлечением внимания к его ситуации, поэтому мы, по возможности, помогали, указывая власти и гражданскому обществу на правовой беспредел. Большинство из этих случаев закончились полной или частичной реабилитацией обратившихся к нам за помощью.
Секрет успеха организации «Право на оружие» прост – ежедневная работа ее сторонников, сплоченного сообщества, объединенного общей целью. Чтобы поверить в это, ФБР пришлось бы признать сразу два совершенно невероятных для них факта: Россия – это демократическая страна, где существует гражданское общество, а россияне – не только молчаливая серая масса коммунистов в однотонных костюмах или беглые диссиденты, среди нас есть и гражданские активисты, предлагающие конструктивную критику действующей власти, которых никто за это не репрессирует и не содержит в застенках Лубянки, а даже, напротив, включает в деятельность законодательных институтов с целью совместной выработки решений существующих в государстве проблем. Если сами россияне в это часто не верят, поддавшись увещеваниям западных пропагандистов, то куда уж ФБР.
«Право на оружие» стало моим детищем, ребенком, созданием, которое я холила и лелеяла, но настал день, когда ему понадобился кто-то, кроме меня. К концу четвертого года моего руководства оружейной группой я стала замечать, что мой глаз «замылился», я не видела новых путей в борьбе за расширение прав граждан России на оружие, а превращаться в говорящую на одну и ту же тему голову для всей идеи было, как я считала, вредно. Мне нужен был новый этап в жизни, новая высота, а организации – новый лидер. Пришла пора уходить.
В организации появился новый председатель, и я оттолкнула с болью в сердце свое окрепшее и повзрослевшее дитя в самостоятельное плавание. Решение, знакомое, пожалуй, каждому родителю. Я уехала учиться в Америку и старалась, как могла, не вмешиваться в руководство группой, чтобы предоставить людям заслуженную самостоятельность. Хотя, признаться честно, пару раз я паковала чемоданы, чтобы поехать и возглавить какой-нибудь очередной митинг, но останавливала себя. Ребенок должен был научиться жить своей жизнью.
Без меня организация значительно убавила свое публичное присутствие в российском медийном поле, сосредоточившись главным образом на стрелковых тренировках и работе с дружественными структурами в области реформирования оружейного законодательства России. Именно с этой предвыборной программой и шел на пост моего преемника ее новый председатель. Чуждый политике, зато опытный стрелок и охотник, уважаемый в сообществе владельцев гражданского оружия, он сразу расставил приоритеты.
Мой арест стал шоком для членов и сторонников организации «Право на оружие». На многих из них отовсюду посыпались просьбы дать интервью. Подавляющее большинство владельцев оружия – совершенно непубличные люди, собственно, поэтому им и была нужна я как лицо, рупор и дипломат для продвижения требований защиты их прав. Основной удар пришелся, конечно же, по руководителю движения – ему приходилось раздавать сотни комментариев ежедневно. Это было бы тяжело и для профессионального политика, а что уж говорить о геологе с двумя детьми, живущем в небольшом сельском доме в четырех часах езды от столицы. Он был вынужден взять самоотвод, и организация оказалась на грани исчезновения.
Это заявление еще более подогрело интерес к моим оружейным соратникам. Ведь главное, что интересовало журналистов, – это, конечно, возможная моя связь с российскими спецслужбами и была ли сама организация неким спецпроектом Кремля для проникновения под этой личиной в республиканские прооружейные элиты США. Все казалось более чем логичным – меня арестовывают, организация прекращает свое существование за ненадобностью. Но не зря гласит русская народная мудрость: «Когда кажется, креститься надо», подразумевающая, что если человеческий ум начинает строить иллюзии, то в этот момент нужно сделать физическое действие и вернуться в реальность.
Но организация не исчезла, ее и всю борьбу за мое освобождение взвалил на себя первый заместитель экс-председателя и мой давний товарищ – Вячеслав Ванеев. Когда внутри «Права на оружие» стали возникать разброд и шатание, мол, а вдруг Мария Бутина и вправду агент Кремля, и стоит ли ей помогать в таком случае, Ванеев резко пресек любые инсинуации на этот счет, сказав:
«Всю правду мы об этой ситуации, наверное, никогда не узнаем, но я уверен в одном – кем бы она ни была, она – наша соотечественница, наш лидер, наш друг и единомышленник, а потому защищать Машу – наша святая обязанность».
Эти истинные слова сразу прекратили все попытки спекуляций на мой счет, вчерашние сомневающиеся вновь вернулись в ряды движения. Многие писали мне письма, направляли кто сколько может в фонд моей защиты. Это позволяло мне оставаться на связи с семьей и невозможно даже передать словами, насколько поддерживало морально.
Некоторое врем