– Бутина, давай мы тебя тоже научим, – говорили ночные девушки. – Смотри, как мы в прачечной складываем по 100 одеял в день. Это называется «прачечная тренировка», Бутина!
Я получила возможность регулярно звонить домой, два раза в неделю мне были положены встречи с посетителями – их у меня было только двое – Пол и Джим, по вечерам приходили адвокаты, раз в неделю проведывали российские консулы, а раз в месяц отец Виктор приносил мне книги.
Но главное, что занимало мою голову в это время, были, конечно, еженедельные допросы в маленьком гараже Александрийской тюрьмы.
Я звала его Солнце
– Мария, – когда все были в сборе, начал беседу, как всегда, Кевин, – в вашем компьютере мы обнаружили переписку с человеком, которого мы подозреваем в связи с российскими спецслужбами. Что вы можете сказать по этому поводу? – он, прищурившись, посмотрел на меня.
– Было б странно, если бы спецслужбам не была интересна моя организация с тысячами вооруженных членов, – хмыкнула в ответ я. – Можно подумать, у ФБР нет контактов с людьми в Национальной стрелковой ассоциации с ее 4,5 миллионами граждан.
– ФБР таким не занимается! – картинно возмутился Кевин. Мои адвокаты напротив агента сдавленно хихикнули. – И вообще, сейчас речь не о ФБР, – Кевин грозно посмотрел на мужчин напротив, и они вмиг притихли. – Рассказывайте давайте.
– Эх, – вздохнула я, – боюсь, это совсем не то, что вы хотите услышать. А дело было так…
Лето 2013 года, Москва
– Сразу предупреждаю: у меня мало времени, – заявила я, едва приземлившись в белое кожаное сиденье просторного японского ресторана в центре Москвы, оформленного в стиле модерн в бело-черной цветовой гамме. – А это еще зачем? – удивилась я, увидев на столе большой букет алых роз с ярко выраженными острыми шипами на темно-зеленых стеблях.
Мне редко дарили цветы, разве что в день рождения. В среде суровых владельцев оружия это было как-то не принято – романтические попытки я строго и быстро пресекала, придерживаясь исключительно профессиональных взаимоотношений с единомышленниками, подавляющее большинство из которых были, несомненно, мужчины. Свое нежелание принимать знаки внимания, за которые возникает некое пусть и непроизносимое обязательство и, как следствие, надежда на какое-то продолжение, я объясняла тем, что мне всегда было жаль сорванные цветы. «Это же трупики погибших растений!» – выражала я удивительный для руководителя оружейной организации и от случая к случаю охотника пацифизм. Но метод работал безотказно. Почти всегда.
– Здравствуйте, Мария Валерьевна! Я давно хотел с вами познакомиться… лично, – обезоруживающе искренне улыбнулся приятного вида блондин в обычной синей рубашке. Без особых примет и неопределенного возраста. Его выдавали только глаза, они были особенные – ярко-голубые, почти прозрачные, видящие все мои мысли и чувства насквозь, словно рентген.
– Взаимно. Спрашивать, как вас зовут, не стану. Правду вы все равно не скажете, такой уж у вас «фирменный стиль», – с колким сарказмом ответила я. – Как в телефоне записать?
– Мария Валерьевна, что ж вы сразу так? Я же просто познакомиться, пообщаться хотел, – продолжая улыбаться, сказал он. – Вон посмотрите лучше, как ярко светит солнышко.
– Вот и отлично. Назовем вас «Солнце», – я достала телефон и записала телефонный номер, назвав новый контакт в честь дневного светила. – Чем обязана? – спросила я, слегка поджав губы.
С «Солнцем» мы были уже несколько лет знакомы заочно. Он довольно долго приятельски общался с моим близким другом, с которым мы встречались с первого курса института, а потом вместе переехали в Москву. Я в какой-то момент узнала об этих дружеских посиделках «под пивко» и крайне рассердилась. «Что, нельзя было сразу ко мне прийти и поговорить? Зачем эти странные заходы с разных сторон? Я вроде никуда не скрывалась и никакой противоправной деятельности не вела», – вслух возмущалась я.
Несмотря на трудности первого контакта, со временем мы друг к другу притерлись, изредка общаясь сперва только на темы возглавляемого мной оружейного сообщества, а потом и вовсе сдружившись. «Солнце» ни о чем большем не просил, но щедро снабжал меня шутками и прибаутками армейского юмора в смс-сообщениях и никогда не забывал о предстоящих массовых акциях движения, держа руку на пульсе активности наших оружейных энтузиастов.
«Солнце» мне нравился своей доброжелательностью, которая так контрастировала со всеми страшными сказками про злобных кагэбэшников с маузерами, парашютами и всенепременно в кожанках. Я даже почему-то смирилась с неизменными букетами красных роз, но стойко держала оборону, строго очертив границы нашего общения парой встреч в месяц – кто их знает, этих бойцов невидимого фронта. «Все ж не цветочки разводим, – думала я. – Организация оружейная – это факт, но скрывать нам нечего – терактов мы не готовим, на власть покушений не замышляем, только в рамках правового поля заявляем о необходимости пересмотра закона о гражданском оружии. Пусть лучше знают все, так скажем, из первых рук, чем додумывают своим профессионально деформированным сознанием».
– Так, ясно, – прервал меня агент Хельсон. – Что вы вкладываете в понятие «сдружились»? Чему он вас учил? Инструктировал?
– Вы чертовски правы, Кевин, – улыбнулась я, – учил, конечно, и даже кое-чему научился у меня.
Все присутствующие замерли в ожидании.
– Еще больше сырной пиццы, которую вы обнаружили в моей переписке с Полом, я люблю суши, а потому мы с «Солнцем» всегда встречались в японских ресторанах. Однажды я заметила, что он никогда не заказывает, собственно, ни суши, ни роллы. Тогда я поинтересовалась у него – почему. Так вот, как оказалось, он не умел есть палочками. Немало усилий у меня ушло на то, чтобы убедить его попробовать, а потом и научить этому древнему искусству. «Солнце», в свою очередь, заставил меня клятвенно пообещать научиться есть бутерброды по-солдатски с килькой и самогонкой. А еще танцевать с медведем и балалайкой, – еле сдерживалась, чтобы не засмеяться, видя серьезные лица агентов, продолжала я. – Ладно, если серьезно, он поражался моей наивности в отношениях с людьми и идеалистическому видению мира. Он всегда говорил, что мне не стоит уезжать и я нужна своей стране. Я же его никогда не слушала, а зря.
– Так, с вами все ясно, – разочарованно вздохнул агент Хельсон, снова перебив меня на самом интересном месте. – Как его звали-то? Есть у «Солнца» имя, фамилия?
– Я забыла. Хотя, может, Женя или нет, постойте, Сережа, а может, и нет… Но, впрочем, они не особо называют свои имена-то, – пожала плечами я, глядя Кевину прямо в глаза.
– Мария, что вы нам тут рассказываете? – возмутился агент. – А что это за стихи, которые он вам регулярно шлет? Это явно какой-то шифр. Смотрите, вот тут, – и агент протянул мне распечатку моей переписки с «Солнцем»:
Учитесь видеть красоту в лучах рассвета и заката…
Считая грустною утратой ее малейшую черту,
И смелость замысла цените выше результата,
Красивости витиеватой предпочитайте простоту!
– Я вас разочарую, господа, – это не шифр. Это русская поэзия.
– Погодите, секундочку, Мария, – внимательно посмотрел на меня Кевин, – у вас с ним что, роман, что ли?!
– Агент Хельсон, – строго посмотрела я на агента, – у вас одни романы в голове. Нет, конечно. Как вы могли такое подумать?!
– Одно совершенно точно: он к вам неравнодушен. Все эти стихи и цветы. Если это действительно не шифр, то вы ему нравились, что ли? Впрочем, неудивительно, – хмыкнул Кевин, посмотрев на меня. – Пусть так, ладно. Идем дальше. В вашем компьютере мы обнаружили зашифрованный файл в рамках переписки с этим «Солнцем». Черт возьми, почему вы его так называете?! Дикость какая! – недовольно хмыкнул Кевин.
– На моем компьютере нет зашифрованных файлов, Кевин, – упиралась я. – Что такое шифрование, я впервые узнала только недавно на занятиях по кибербезопасности в американском университете.
– Но файл-то есть. Вот, смотрите, – Мишель протянула мне страницу из невнятного набора цифр и букв, напечатанных мелким шрифтом.
– Я не понимаю, что это, Мишель, – уверенно ответила я.
– Ладно, продолжим в следующий раз, – вмешался Кевин. – Посмотрим, что смогут сделать наши специалисты.
Вернувшись в одиночную камеру, я еще долго не могла заснуть. Когда, наконец, от усталости мой мозг погрузился в дремоту, я вспомнила наш последний разговор с «Солнцем».
– Маша, пожалуйста, давай встретимся, – просил он по телефону, – мне нужно тебе кое-что отдать перед вылетом. Мы, может быть, больше никогда не увидимся. Жизнь – такая штука.
– Не буду я с тобой встречаться, – резко отрезала я, – я уже все решила. Я уезжаю. Все кончено.
– Пожалуйста, Маша. Нам просто надо поговорить, – не сдавался он.
– Я все сказала. До свидания, Игорь, – я положила трубку.
На следующее утро самолет унес меня в Америку через Атлантический океан.
Я, вздрогнув, открыла глаза в холодной камере. Теперь я точно знала, что он хотел передать мне на прощанье: это был букет красных роз.
Через неделю выяснилось, что «зашифрованный» файл оказался обычным zip-архивом. Американская спецслужба героически справилась со взломом пароля, и их взгляду предстал список вопросов, касаемых организации «Право на оружие». Каким же было удивление агентов, когда выяснилось, что единственное, что интересовало «Солнце», были попытки американских оружейных компаний предложить своим российским собратьям по оружию деньги за лоббизм их интересов. Ничего про американские выборы, хакеров, шпионаж или политиков в файле не нашлось. Впрочем, даже этот вопрос так и остался без ответа, ведь никакой реакции с моей стороны на письмо не последовало ввиду абсолютного отсутствия коммерческого интереса со стороны американских оружейников к российскому рынку, поскольку по объему он даже меньше, чем у одного из самых маленьких штатов США – Северной Дакоты. И это без учета бюрократических проволочек на таможне, финансовой несостоятельности россиян в приобретении американских ружей из-за курсовой разницы и, наконец, полной невозможности поставок оружия в Россию в условиях санкций.