После заявления Патрика Бирна о работе на ФБР в моем деле акции его детища – компании Overstock.com – рухнули на 36 %. Совет директоров принял его отставку. Месяц спустя группа инвесторов подала судебный иск к компании и Бирну лично с обвинением в мошенничестве с ценными бумагами. Вскоре он покинул страну. Разные данные сообщают, что Патрик какое-то время находился где-то в Южной Америке, а потом в Азии и позднее, в связи с эпидемией коронавируса, – где-то в Скалистых горах.
Стоило мне закончить свой рассказ, в разговор с комментарием вмешалась Минни:
– Вот урод. Это надо же. А он еще по телеку пиарится. Что б он сдох! Ты должна подать на него в суд!
– Не надо так, Минни. Если уж я не смею осуждать его, то не позволю и вам, – остановила я девушку.
«Странная эта русская» – верно, подумали окружившие меня заключенные. Дождь закончился, и пора было возвращаться к работе по вырубанию одуванчиков и чистке гусиных какашек. Дикие гуси во Флориде хуже городских голубей – их популяцию запрещено контролировать каким-то местным законом, так что они чувствуют себя более чем вольготно. Заключенные всегда им завидовали, потому что гуси прилетали после дождя за тюремный забор, а потом беспрепятственно улетали куда хотели.
Интервью программе «60 минут»
Оставалась всего неделя до заветного дня, когда США наконец-то выплюнет меня, будто отработанный материал, из благополучной Америки и ее народ сможет спать спокойно. В один из последних дней моего пребывания в флоридской тюрьме одно из самых популярных американских телешоу «60 минут» все-таки пробилось через политические и бюрократические тернии Министерства юстиции и Федерального бюро тюрем США, чтобы записать со мной прощальное интервью.
Ведущая самого популярного в мире американского телешоу Лесли Сталь пару раз приходила ко мне еще в Александрийскую тюрьму упрашивать дать комментарии для ее передачи. В дорогой белой шубке поверх черного платья а ля Шанель Лесли однажды впорхнула в бетонную комнату для встречи с заключенными, уже держа, будто оружие на изготовке, в руках белую антибактериальную салфетку, и тщательно протерла ею железный подоконник окошка, через которое я в тюремной униформе смотрела на посетительницу. Убедившись, что зараза уничтожена, госпожа Сталь водрузила туда сумочку Версаче, которая заняла практически половину полочки, закрыв для меня часть обзора внешнего зала. Аккуратно наманикюренными пальчиками взяла черную телефонную трубку и, тоже тщательно обработав ее от микробов, наконец приложила к уху.
– Алло, Мария, ну как ты? – с придыханием сказала она.
Я растерялась от такого, казалось, очевидного и простого вопроса. Как может заключенный, выпущенный на полчаса из одиночной камеры, охарактеризовать, как он?
– Хорошо, мисс Сталь. А как вы? – как можно спокойнее, чтобы не нервировать и без того напуганную грязной тюрьмой известную телеведущую, ответила я.
– Мария, мой продюсер Алекс уже говорила с тобой и твоим адвокатом, – она сразу перешла к делу, – по поводу интервью нашему телешоу. Ты уже в курсе, что мы – самое популярное телешоу в мире. Мы делали передачи со многими очень известными российскими политиками, и у тебя есть шанс тоже стать нашей героиней.
– Лесли, во-первых, я благодарю вас, что вы нашли время посетить меня в моей, так скажем, обители, а во-вторых, я уже говорила вашему помощнику, что слава меня не интересует. Если я и соглашусь на интервью, то только для того, чтобы иметь возможность рассказать миру про то, что происходит в американских тюрьмах с заключенными, это же ваши соотечественники, я думаю, что это будет очень интересно для граждан США. А в-третьих, я бы хотела рассказать о Боге. О том, как вера помогла мне пережить страшные вещи и как вера помогает многим из нас пройти через испытания и стать сильней.
– Ах, – восторженно взвизгнула госпожа Сталь, – да, да, да, именно это нам и интересно! Это же называется «арка истории», знаете ли. Мы обязательно поговорим о том, что с тобой тут было, и про Бога тоже поговорим. Это же перерождение личности! Это так прекрасно, – глаза ведущей покраснели от профессионально выдавливаемых за годы актерской карьеры под объективом кинокамеры слез. – Но ты же понимаешь, что нам нужно чуть-чуть, совсем немножко поговорить про политику, да? Мое телешоу всегда славилось своей объективностью, так что можешь не переживать, все будет очень профессионально. Ты сможешь рассказать, как все было на самом деле.
– Лесли, я благодарю вас за предложение. В вашем профессионализме я не сомневаюсь. Для того чтобы этот сюжет был действительно объективным, я настаиваю на том, чтобы на камеру дал комментарий мой адвокат Боб Дрисколл. Это мое условие. Если вы пообещаете, я готова рассмотреть возможность участия в вашем шоу. Но, разумеется, это шоу может выйти только после того, как с нас снимут запрет на общение с прессой, наложенный решением суда в начале сентября 2018 года.
– Боб – прекрасный человек, Мария! Боб – он даже еще лучше, – восторженно вскрикнула госпожа Сталь, отчего я чуть не подпрыгнула на бетонной табуретке. – Я с ним в постоянном контакте. Я думаю, что это будет очень правильно и очень хорошо, если мы возьмем у него комментарий.
– Хорошо, что мы понимаем друг друга, – улыбнулась я. – Знаете, для меня все это очень важно.
– Но, Мария, ты же понимаешь, что мы пригласим кого-нибудь с противоположным мнением по твоему делу, да? Но только для объективности, для баланса, чтобы все было честно. Правдивость для меня очень важна, – хитро улыбнулась мне в ответ госпожа Сталь.
– Я понимаю. Я полагаюсь на ваше слово, Лесли, – ответила я.
Дверь комнаты для посещений с моей стороны открылась, и в помещение вошел надзиратель, жестом показывая, что мое время вышло.
– Ой, нет, – взмолилась в трубке телезвезда, – надо же, как с тобой летит время! Так не хочется уходить! Но мы еще обязательно увидимся, ведь правда?
– Я подумаю, госпожа Сталь. Еще раз спасибо за приятную беседу, – я повесила трубку и побрела в сторону охранника. Когда я обернулась, чтобы посмотреть на собеседницу, ее уже след простыл.
Мы с Бобом понимали все риски: может быть, Лесли нас обманет и телешоу будет не в нашу пользу, но все равно мир хотя бы задумается о происходящем, хоть на секундочку. К тому же был все-таки шанс, что люди не такие уж и плохие существа и известная телеведущая сдержит данное ею слово, рассказав объективную картину произошедшего в деле Бутиной. Единственный человек, который ни на секунду не усомнился в том, что меня в очередной раз обманут и оболгут, был мой друг Джим, который всеми правдами и неправдами пытался убедить меня не давать комментариев для телепрограммы «60 минут». Но я приняла решение попытать счастья. Как говорят посетители казино: новичкам везет. Быть может, это был именно такой случай?
Интервью согласовали за несколько дней до моей депортации. На получение разрешения ушло 5 месяцев. Съемки решили провести в зале для посещений, правда, к приезду съемочной группы комнату преобразили до неузнаваемости. Заключенным приказали за ночь покрасить стены свежей краской, грязные старые деревянные жалюзи убрали, а окна помыли, впустив в комнату непривычные за годы мрака лучи осеннего солнца. Безумные холсты с изображениями лужаек и леденцового царства, используемые в качестве фона для фотографирования, сняли. Был тщательно вымыт пол и вынесен мусор.
Меня тоже подготовили к интервью. За пару дней меня вызвали к начальнику хозчасти:
– Так не пойдет, заключенная Бутина, – начала она, покачала головой, внимательно осмотрев мою помятую униформу и заляпанные объедками тюремные ботинки, – мы дадим тебе новую униформу и обувь, а ты позаботься, чтобы она не помялась и не испачкалась. И еще, – добавила она, посмотрев на мое лицо, красное от жаркой посудомойки, где вот уже много лет не работал кондиционер, – можешь косметику там какую-нибудь найти, что ли?
– Извините, мэм, – ответила я, – косметику, как и любые другие предметы, купленные в тюремном магазине, ваши же правила запрещают нам делить с другими заключенными. Что же вы меня на нарушение толкаете? Это раз. И второе – я категорически отказываюсь от новой униформы и обуви, мне эта очень нравится, тем более так выйдет правдивее. Я – посудомойка, мэм, а так выглядят все мои коллеги. Приходите к нам посмотреть как-нибудь на досуге. Погладить униформу мы не можем, потому что в нашем отделении уже много месяцев не работает утюг, а ваши тюремные ботинки настолько тяжелы и так натирают ноги, что мы покупаем эти – показала я на свои. – В них хотя бы не так жарко, но приобрести несколько пар обуви у меня нет ни денег, ни места на полке, где их положено хранить. В нашем отделении вдвое больше людей, чем положено. Вам это, кажется, известно.
– Ну нет, Бутина, – заспорила в ответ начальница, – так не пойдет. С косметикой – ладно, дело твое, а вот ботинки наденешь тюремные. В этих, – показала она пальцем на мою уничтоженную кухонными помоями обувь, – я тебя не пущу, и точка.
Когда я после смены вечером вернулась в тюремный барак, то увидела, что все девушки радостно столпились возле комнаты для глажки униформы.
– Бутина, ну где ты шляешься, – подлетела ко мне одна из заключенных, – прикинь, нам утюг дали, совсем новенький, как только из магазина.
Я только улыбнулась. Хорошо, когда от журналистов самого известного телешоу в мире есть хоть какая-то польза.
В день интервью в столовую влетела начальница хозчасти и уселась на пластиковый стульчик рядом со мной. Я спокойно ела свой салат, собираясь успеть хоть полчасика до встречи с журналистами помочь девочкам в посудомойке. Их там было и так немного, а тут еще я буду отлынивать.
– Бутина, ты кушай хорошо, – заботливо сказала начальница, – хочешь, я тебе еще салата попрошу?
– Нет, спасибо, – ответила я, пытаясь наколоть на пластиковую вилку сырую морковку.
– Ты готова? – не унималась она.
– Готова, – я кивнула и, отчаявшись разделаться с морковью, поднялась и понесла поднос в посудомоечную.