Хант демонстративно взгромоздил меч на плечо, а длинный кривой кинжал – вообще вложил в ножны.
– Да простит меня божество, – сказал он насмешливо и громко, явно играя на публику, – но мне трудно резать такое, извините за каламбур, жалкое создание. Помилуйте уродца!
И он картинно расхохотался. Толпа снова подхватила его смех, заполнив им тысячу глоток. Было понятно, что это не бой, а издевательская игра матерого кота с мышью, загнанной в угол.
В этот момент Гордиан, которого, признаться, уже порядком достали как словесные излияния крепыша, так и оскорбления толпы, резко прыгнул к своему противнику.
Хант тут же, не воспринимая еще всерьез низкорослого юношу, небрежно скинул с плеча свое оружие: он – мастер меча и удар этой шпильки сумеет отразить.
Но Гор не стал бить рапирой! Сделав обманное движение и внезапно крутанувшись, он с размаху всадил носок своего подкованного сапога прямо в пах говорливому жалетелю.
– С лица воду не пить! – тихо сказал он, глядя на падающего с болевым шоком противника, и медленно вытащил болтавшуюся до этого момента в ножнах рапиру.
Блестнул металл. Схватившись за рукоять двумя руками, Гор вонзил свое «шило» прямо в мощный зад поверженного врага, буквально пригвоздив его к доскам покрытия. Минуя кости, металл прошел чуть ниже копчика, разворотив кишки и мошонку.
Брызнул кровавый фонтан, и несчастный Хант забился в агонии, вереща как подрезанный поросенок. Гор выдернул рапиру и еще раз вонзил ее в затылок умирающего в муках бойца.
Затем он извлек оружие из трупа, вытер клинок и, перешагнув через тело противника, сошел с возвышения.
Толпа молчала. Пораженный исходом боя барриста протер платочком лицо, не отрывая остекленевшего взгляда от того, что осталось от так страшно и так быстро убитого консидория.
– Чистая победа! – наконец объявил он, шумно сглотнув. – Следующий!..
После первой победы часы засвистели как пули.
Поединок за поединком, число претендентов на чемпионский титул уменьшалось стремительно и неуклонно. Первый день пролетел молнией, и завороженный кровавой феерией сверкающих мечей и кровавых брызг, Гор был попросту повержен в шок развернувшимся вокруг городской ратуши фантастическим, ни с чем не сравнимым зрелищем.
Тотализатор! Такого накала страстей он не видел никогда прежде. Ни ипподром, ни гонки на карах, ни бокс, ни кэндо не давали такого полного ощущения какого-то маниакального опьянения кровью, ощущения полного погружения в ирреальность.
Погружения в смерть, погружения в боль, погружения в неистовую человеческую ярость.
Казалось, нервы зрителей звенели. Кровью тут было забрызгано все: доски настила, одежда столпившихся вокруг ристалища зрителей, лица наблюдающих за состязаниями запасных бойцов и их дационов.
Металл сверкал – и плоть разрывалась под его злостью и натиском.
Воистину от убийственного, кошмарного действа невозможно было оторвать глаз. После обеда, который Гордиан, несмотря на его привычку есть в любых условиях, едва смог затолкать в рот и при этом не исторгнуть его потом наружу, Бранд почти насильно оттащил горе-кадета в палатку поспать и немного выпить, чтобы снять нервное напряжение от лицезрения ужасающего турнира.
Отдохнув, к вечеру они с Брандом снова явились к ристалищу и доглядели последние состязания, в которых итак обильно политая кровью площадка была снова буквально затоплена новыми алыми потоками.
После оглашения победителей Гор в числе других выживших легковесов (а мертвецами стали почти все проигравшие) поднялся на помост, чтобы услышать свое имя в числе чемпионов дня.
– Итак, – объявил барриста, – седьмой чемпион дня, победитель Ханта Вепря Нарния из Школы Трассера – Го-ор-Фехтовальщик! Лавзейская Школа Брегорта. Поприветствуем героя! Поприветствуем!
Бурные, продолжительные аплодисменты, свист, даже цветы полетели в него – хорошая замена фруктовым огрызкам. Вот она, популярность!
Как и остальные оставшиеся в живых пятнадцать бойцов-легковесов, Гор вяло отсалютовал мечом беснующейся в экстазе толпе и, опираясь на Бранда, сполз вниз.
– Ты плохо выглядишь, брат, – сказал великан, буквально волоча Гордиана на себе. – Вроде не ранен. Да что с тобой?!
– А, не бери в голову, – отмахнулся Гор. – Дурновато мне от крови. Давно не видел столько мертвяков подряд. Дурновато. Слушай, могу я один по городу побродить? Винца глотну, в парке посижу. Тут ведь вроде парк есть? Потом приду.
Бранд посерьезнел.
– Вообще-то Трэйт мне тебя одного запретил оставлять, – заметил он, но потом смилостивился: – Ну если только недолго.
– Час-два мне хватит. Полегчает и приду.
– Ну… лучше – час.
– Идет!
Гор оттолкнулся от Брандова плеча и резво отвалил в сторону. Настолько резво, что уже через минуту затерялся в толпе.
Бранд посмотрел вслед своему подопечному, почесал голову. Опытному вояке подумалось, что Гор слишком бодро бегает для чувствующего себя «дурновато». Впрочем, куда он денется с хомутом на шее?
Бранд махнул на туманные сомнения своей огромной ладонью и поплелся к ближайшей корчме за кружкой Артошского.
Гор и правда чувствовал себя нехорошо. Его на самом деле мутило и кружилась голова. Однако уже давным-давно будучи бессмертным (по крайней мере до недавнего, мать его, Хеб-седа) он привык плевать на плохое самочувствие и раны с высокой колокольни. Сейчас у бывшего демиурга, впервые, пожалуй, с момента, когда он готовился к схватке с Брандом, имелось дело, которое нужно было сделать, уложившись в подаренные великаном-надзирателем шестьдесят минут.
Вместо парка Гордиан бросился на блошиный рынок, шумевший многоголосой толпой чуть севернее площади Ристалищ. Гор приметил его еще вчера и в многочисленных разговорах как в Лавзее, так и во время их недолгого путешествия в Бронвену осторожно выведал, что все, что ему нужно для побега, можно найти здесь.
Двадцать сестерциев! Если бы старший дацион Трэйт и благородноголосый вилик Сабин знали, на что уйдут деньги, выданные ими молодому кадету, они бы сильно удивились.
А нужно было ему всего несколько вещей – забавных, если подумать.
Для начала Гору требовался один моток медной проволоки, используемой здесь для украшений, кусачки, пила по металлу и несколько полотен к ней. Затем – резиновые перчатки, красивый каучуковый коврик с изображением какой-то примитивной сценки из истории Эшвена, резиновый шланг для поливки овощей на приусадебном участке и хороший кинжал с обоюдоострым лезвием.
Далее пошли предметы попроще. Длинный походный плащ с капюшоном и глубокая шляпа. Плотный теплый жилет. Сумка-рюкзак для путешествий. Фляга. Спички. Хлеб. Консервы. Как ни удивительно, но в этом примитивном рабовладельческом мире со средневековыми феодалами-шательенами и кремневыми мушкетами в свободной продаже имелись разнообразные консервы. В частности, тушенка, рыбное рагу, котлеты в томате и прочее питание для людей, не страшащихся онкологических заболеваний.
После приобретения нужного снаряжения у него осталось пятнадцать сестерциев и полчаса времени. Он прикинул, не выпить ли пива, но усталое тело и душа требовали только одного – сна.
Гор собрал все, что можно, в рюкзак, остальное взвалил на плечо и отправился в отель.
Глава 29Боссонские авеналии. День второй
Гор открыл глаза.
За короткой ночью последовал новый день, в который ему предстояло целых три поединка. С трудом поднявшись с постели, Гордиан умылся, оделся, прицепил на пояс меч для повседневного ношения и, взяв под мышку футляр с турнирной рапирой, снова отправился на бойню.
Площадь ристалищ снова была полна. Гор протиснулся через толпы народа к палатке Лавзейской школы, переоделся, сменил меч на рапиру и вышел к помостам для поединков.
– Ну ты соня, – сказал Бранд, пожимая Гордиану руку. – Ты чуть не проспал свой выход. Смотри, вон публика волнуется.
– Извини, – ответил Гор, кивая товарищу в знак приветствия. – А на публику мне плевать. Кто противник?
– У-у… – Бранд вздернул брови. – Школа леди Шамир. Ташен Дровосек. Работает поллэксом или гроссмессером, а еще двуручной секирой, отсюда и прозвище. Жутко здоров.
Гор улыбнулся. Слышать фразу «жутко здоров» из уст такого великана, как сам Бранд, показалось ему смешным.
– Поубавлю ему здоровья, – сказал он бодро. – Тем более если он любит двуручники.
Выпад! Мы не бросаем слов на ветер. Своего второго противника на этом турнире Гор, так же как и первого, завалил играючи, проколов ему брюхо прежде, чем этот идиот успел выйти из боевой стойки и взгромоздить над собой свой гигантский топор.
Кто же выходит против рапиры со здоровенным двуручником? А ведь таких, пожалуй, здесь было большинство: никто тут не думал о тактике.
Думали только о выносливости и силе.
О неистовости и натиске.
О храбрости и кураже.
Наблюдая вчера за поединками, Гордиан отметил про себя, как глупо порой отдавали свои жизни многие консидории.
«Отвага есть жизнь консидория»? Да – но ведь не глупость!
Впрочем, уже со следующим противником пошло сложнее. После второго тура, состоявшего из семи поединков, в строю осталось всего восемь человек, каждый из которых по той же теории вероятности, пройдя два тура и два убийства, по определению должен был оказаться «классным» противником.
Третий таким и был.
Против Гордиана впервые вышел на ристалище настоящий ветеран авеналий. Как и Бранд, в ходе миновавших многочисленных боев он присматривался ко всем сильным консидориям, а также к новичкам, сумевшим пройти вчерашний отборочный первый тур.
За последней схваткой Гора он наблюдал внимательно. И хотя та оказалась слишком скоротечна для решительных выводов, кое-что этот третий противник почерпнуть успел.
Вместо обычной мощной ширококлинковой фалькаты и леворучной секиры, которыми он пользовался предыдущие два боя, противник взял в левую руку более легкий по сравнению с секирой небольшой и полностью металлический щит-баклер (щиты для тяжеловесов изготавливались из дерева и металлом только обшивались), а в правую – более длинный одноручный кавалерийский эсток, приспособленный скорее для укола, чем для рубки.