— Ну сука, ну блядина!
— Он видно, заметил, не знаю, правда, как, но… Хитрый, гражданин майор, опытный человек! Заметил, что я… Ну и… дружить с ним у меня не получилось.
— Дру-ужить? Да ты у нас гимназист, Тихомиров! Да, с интеллигентами и в цирк ходить не надо.
— Вы же сказали, сблизиться…
— Вот что, Георгий Владимирович, давайте еще разик попробуем, дадим тебе шанс. Пойдешь…
— Куда скажете, гражданин майор.
— Так-то оно так, само собой… Но дело, учти, ювелирное. Проврешься, пеняй на себя. Пойдешь на спец.
— Спасибо, гражданин майор.
— Спа-а-сибо? Ну даешь! Погоди, мы потом сосчитаемся. Камера будет на троих, не возражаешь?.. Ну и ладно, очень тебе благодарен за согласие. Может, четвертого кинем для… Чтоб не так скучно. Работа, повторяю, ювелирная. Сначала вы будете… вдвоем. Есть у нас еще один интеллигент, писатель. Тот самый, которому письмо с фотографией. Соскучился по интеллигентским разговорам? Книги, кино, театр, советская власть — очень она вам, интеллигентам, не угодила, культ личности, евреи, коллективизация, демократия, законность, кого расстреляли, кого не расстреляли… Что еще? Сам знаешь. И он соскучился, и ему того надо. Вот вы и поговорите. Пусть намотает! Малый он смирный, не то что Бедарев. Интеллигент, как и ты. Но… позубастей, побойчей. С ним сможешь и… подружиться…
— Какая у него статья?
— Статья у него самая, можно сказать, серьезная, а по нашим… гуманным временам, самая плевая — до трех лет. Дешево хотят отделаться господа интеллигенты. Никуда он не денется, так и будет добирать — к трем да к трем. Никогда не уйдет. Антисоветчик, сука. Крест на брюхе. Верующего косит. С ним будешь неразлей-вода. Понял?
— Понял, гражданин майор.
— Но это не все. Через неделю, когда… сдружишься, к вам придет Бедарев.
— Кто?
— Да не пугайся, мужик ты или баба? Насчет тебя я с ним отрегулирую, поставлю условие, ему деваться некуда. Если он тебя тронет хоть пальцем… Я его, вроде, под тебя посажу, он за тебя головой ответит, а ты… У него у самого рыльце в пушку, у Бедарева, успокойся! Умный-умный, а с писателя ничего не поимел. Усек, или еще объяснять?
— Понял, гражданин майор.
— Тут в том будет… ювелирная, что Бедарев сам захочет посчитаться с писателем, он на него тянет, как же — тот его размотал, выкупил! И через это вся тюрьма будет знать, кто такой Бедарев — усек? Не спрячется. И на зону потянется. Я ему устрою зону, он мне заплатит за… выпивку с закуской. По стене размажу умника. И заодно писаку дотянем. Гляди на него, вот он… Погоди, ты когда пришел на тюрьму?
— В конце января, гражданин майор.
— Числа какого?
— Тридцать первого января.
— Так ты его должен знать? Ну-ка погляди!..
— Н-не… помню. Там много было, на сборке…
— Не помнишь?.. А теперь не забудешь, разберешься?
— Разберусь. Теперь я… кажется, во всем… Я и в себе разберусь, гражданин майор.
— Вон как! Ну-ну. Значит, наши беседы на пользу? Мы не только наказываем, Тихомиров, мы воспитываем. Первая, как говорится, задача нашего гуманного общества… Первая. Но запомни, Тихомиров — не… последняя. Если что, если хотя одна живая душа узнает о нашем с тобой разговоре…
— Я и это запомню, гражданин майор.
— Тогда у меня все. Удачи тебе… гимназист.
9
Сломался сон. Главная моя защита и крепость не выдержала. Рухнула. Пала. Расхвастался. Вот уже неделю засыпаю под утро. Сны липкие, неотвязные, перед глазами кружится, в голове стучит… Не умолкают. Говорят, говорят… Разве на самом деле они т а к говорят? Так… д у м а ю т ?
Целый день потом я квелый, сонный и не понять — сплю или… Как происходит с человеком такой… п е р е л о м? Да не перелом сна, тут медицина. Что человека ломает, что способно… переломить, дать ему силу, возможность опомниться, осознать себя?.. Раскаяние? Конечно! Понимание своей вины, своей беды, непременной погибели, если не сможет, не решится — если не п о г у б и т с е б я !
Кружится и кружится перед глазами, стучат слова…
Растерялся человек, испугался, доплыл, на все способен, все может себе позволить, он и всегда был готов, всю жизнь так жил, но… вдруг. Как происходит это — в д р у г ? Есть предел, думаю, у каждого свой, но если человек еще жив, если способен вспомнить о том, почему и за что это с ним, понять — сам виноват, заслужил, а потому единственный выход — остановиться, сейчас, в эту самую минуту, еще одна — и будет поздно, уже не остановишься, ничто и никто не остановит… И тогда он говорит себе: все, дальше я не пойду, по вашей дорожке — не пойду, потому знаю — к у д а . И тогда поднимается, все превозможет, ото всего откажется — готов погубить душу, идет хоть на смерть, что-то говорит в нем, он не знает что, но понимает: вот его спасение — в погибели…
Я никак не вынырну из своего сна, из этого… грязного, липкого кошмара. Когда пишешь — легче, написал — и с плеч долой, ушло, оставило,, а теперь, когда нет у меня — и не будет! — даже т е т р а д и , нельзя, не положена такая роскошь, затухнуть, уйти на дно, не на рыцарском турнире, когда только и остается бормотать, путая сон с явью, забывая где я, где «он», где… Как же о н все-таки… поднимется, решится, где с ним должно произойти, может произойти, п р о и з о ш л о …
Арий трясет меня за плечо, давно уже, а я не пойму— снится мне или на самом деле…
— Вставай, вставай, Вадим,— на вызов тебя!
На сей раз другой кабинет, просторней. И окно открыто, и ресничек нет, и солнце валит прямо в глаза — жмурюсь! И воздух, зелень — лето! И она… Другая?
Лицо не постное — свежее, губы не поджаты, мягкие, распустила, платье… Надо ж,— сменила! Летнее, открытое… Да она… привлекательная, моя барышня! Загорела, отпуск у нее, думаю, не до меня, потому и забыла, не вызывала… Река, озеро или он и в Сочи, где у них отпуск?.. С мужем ездит или такие без мужа? Муж горит на работе, а она горит… Где ж она горит, моя барышня, какое у нее г о р е н и е ?.. Платье легкое, свободное, и она в нем… «Они теперь голые ходят, под платьем у них…» Кто это сказал, не помню, кого-то недавно возили у нас в суд…
— Как вы себя чувствуете, Вадим Петрович?
Смотрит на меня с удивлением, очень уж я на нее загляделся, правильно поняла, женщины понимают, когда на них т а к смотрят… А глаза те же, откуда ей взять другие, это платье можно сменить для… соблазна — рыбьи, болотные, пустые… И я опоминаюсь от шока: после шести месяцев уголовной тюрьмы увидеть рядом женщину в открытом летнем платье!
— Вашими молитвами, Людмила Павловна. Что-то вы обо мне позабыли, я, было, подумал, тут мне и оставаться до Судного Дня. Но… пришли — сдвинулось, перемена в моей судьбе?
— Судьба ваша, Вадим Петрович, в ваших руках, вам хорошо известно. Я сразу сказала. Неужели не помните?
— Такое не забыть. Но я и без вас знал. Так что у нас полное взаимопонимание с первой встречи.
— У вас ничего не изменилось? — спрашивает.
Нет, не на юге, думаю, другой загар, не сочинская пошлость, наш, среднерусский — река, поле, васильки-ромашки, малина-земляника…
— Как вам сказать, набрался мудрости, не без того.
— В таком случае, начнем разговаривать, как разумные люди. Намолчались?
— Как бы я намолчался? Разве вы меня, Людмила Павловна, хоть на часок оставляли наедине с собой, без общества? Не позаботились, чтоб я не скучал? Очень вами благодарен.
— Шутки в сторону, Вадим Петрович, вы прекрасно знаете, не новичок в тюрьме, я к этому отношения не имею. Если вам есть что сообщить, ваша ситуация может коренным образом измениться.
— Что-то произошло?
— Я же вам сказала: ваша судьба в ваших руках.
— Это как понять?
— Вы сами сказали, поняли меня с первой встречи.
— Понял. Особенно, когда оказался здесь.
— Но… отсюда можно уйти.
— И это в ваших возможностях?
— В наших с вами. Общих.
— То есть, если у нас с вами будут… хорошие отношения, вы мне, как говорится, по блату — откроете дверь?
— Зачем же «по блату?» Исходя из взаимного понимания и… договоренности.
— Как же мне добиться вашего… расположения, Людмила Павловна — ухаживать, что ль, за вами? Прямо тут, в кабинете? Или предложить руку и сердце?
— Об этом мы в другом месте. Сначала…
— Другими словами, у меня есть шанс рассчитывать на вашу благосклонность?
— У вас есть шанс выйти из тюрьмы. Я бы не вела с вами такой разговор, вы переходите границы дозволенного. Учтите, сегодня этот шанс более реален, чем вчера.
— Что-то, действительно, изменилось? Сегодня? В атмосфере? В погоде или — в климате?
Она смотрит на часы. Ого — внимание!
— Вадим Петрович, вы, я вижу, на самом деле, намолчались, не будем терять времени. Если вы признаете себя виновным и ответите на ряд вопросов — очень простых, вас они никак не скомпрометируют, вы — я даю вам слово, в самое ближайшее время отсюда уйдете. К сестре, к племяннику. Куда хотите. Можете… выехать за рубеж.
— И всего лишь… «ряд вопросов»?
— Если напишете, что больше не будете нарушать закон…
— Я и не нарушал закон,— мне становится нестерпимо стыдно за мою говорливость, кокетство, возбуждение, за то, что заметил ее платье, загар…
— Хорошо, не нарушали. Так считаете. Но если бы вы его, на самом деле, не нарушили, мы бы с вами разговаривали не здесь, а…
— В Сочи, скажем,— говорю я с горечью: поделом, заслужил, все она про меня поняла.
— В Сочи?.. — в глазах что-то блеснуло — живая! — Зачем в Сочи, и в Москве можно встретиться, чтоб… договориться. Я говорю с вами не по собственной инициативе, я бы с вами и в другом месте не… Речь не о прошлом, о будущем. Понимаете? Если вы напишите такое заявление…
— Кому?
— В Президиум Верховного Совета, в прокуратуру. В ЦК… Повторяю — о будущем, не о прошлом! Можете не ставить вопрос — виновны или нет. Но в будущем… Давайте серьезно, Вадим Петрович. Оказавшись на свободе, вы же не намерены нарушать закон?