Первое, что пришло в голову: «Снова тюрьма?»
Но здесь не было ни кровати, ни решеток, абсолютно пустое помещение, скорее карцер. Звонок прозвенел еще раз, и в одной из стен нарисовалась дверь, которая автоматически распахнулась.
Помешкав несколько секунд, я прошел сквозь нее и попал в узкий малоосвещенный коридор, где сразу уперся в чью-то спину. Спина была большая, просто огромная, ее хозяин был выше меня головы на три.
«Такого кормить – сам с голоду умрешь», – подумал я и слегка ткнул пальцем в его спину, чтобы ненавязчиво привлечь к себе внимание. Но у меня ничего не вышло, словно стоящий спереди ничего не почувствовал.
– Эй, ау, слышишь меня, эй, здоровяк. – Я снова толкнул его, но уже гораздо сильней. Результата ноль.
Заглянуть за этот «шкаф» было нереально. Коридор был узким, я то и дело задевал стены локтями, представляю, каково было этому верзиле.
Я решил, что мне незачем стоять здесь, проще подождать внутри комнаты, пока очередь не рассосется, но не тут-то было. Повернувшись, я увидел перед собой чужое лицо, наполовину скрытое седой бородой.
– Здесь вроде была дверь, – обратился я то ли к старику, то ли к самому себе.
Лицо молчало, его стеклянные глаза смотрели куда-то вперед, сквозь меня. Я помахал перед ним рукой, пощелкал пальцами, но он даже не моргнул.
Это раздражало, тогда я толкнул старика прямо в грудь, но он остался стоять на месте, а вот я, отпружинившись, отлетел назад. Больно стукнулся о дубовую спину здоровяка, которая, по ощущениям, была такая же бетонная, как и грудь бородатого.
«Кажется, мне отсюда не выбраться. Придется двигаться вместе с ними».
Нет ничего хуже очередей, особенно если они практически не двигаются. Стоит вспомнить больницы, почту, банки, везде эти проклятые очереди, и кажется, что в них ты безнадежно теряешь драгоценное время, которое мог посвятить чему-то более достойному. То же самое и здесь.
Мы шаг за шагом преодолевали метровое расстояние, и все, чем я мог занять себя, – это собственные мысли.
Странно, но здесь они работали иначе, были ясными, лишенными эмоциональной оболочки, я как будто смотрел на себя со стороны и понимал, что в своей жизни сделал правильно, а что нет.
Мне стало интересно, я начал вспоминать с самого начала, с первого момента, который запомнился.
Это был детский сад, младшая группа, мы сидели за столом, кажется, завтракали. Я размазывал по тарелке манную кашу, ужасно не любил ее, особенно эти дурацкие невкусные комочки и отвратительный запах кипяченого молока.
Справа от меня – белокурая девочка с ярко-красным бантом на волосах. Имени ее не вспомнить, зато я помню, как она ест творожную запеканку с вареньем. Меня это ужасно бесит, почему она ест, что вкусно, а я должен давиться этими белыми соплями? Дело в том, что эта девочка – дочка воспитательницы, отсюда и привилегии.
– Можно мне тоже немножко? – прошу я ее поделиться.
– Нет, ешь свои сопли, – отвернула она свой маленький вредный нос от меня.
Тут-то ей и прилетела на голову манная каша, которую я вывалил из тарелки. А дальше логичная сцена – слезы, крики воспитательницы, угол, родители, которых вызывают прямо с работы, долгий разговор дома, никаких игр во дворе целую неделю, и я – маленький злобный комок, ненавидящий всех вокруг и не понимающий, как устроен мир.
Где справедливость? Почему я должен есть то, что дают, почему мне отказали в просьбе поделиться? Почему я наказан за то, что хотел быть услышан?
Теперь мне все это кажется таким очевидным, понятным, я знаю, где был прав, а где нет. Это осознание пришло ко мне сейчас, спустя столько лет. Мне понравилось, я начал копаться дальше, время позволяло.
Мне пятнадцать. Отец уже бухает, мать не в силах терпеть его поведение и на несколько дней уезжает к бабушке, я предоставлен сам себе. Переходный возраст, старшие классы, внутри кипит кровь, энергии столько, что хоть каждый день бегай марафон.
Тут этот пьяный демон врывается в мою комнату в тот момент, когда я разговариваю по телефону с Дашкой Платоновой из параллельного класса. Между нами ничего нет; мне бы хотелось, чтобы было что-то, но я слишком застенчив, пуглив. Поэтому мы просто обсуждаем, как пойдем в выходные гулять всей компанией к фонтану – в то время там собиралось немало народа. Мы скидывались мелочью, покупали море пива, играли на гитаре, болтали до самого заката.
– Где мать?! – орет папаня своим безумным голосом.
– У бабушки, – отвечаю я, не глядя в его сторону, и продолжаю разговор.
– Позвони ей!
– Возьми и сам позвони!
Эта ситуация и подобные были нормальным состоянием нашей семьи. Отец бухал с самого утра и, достигнув нужного эффекта, начинал свое «шоу», в котором приходилось крутиться всем, независимо от того, купил ты билет или стал его случайным участником.
– Ты совсем о***л, щенок!
Я понимал, что происходит и как будут развиваться события дальше, но старался надеяться, что в его голове щелкнет что-то, включится разум, и он поймет, как сильно он неправ и к чему может привести такое поведение. Но…
– Пошел ты на хрен, – кинул я в ответ и отвернулся к окну, чтобы продолжить разговор по телефону.
Я ни разу так ему не отвечал, все дело в этой девчонке – Даше. Каждый наш разговор с ней был для меня чем-то волнительным, возбуждающим, я чувствовал себя сапером на минном поле, а тут он со своей очередной пьяной канителью.
Долго ждать не пришлось, послание было услышано и дало результат. Он подошел сзади и схватил меня за волосы, а в то время я редко стригся – мода, все дела, – поэтому ощущения были очень яркими.
– Ты кого на хрен послал?!
Я выронил телефон, который при падении ударился экраном о лежащие на полу гантели. Экран поделился пополам глубокой трещиной.
Тогда я впервые почувствовал чистую ярость, затмившую собой все мыслительные процессы. Я не осознавал, что делаю, кто стоит передо мной и что получится, я просто бил, и бил очень сильно.
Отец две недели не выходил на работу – сломанная переносица, гематомы на пол-лица, – за такой вид его сразу бы уволили.
Мать была в шоке. Семья потеряла в деньгах, а я неделю скитался по друзьям и еще две ночи провел у бабушки. Здесь не было правых, я долго чувствовал вину за все это, но в то же время получал наслаждение от мести. Приятное ощущение силы внутри себя, осознание собственного превосходства.
Это чувство жило годами и отравляло меня. Сейчас я понял, что в отце жило такое же чувство, и вместе с алкоголем оно уничтожало его как личность. Это было ужасно.
Очередь значительно продвинулась. Мне показалось, что это как-то связано с самокопанием, – стоит мне сделать какой-то вывод, как мы продвигаемся дальше.
Я о многом подумал. Вспомнил случаи из жизни, оставившие жирные шрамы на душе. Все они имели последствия. Но один эпизод выделялся особенно. Та рана была глубокой, не заживала, сколько бы зеленки я на нее ни лил, и стоило мне ненароком вспомнить о ней, как болячка воспалялась и кровоточила.
Пять лет назад я купил микроволновую печь в одном из сетевых супермаркетов электроники. Мы тогда только съехались с Алиной, и она была нужна нам. Денег не хватало, пришлось ехать за скидкой в другой конец города. На дворе стояло душное лето, по всей стране горели леса, люди десятками умирали от солнечных ударов и инфарктов.
Я поймал такси, и мы двинули по главной дороге; хотя я предупреждал водителя, что в центре пробка, но он меня не послушал. Действительно, кто я такой, чтобы указывать ему, водителю, где ему лучше ехать.
Естественно, через десять минут мы стояли, подпертые машинами со всех сторон. Полуживой Opel времен мелового периода, на котором мы ехали, не знал о таких вещах, как кондиционер или климат-контроль. Через пять минут салон нагрелся так, что мы варились в нем заживо. Я держал микроволновку на руках и чувствовал, как все мое тело можно выжимать, словно половую тряпку.
– Я же тебе сказал, что там пробка!
– Слушай, кто из нас двоих за рулем? Друзей своих учить будешь.
– Ты чего так разговариваешь?! – Жара сводила с ума нас обоих.
– Потому что не надо мне говорить, как я должен ездить; не нравится такси… – Он показал пальцем на автобус, стоящий в нескольких рядах от нас.
– Слушай, друг, еще одно слово в подобном тоне, и я тебе врежу.
– Кому ты собрался врезать, клоун?! – Он слегка толкнул меня в плечо.
Этого хватило, чтобы поджечь фитиль в моем сердце, я выронил микроволновку из рук, хотел нанести ответный удар обидчику, но не успел. Тяжелая коробка упала на рычаг переключения скоростей, от чего автомобиль дернулся и ударил впереди стоящую машину.
Не знаю, был ли это божий замысел или шутка судьбы. В машине впереди ехали муж с женой, которая скоро должна была родить. Ей стало плохо от жары, и муж решил везти ее в больницу.
Ребенок умер. И умер по моей вине, я так думаю. Но когда начали разбираться, вину повесили на таксиста, он и раньше попадал в аварии, а я не стал брать вину на себя.
Врачи сказали, что основной причиной смерти ребенка стал именно шок матери, случившийся от удара. Хотя, возможно, причиной была температура воздуха, перевалившая за сорок градусов; никто этого никогда не узнает.
Таким образом, он получил два года тюрьмы за непреднамеренное убийство, а молодая семья осталась без долгожданного ребенка. Этот случай терзал и мучил меня несколько лет подряд, заставлял ненавидеть себя. Если бы не Алина, не знаю, что стало бы со мной. Это была моя вина, полностью моя.
Переживая в мыслях эти эпизоды, я и сам не заметил, как передо мной возникла огромная белая дверь.
Готов поклясться, еще мгновение назад ее не было. Должно быть, за мыслями я пропустил, как очередь рассосалась и тот здоровяк исчез за дверью. Кто-то коснулся меня сзади.
«Да подожди ты!» – хотел я рявкнуть подпирающему сзади, но не успел, потому что мой голос исчез от того, что я увидел.
Обернувшись, я увидел длинный коридор, не имеющий начала. И все его узкое пространство занимала одна сплошная очередь, которая заканчивалась на мне, и, кажется, людей это нервировало.