– Выходим, – скомандовал он и встал вслед за мной.
За последнее время эти ребята стали куда разговорчивее, не знаю, к добру это или наоборот.
Я был полон уверенности, что мы прибыли на место и я скоро начну работать, но это было не так.
Охранник открыл массивную дверь в стене, и мы оказались внутри еще одного длинного помещения с кучей незнакомого мне оборудования. Громоздкие квадратные шкафы стояли в несколько рядов, каждый из них гудел, словно внутри жили пчелы-мутанты. Это было что-то вроде огромной трансформаторной.
На шкафах висели завядшие от времени и влажного воздуха рисунки, изображавшие страшные человеческие мучения от поражения током. Из всех помещений в тюрьме это было освещено лучше всех, и оборудование постоянно проверялось и обслуживалось. Я также оценил чистоту и порядок вокруг; кажется, здесь даже протиралась пыль, но что здесь делать сварщику?
Воздух был насквозь пропитан электроэнергией, невидимой и не имеющей запаха. Она отдавала легкой тревожностью, зарождающейся где-то на спине и пробегающей мурашками до кончиков пальцев рук и ног. Идти через гудящие ряды не было никакого желания, но охранник кивнул, намекая на то, что идти все же придется.
Сглотнув подступившую от волнения слюну, я пошел.
«Надеюсь, эта хрень не способствует росту раковых клеток».
Помещение было огромным. Создавалось впечатление, что это целая электроподстанция, созданная для обеспечения электричеством небольшого городка, но потом я вспомнил размеры тюрьмы, и все встало на свои места.
Оставив позади шкафы, мы добрались до металлической лестницы, уходящей на второй этаж. Поднявшись наверх, мы пошли по коридору и наконец оказались перед дверью.
Охранник достал связку ключей и, подобрав нужный, открыл ее, впустив свет внутрь темного помещения. Затем он нажал клавишу выключателя, и на потолке защелкали люминесцентные лампы, освещая белым светом все вокруг.
Мы находились на каком-то складе. Здесь на стеллажах хранились подписанные деревянные ящики, незнакомые мне детали и прочий хлам, бог знает с каких времен. Мы отправились в самую глубь этого склада и наконец остановились возле шкафчиков для одежды.
Я с недоумением посмотрел на каменное лицо сопровождающего.
– Варите, – скомандовал он.
– Чего варить? – я смотрел на него, как на дурака, но его это не задевало.
Он показал носом на дверцу шкафчика, где отсутствовала ручка.
– Ты что, серьезно? – Меня охватила дикая злость, такая, что я готов был убить его в прямом смысле этого слова.
Это ублюдок притащил меня в такую даль, чтобы я приварил какую-то ручку к шкафчику.
Тот заметил мой настрой и, чувствуя, что я могу вот-вот сорваться, потянулся рукой к поясу. Собрав в кулак все самообладание, я сдержался и начал искать глазами розетку, но ярость продолжала сжигать меня изнутри.
Вся работа заняла у меня секунд тридцать; все это время охранник стоял над душой и не сводил с меня взгляда.
Времени на дорогу ушло много; когда мы вернулись обратно, пора было ужинать. Вадика уже не было на площадке. Я прошел мимо камер, где лежали заготовки, и понял, что мой напарник сегодня старался усердно, даже слишком. Он выполнил всю работу, возложенную на него, и даже разложил все по местам.
Умывшись после «трудного рабочего дня», я зашел в столовую, где половина людей уже сдавала посуду.
– О! Олежка, ты где пропадал? – Вадик заулыбался во все тридцать два, едва завидев меня.
Я проигнорировал это радушное приветствие и, молча поставив поднос напротив, принялся есть.
– Ты чего такой угрюмый?
Мне показалось, что он сегодня излишне воодушевленный, энергия из него так и выпирала.
– Устал? – заботливо поинтересовался паренек.
– Да вообще трындец, валюсь без ног! – Сказано это было не столько с сарказмом, сколько с наездом, будто я обвинял его, что он снял трубку с утра.
– Ты давай поспокойней! Я тут вообще-то за двоих работал сегодня, все заготовки твои нашинковал, так что… – Он гордо потряс указательным пальцем в воздухе, шутливо указывая на собственную значимость.
Я немного пообмяк; все же это не его вина, проклятая тюрьма, будь она неладна.
За ужином Вадик рассказал мне, как он попросил охранника помочь, а тот легко согласился и, кряхтя, подавал Вадику заготовки. Я улыбался, делая вид, что верю этим бредням. Признаюсь, он меня реально забавлял, и несмотря на то, что дела не улучшались, сегодня я был даже немного рад, что у меня есть компания за едой.
Очередная бессонная ночь снова заставила меня долго размышлять. Все больше ко мне приходило осознание того, что совсем недавно я был мертв, реально мертв, хоть иногда мне и казалось, что, возможно, все это было лишь плодом моего искалеченного воображения. Тогда я доставал тюбик с остатками мази и пялился на него, вспоминая слова Зама, встречающего меня с того света.
От Вадика теперь было не отделаться, он клещом засел у меня на шее и не отходил ни на шаг, проявляя назойливую инициативу, постоянно помогая и наблюдая за моей работой.
Я пару раз вскрикивал на него без каких-либо причин, но, не в силах оправдать эти порывы, извинялся. Отрываться на нем удавалось в моменты, когда мне в руки попадались кривые заготовки, а это случалось довольно часто. Но со временем я перестал ругаться и из-за них, потому что смысла в этом не было.
План с некачественной работой и преждевременным увольнением терпел очевидный крах, руки опускались, а время двигалось медленнее, чем очередь в аптеке в социальный день.
Время от времени, когда меня никто не видел, я доставал из заднего кармана блокнот Зама, который стал моим трофеем, и листал его. Слова и цифры, бесконечное множество слов и цифр, иногда глаз цеплялся за надписи, которые я видел где-то еще, помимо блокнота: на стенах в том или ином крыле, которые мы проезжали, в технических помещениях и так далее.
С каждым днем дела шли все хуже. Еда становилась примитивнее и безвкуснее; помимо основной работы меня то и дело дергали по разным мелким поручениям, а Вадик хоть и работал лучше, чем в первый день, но качество этой работы оставляло желать лучшего. Я постоянно смотрел в сторону тоннеля, особенно перед сном, так как моя камера была ближе всего к нему.
Когда настал выходной, Вадик исчез с самого утра. Его забрал охранник, приехавший ни свет ни заря, и я остался в полном одиночестве, ненавидя все вокруг за то, что не могу вырваться хотя бы на пару часов из этой темницы.
Кажется, сегодня все отдыхали, включая охрану, так как даже в очередной раз зазвонивший телефон в итоге замолк, не дождавшись, пока кто-нибудь снимет трубку.
Я отправился на завтрак сам и обнаружил, что столовая совершенно пуста, лишь голос диктора сообщал прогноз погоды. Я взял поднос и упал на насиженное мной место.
Диктор закончил свои поэтичные разглагольствования про освежающие дожди в столице и уже менее образно пошел по остальным регионам: тут и там облачно, легкие осадки, ветер со скоростью бла-бла-бла, давление ртутного столба и т. д.
– Вот такая погода выдалась на середину ноября, – закончил он прогноз.
Я не сразу обратил внимание на эти слова, продолжая жевать недоваренную перловку, но тут вдруг слова достигли нужной части мозга, и я почувствовал, как где-то в области груди перехватило дыхание.
– Как это – середина ноября? – произнес я вслух и вскочил с места, сам не зная зачем, словно собрался бежать.
По моим подсчетам, сейчас был август, самое его начало, но никак не ноябрь и уж точно не его середина.
«Может, я что-то не так услышал, может, речь шла не о сегодня?»
Я начал вслушиваться в радиоэфир, но там уже играло что-то из танцевального репертуара молодости моей мамы.
Одномоментно наплевав на запрет звонков, а заодно и на поднос с недоеденной перловкой, я помчался в сторону таксофона, висящего у входа в столовую. Пальцы судорожно вдавливали квадратные клавиши, составляющие код для связи с городом, а затем и номер Алины. Но когда оставалось всего несколько цифр, я положил трубку.
«Они только этого и ждут».
Тогда я набрал внутренний номер инженера. Спустя несколько гудков за помехами раздался знакомый голос:
– Слушаю.
– Это Олег, сварщик, мне нужно с вами срочно поговорить!
– Олег? Вам же запретили пользоваться телефоном.
– Я звоню вам, а не в город! – ответил я, задыхаясь от собственной злобы. – Если мне нужно с вами связаться, как еще я должен это сделать?!
– Хорошо, хорошо, вы правы. – Голос его приобрел слегка извиняющуюся интонацию. – Так что вы хотели?
– Я хотел спросить, сколько здесь нахожусь с момента подписания нового договора?
– Секунду, – ответил инженер, и в трубке зашуршали бумажки.
– Так-с-с… С момента подписания прошло четырнадцать дней.
– Тогда почему по радио говорят, что сейчас середина ноября?
– Радио? Какое еще радио? – Он делал вид, что искренне удивлен. – Ах, радио. В столовой. Так это же записи с прошлых лет. Не стоит обращать внимания. Если хотите новостей, то я с радостью попрошу принести вам свежих газет, подойдет?
– Газет?
«Ты что, издеваешься?»
Я не знал, что сказать, они находили объяснение всему.
«Что мне толку с этих газет, они могут быть старыми, как я это проверю? Как я вообще могу что-то проверить? Я же в чертовой тюрьме, без телевидения, интернета, телефона, с этим нужно что-то делать, срочно, иначе восемь месяцев не кончатся никогда».
Я снова вспомнил историю про повесившуюся жену, про разбитые судьбы людей. Внутренности завязало в узел.
– Нет, спасибо, газет не нужно.
– У вас есть еще какие-то вопросы?
– Нет, вопросов больше нет.
В динамике послышались гудки. Я глубоко вздохнул, а затем повесил трубку.
«Как мне связаться с Алиной, чтобы они об этом не узнали?»
В голове уже давно жила мысль о том, что, если дома от меня не будет никаких вестей, случится что-то плохое.
День тянулся невыносимо долго, от выходных не было никакого удовольствия, а ближе к обеду накатила такая тоска зеленая, что хотелось заплакать.