«Не хватает кудрей», – почему-то подумал я.
Под криво сросшийся нос так и просились усы. Хотелось взять карандаш и дорисовать. Настрой у охранника был какой-то загадочный, в полумраке казалось, что я вижу улыбку в уголке его губ. В руках он держал трехногий табурет, который был принесен явно не для моего удобства. Я еще сильней вжался в угол, от чего руки, сцепленные за спиной, разболелись.
Он поставил табурет напротив меня и, усевшись на него, начал доставать из карманов различные предметы и показательно выкладывать их перед собой. Первое, что я увидел, были металлические плоскогубцы.
– Зачем это?! – закричал я не своим голосом, чувствуя, как только что зажившие раны снова начали ныть.
Он молчал. Вслед за плоскогубцами показался небольшой молоток и россыпь гвоздей. Я смотрел, вытаращив глаза, и боялся даже представить, что он собрался делать с этим набором. Пруток охранник доставать не стал, тот спокойно висел у него на поясе, прямо под рукой, иногда поблескивая от неяркого света лампы.
– Почему ты молчишь? Слышишь меня? Эй, ты, давай уже звони своему начальству. – Я хотел было встать, но он схватил с пола плоскогубцы и вцепился мне в щеку.
– А-а-а-а, отпусти! Отпусти, слышишь! Сука, урод конченый, отпусти! Пожалуйста, отпусти! – вопил я сначала как ошпаренный, а после уже жалобно и заливаясь слезами.
Наконец он разжал хватку, и я рухнул на пол. Тогда он продолжил доставать инвентарь. Последним из внутреннего кармана показалось небольшое устройство, напоминающее кассетный плеер. Охранник аккуратно поставил его между нами, ровно посередине, а затем нажал на клавишу. Аппарат щелкнул и начал записывать происходящее внутри комнаты.
– Кто ты такой? Как сюда попал? – начал он свой допрос суровым монотонным голосом.
Во рту пересохло, я не мог говорить. В ступор также вводили предметы, которые, судя по всему, были здесь не для того, чтобы сколотить скворечники.
Не дождавшись ответа, охранник схватил с пола молоток и, зажав гвоздь плоскогубцами, поднес его к моему колену.
– Я – сварщик, сварщик! – Слова вылетели из меня, как пробка из бутылки шампанского. – Меня пригласили варить решетки для камер!
Я не мог справиться с дрожащим от страха голосом, и кажется, это доставляло охраннику невероятное удовольствие, хоть он этого и не показывал.
«Что же это такое, господи, какого хрена происходит? Я не хочу, чтобы он пытал меня, не хочу, чтобы было больно, пожалуйста, ради бога, пускай он прекратит!»
Он отложил инструмент.
– Кто пригласил?
– Сергей Иванович, инженер.
– Имя? Фамилия? – Голос его с каждым вопросом звучал все суровее, как мне казалось.
– Сергей Иванович!
– Твое имя!
– Олег.
– Фамилия! – противно взвыл охранник.
– Тихонов. – Врать было бессмысленно, я пойман, все кончено.
– Как?
– Тихонов! Ти-хо-нов Олег Владимирович! – Я был готов на все, на любые показания, раскаяния, лишь бы он забрал все, что тут разложил, и мы покинули кошмарную комнату.
Лицо его как-то странно изменилось. Он взял небольшую паузу и выключил запись. Затем снова потянулся к гвоздям и молотку.
– Пожалуйста, не нужно, умоляю, я сказал все как есть. Позвоните инженеру, заместителю тюрьмы, они все в курсе, кто я такой, пожалуйста, умоляю вас. – От моего самоуважения и гордости не осталось и следа. Меньше всего на свете я хотел получить гвоздь куда-нибудь в колено или глаз.
Поэтому бросился охраннику в ноги и, склонив голову к полу, зарыдал.
Он оттолкнул меня ногой, и я снова забился в угол, не в силах сдержать свою истерику.
Но охранник не спешил с пытками, вместо этого он распихал все инструменты обратно по карманам.
– Встать! Встать, я сказал!
Я молча повиновался.
– Что ты здесь делаешь? – продолжал он.
– Я же сказал, все вам объяснил, я – сварщик, меня пригласили варить решетки для камер.
«Кажется, не важно, говорю я правду или вру, мне все равно суждено страдать».
– Сука! – выругался он вдруг в полный голос и вскочил с табурета. – Я спрашиваю, что ты делаешь в моем крыле? Какого хрена без сопровождающего трешься возле заключенных? – Первый раз за все время, проведенное в этой тюрьме, я видел взбешенного охранника, который кричал и матерился, от этого у меня глаза на лоб полезли.
– Я, я… – язык не поворачивался сказать о побеге.
– Что я? Что я? Ты либо мне прямо сейчас все расскажешь, либо я сниму с тебя наручники и прибью ладони друг к другу!
Нос жгло от слез, а зубы уже почти сточили друг друга в порошок.
«В любом случае мне конец, наверное, нет смысла молчать».
Собравшись с духом, я рассказал: про побег, про убийство охранника. Не рассказал лишь про поиски своего давно почившего родственника, этот момент решил все-таки придержать.
На протяжении моего рассказа охранник медленно ходил взад-вперед по комнате, внимательно слушая все, что я говорю. Когда я закончил, он подошел ко мне и, взглянув прямо в глаза, схватил меня за челюсть, потом повертел туда-сюда, рассматривая мое лицо со всех сторон, словно собачью морду.
Затем он задал мне очень странный вопрос уже более спокойным голосом:
– Сколько тебе лет?
Вопрос окончательно выбил меня из колеи, и поэтому я просто стоял и смотрел на него, как дурак.
– Ты что, глухой?
Я повертел головой из стороны в сторону.
– Тогда ответь мне, сколько тебе лет?
– Тридцать, – выдал наконец я.
Он замер на месте, уставившись в одну точку.
«Если бы у меня были свободные руки, я бы смог схватить табурет и двинуть им ему по башке».
Наконец он продолжил, и следующий вопрос был не самым лучшим:
– Как звали твоего деда по отцовской линии?
«Черт! Почему он спрашивает? Неужели вот так просто догадался? Где я прокололся?»
– Его звали так же, как и меня. Отец дал мне имя в честь деда, которого расстреляли до моего рождения. – Сам не знаю, зачем я выдал ему эту информацию; врать было страшно, мне почему-то казалось, что он видит меня насквозь.
Охранник молчал. Я видел, как заметно участилось его дыхание. Что-то изменилось. Не уверен, но, кажется, он шевелил губами, словно разговаривая сам с собой.
«Почему он не звонит начальству? Почему не начал пытки? Что вообще происходит?»
– Твоего деда не расстреляли, – вдруг выдал он.
– Что, простите?
– Ты что, действительно глухой или просто дурак?
Это прозвучало очень обидно, и я хотел было возразить. Нет, на самом деле я хотел наброситься и разбить ему лицо, бить его руками и ногами, пока силы не кончатся. Но не сделал ни того, ни другого.
К тому же что-то начало проясняться.
Пережив кровавую бойню в своем воображении, я спросил:
– Что тогда с ним случилось?
Он не отвечал, лишь снова беззвучно шевелил губами, смотря куда-то сквозь стену. Я терпеливо ждал, пока он вернется из астрала.
– Работает в охране этой тюрьмы. – Это прозвучало как приговор.
– Как это в охране? Не может быть, он же преступник, я видел его фамилию в списках заключенных!
«Я не верю, он не может быть одним из этих бездушных зомби, этот тип врет, нагло врет! Но зачем?»
– Списки составляют для всех, кто попадает сюда, и за каждым закрепляется камера, не важно, работаешь ты или отбываешь срок.
– Зачем вы мне все это рассказываете?
– Потому что у меня, похоже, нет выбора.
– Как это – нет выбора? Вы что, знаете моего деда? У него теперь будут проблемы из-за меня? Я не понимаю, что происходит, но вы поймите, он даже не в курсе, что я здесь. Я прошу, умоляю, не трогайте его. – Я тараторил от волнения, мне не хотелось, чтобы из-за меня страдал кто-то еще.
– Заткнись! – рявкнул лысый.
Затем подтолкнул ко мне табурет ногой.
– Сядь, слушай и не перебивай, понял?
Я недовольно кивнул в ответ.
– В день, когда меня должны были расстрелять, ко мне в камеру зашел человек, одетый в серый костюм. Я думал – это еще один мент в гражданке, пришел что-то выспросить напоследок. Они хотели взять моих подельников, никак не могли выйти на их след. Я и так рассказал им все, что знал, но мои ребята были не дураки, и когда меня повязали, они рванули через финскую границу, обрубив все концы.
Я не мог поверить своим ушам, мне ужасно хотелось его перебить, но, заметив это, он смерил меня взглядом и затем продолжил.
– Этот тип, Григорий Эрнестович, как он тогда мне представился, пришел не за этим. Он не спешил с разговорами, сначала оценил меня взглядом, в руках у него была папка с моим делом, которую он то и дело открывал, что-то вычитывал и снова закрывал. Он вел себя так, как будто управляет всем вокруг. Это было видно по его словам, движениям, взгляду, импортным сигаретам и тому, с каким почтением ему отдавали честь сопляки с погонами, проходившие мимо нас. Я сразу понял, что это не просто какой-то там хрен, а самый настоящий партийный чинуша. Он сказал, что я могу избежать расстрела и отдать долг Родине и всему человечеству в целом. В нашей стране нельзя верить тому, что говорят тебе власти, – когда я понял это, тогда и начал подделывать деньги. Я спросил, что от меня требуется. На что он ответил: «Встать на место тех, кто следит за такими, как я». Я, конечно, посмеялся: «Что, вот так просто? Из грязи в князи?»
– Нет, – ответил он, – есть ряд условий.
Понятное дело, что есть ряд условий, но выбора у меня не было, и я решил дослушать до конца. И тогда он начал рассказывать, что меня ждет.
Первое – я никогда не вернусь домой, ни при каких обстоятельствах.
Второе – остаток дней я проведу внутри тюрьмы, но зато не в качестве заключенного, а в качестве надзирателя, что уже совсем неплохо. Остальную кипу правил мне выдали уже по прибытии сюда.
Естественно, я согласился, у меня не было выбора. Как я потом понял, так или иначе, я бы все равно оказался здесь, но мне дали выбрать, в качестве кого я могу здесь находиться – заключенного или сотрудника. Я выбрал второе.