— Все, Розмари, уходи, — попытался освободиться от ее объятий Фрэнк. — Прощай.
— Нет, нет, еще чуть-чуть.
Пот заливал его лицо. Он хотел скинуть с себя девушку, но железные клещи снова вцепились в его руки, ноги, живот и голову.
— Уходи!!! Они включат!!! Они сейчас включат!!! — закричал в ужасе он.
— Сейчас, сейчас, милый…
— Прочь!
Но Розмари лишь еще крепче прижалась к нему:
— Но вот же оно, а-а-а…
Фрэнк чувствовал, как огромная волна, целое цунами неведомого наслаждения словно бы поднимает его над пучиной этой жизни, приближая и приближая яркое солнце, яркое ослепительное солнце, которое, проникая в его жилы, в его кровь, в его сердце и мозг, словно бы растворяет его тело, оставляя вместо него бесконечное счастье.
— Розмари-и-и… — в сладостной судороге задергался он.
Но в следующий момент ужасный и неотвратимый удар обрушился, оглушая его, прокалывая, прорывая острыми железными кольями его барабанные перепонки. И адская вспышка словно разъяла, распяла на длинных иглах его глаза.
— Фамилия?! Номер?! — раздался металлический голос из громкоговорителя.
Фрэнк очнулся, обнаруживая себя снова на досках.
— Леоне, пятьсот десять, — произнес он, автоматически вскакивая и поворачиваясь к видеокамере.
Почти месяц Розмари не решалась заговорить с миссис Леоне о том, что так волновало ее. Они часто созванивались и разговаривали о Фрэнке, о будущем приближающемся его освобождении, о здоровье миссис Леоне и о работе Розмари, но лишь только девушка пыталась хоть как-то навести разговор на прошлые годы, когда отец Фрэнка работал в школе вместе с Драмгулом, как миссис Леоне или трагически замолкала, или резко переводила разговор на другую тему. Наконец Розмари решилась поговорить обо всем с миссис Леоне прямо. „Скажу все, что я знаю про фотографию, — подумала она, — а, может быть, и про дом“. Она стала ждать благоприятного случая, чтобы отправиться в гости, и случай скоро предоставился. Миссис Леоне написала очередное письмо сыну и озабоченная тем, что с момента перевода Фрэнка в „Бэйкли“, не получила еще ни одного его ответа, попросила Розмари отвезти заодно и ее письмо, когда девушка сказала, что собирается съездить в „Бэйкли“ еще раз, передать свое письмо и поговорить о возможности свидания. По телефону они договорились на среду, и весь вечер вторника Розмари промучилась, думая о том, как повести разговор.
Утром перед визитом она решила к матери Фрэнка заехать на Форест авеню и еще раз взглянуть на дом с колоннами, дом номер тридцать семь, память о котором не давала ей покоя. Она остановила машину, как и в прошлый раз, напротив решетки и долго не выходила, разглядывая дом из кабины. Желтый, трехэтажный, с колоннами, слева решетка с вензелями, справа подъезд и окно. „Ничего особенного“, — подумала Розмари. И вдруг мелькнуло: „Надо бы сфотографировать. Тогда можно будет показать подруге. Вдруг я все-таки ошибаюсь. Начну задавать миссис Леоне нелепые вопросы, называть какие-то адреса, фамилию какого-то Корта и окончательно ее вспугну. А следующий случай с визитом может не скоро представиться. Как же быть?“ Она лихорадочно продолжала думать. „Съездить домой за поляроидом — это быстро. Но вот подруга? Вдруг ее нет дома или она сегодня занята?“ Розмари вышла из автомобиля и огляделась в поисках телефонного аппарата. На счастье подруга оказалась дома и ничего не имела против, если после обеда Розмари заедет к ней на часок. Осталось только успеть сфотографировать дом. Девушка села в машину и поехала за фотоаппаратом. Дома она долго не могла его найти. Она перерыла все ящики письменного стола, осмотрела полки в шкафу и на стеллаже и наконец обнаружила его в тумбочке под телевизором. По дороге на Форест авеню она гнала машину быстрее обычного, потому что сгущались тучи и вот-вот должен был пойти дождь. Так оно и случилось, стоило ей остановиться перед домом с колоннами, как по крыше кабины забарабанил дождь. В надежде, что он скоро кончится, Розмари достала сигарету и закурила. Прошло пять минут, десять, двадцать, сорок, дождь не кончался. Розмари посмотрела на часы, пора было ехать к подруге, ведь она должна еще вовремя нанести визит миссис Леоне. „Черт, как обидно, что вся затея с фотографией срывается“, — подумала Розмари, не зная, ехать ли ей к подруге или позвонить и, извинившись, перенести визит. И в это самое время дождь утих, а выглянувшее солнце осветило дом. Появившаяся через тридцать секунд фотография, оказалась довольно темной и неясной, все же пелена дождя сделала свое дело, но основные детали — колонны и вензеля на решетке — были видны. Снова пошел сильный дождь. Розмари включила зажигание и направила автомобиль в сторону центра. „Но как же мне показать фотографию подруге? — думала она по дороге. — Ведь она опять станет интересоваться, почему это меня так волнует?“ Подруга была не очень близкая, а Розмари не хотела, чтобы пошли слухи о том, что она интересуется отношениями Драмгула с миссис Леоне, потому что любовником подруги был комиссар полиции. Почти доехав до дома подруги, Розмари передумала и решила ехать сразу к миссис Леоне. Ругая сама себя за свою женскую непоследовательность, она остановила машину у телефонного аппарата и позвонила подруге, извинившись за то, что не может приехать, как обещала, потому что должна встретить тетю, которая неожиданно прилетает из Нью-Йорка. Положив трубку, Розмари вышла из будки и села в машину, направляясь к миссис Леоне.
Они попили чаю с тортом, поговорили о том-о сем. Миссис Леоне пошла за письмом в соседнюю комнату, вернулась и передала его Розмари. Пора было прощаться, а девушка все не могла решиться. Наконец, уже в прихожей она вдруг достала фотографию и протянула ее матери Фрэнка, пристально вглядываясь в ее лицо.
— Скажите, вам ничего не напоминает этот дом? — спросила Розмари.
Миссис Леоне взяла в руки фотографию и лицо ее побледнело.
— Зачем, — прошептала она. — Зачем ты спрашиваешь меня об этом?
— Вы были сфотографированы на фоне этого дома с одним человеком. Эту фотографию носил в своем бумажнике Драмгул.
Миссис Леоне закрыла руками лицо.
— Зачем это тебе, Розмари? — повторила она. — Это не приведет ни к чему хорошему.
— Ваш сын, — сказала Розмари, — в когтях у этого Драмгула. А вы кое-что знаете. Кое-что, что может помочь уберечь Фрэнка от этого чудовища. И вы молчите.
— Не уберечь, а погубить! — воскликнула миссис Леоне.
— Драмгул не случайно перевел Фрэнка к себе в тюрьму. Он наверняка что-то замышляет. Надо дать ему понять, что у нас есть свои козыри, что мы можем на кое-что повлиять и если хоть что-то будет грозить Фрэнку, мы пустим в ход свое оружие.
— Мы только поставим Фрэнка под удар!
— Нет! Наоборот мы защитим его! Миссис Леоне молчала, глядя в пол.
— Ради всего святого, — умоляюще сказала Розмари. — Ведь вы знаете, что я люблю Фрэнка. Я буду действовать крайне осторожно. Кто был тот человек, с которым вы были сфотографированы на фоне этого дома?
Но миссис Леоне продолжала молчать.
— Хорошо, тогда я сама скажу вам, — медленно проговорила Розмари. — Фамилия этого человека — Норт.
Миссис Леоне снова поднесла ладони к лицу и плечи ее вдруг затряслись от рыданий. Она покачнулась.
— Что?! Что с вами? — вскрикнула Розмари. — Вам плохо?.Роды, я сейчас принесу вам воды.
Она побежала на кухню и вернулась со стаканом воды. Но миссис Леоне уже успела взять себя в руки.
— Если ты все знаешь, — сказала она. — То зачем же спрашиваешь?
— Ко я знаю не все, — ответила девушка. Миссис Леоне медлила.
— Хорошо, — сказала она наконец.
Она сделала знак, снова приглашая Розмари на кухню.
— У тебя есть сигареты? — спросила миссис Леоне.
— Разве вы курите? — удивилась Розмари. Миссис Леоне горько усмехнулась.
— Курила когда-то.
Розмари достала пачку и протянули ее миссис Леоне. Та взяла сигарету двумя пальцами, прикурила от зажигалки, которую поспешно вынула Розмари, и, глубоко затянувшись, выпустила дым.
— Я была с Нортом в связи, — сказала она, опустив взгляд.
— Норт — это… — осторожно подтолкнула ее Розмари к тому, чтобы раскрыть, что значит это имя.
— Да, — вздохнула миссис Леоне. — Норт работал вместе с моим мужем в одной школе. Это его арестовали и осудили по сфабрикованному делу об ограблении школьной кассы.
Розмари еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Теперь она ясно вспомнила ту историю, о которой потом так долго говорил весь город.
— Но ведь говорили, что у Норта было какое-то алиби? — спросила она.
— Его алиби — это я, — сказала, печально покачав головой, миссис Леоне.
— Вы?
— Да, я. В тот день, когда ограбили кассу, я была с Нортом с утра до вечера. Только после обеда мы вышли на улицу, чтобы сфотографироваться на память об этом счастливом дне. Мы попросили какого-то мальчишку сделать несколько наших фотографий на фоне дома, где жил Норт.
— Значит…
— Да, — миссис Леоне посмотрела прямо в глаза Розмари.
— Но почему вы не сообщили об этом в полицию?
— Это убило бы и моего мужа, и моего сына. Мне подбросили письмо с угрозами. Преступники знали, что я была в тот день с Нортом. Они следили за его домом и видели, как мы фотографировались. Они требовали от меня фотографии, но я написала им в ответном письме, что никаких фотографий у меня нет, что они остались у Корта. Но они не поверили и несколько раз устраивали обыски в нашем доме.
— И они их нашли? — спросила Розмари.
— Но у меня и в самом деле нет этих фотографий, — сказала миссис Леоне, отводя глаза в сторону.
— А почему вы думаете, что к этому ко всему как-то причастен Драмгул?
Миссис Леоне вздохнула:
— Потом, через год после того, как умер Норт, ко мне заезжал сюда один человек, он был товарищем Нор-та по заключению. Он сказал, что Норт перед смертью говорил ему о своем разговоре с Драмгулом, ведь тот был начальником тюрьмы, в которую отправили бедного Норта. Хотя, — миссис Леоне помолчала, — это все только догадки. Тот человек, товарищ Норта, бесследно исчез и с тех пор я ничего о нем не знаю.