Но куда? Понятно, что это должна быть англоязычная среда – другими языками мы не владеем. У нас были открытые американские визы, к тому же в Нью-Йорке жила наша русская подруга, которая за пару месяцев до этого сама родила и после того, как услышала о наших злоключениях с государственной медициной, сразу же предложила приехать в Нью-Йорк и пойти рожать к ее доктору. В Нью-Йорке мы были пару раз, как раз перед беременностью, нам с мужем очень нравился этот город. Решение мы приняли быстро: «ОК, поехали, и будь что будет…» Через пару дней после прилета в Нью-Йорк мы встретились с доктором (вернее, докторшей) нашей подруги – и она мне сразу не понравилась. В итоге я нашла милого русскоговорящего, спокойного и уверенного доктора из нашей еврейской иммиграции конца семидесятых, который сразу меня очаровал, а потом стали просто наслаждаться жизнью.
О работе мы не думали, так как, во-первых, не могли по статусу (мы были на туристических визах), во-вторых, не хотели (какие-то минимальные сбережения позволяли пока бездельничать), а в-третьих, даже если бы мы могли и хотели, то непонятно, чем бы мы занимались.
Но судьба решила все за нас: мне внезапно предложили стать директором по развитию в одной американской компании. Мы посовещались и решили, что надо соглашаться. К тому же мы не представляли, как возвращаться с трехмесячной малышкой в декабрьскую Россию. И куда? Мы ведь из Новосибирска, возвращаться туда с ребенком не хотелось. Оформили документы и остались, фактически прыгнули в открытый космос; и поскольку мы ВООБЩЕ не представляли, что нас ждет дальше, страха особого не было – мы просто не знали, чего бояться.
По факту, самое сложное, с чем мы столкнулись, изменив жизнь, – это интеграция в новую систему: социальную, медицинскую, – сложно было оформлять документы и решать квартирный вопрос; если говорить о ребенке, то в его развитии мы столкнулись с задержкой речи.
Дочка заговорила поздно и сразу на английском. Думаю, что на окончательный выбор языка повлияла детсадовская среда. Мы долго пытались говорить с ней дома ТОЛЬКО ПО-РУССКИ, но безрезультатно: она практически все понимает, но отвечает по-английски. Я сломалась первой и перешла в разговорах с Евой на английский; муж еще пытается говорить с ней по-русски, но я замечаю, что все чаще также соскальзывает на английский. Между собой мы с Володей говорим по-русски, в нашем доме бывают русскоговорящие гости, но также и англоговорящие. Дочка любит смотреть советские мультики (особенно про Карлсона, котенка Гава, Чебурашку и т. д.). Правда, англоязычный YouTube она поглощает не менее активно. Не могу сказать, что книги мы читаем с утра до вечера, но когда читаем, это может быть, например, Paddington Bear на английском, а может быть и Мюнхгаузен на русском.
На вопрос «Кто ты?» она уверено отвечает: «I'm American». Но если ее переспросить: «Are you Russian?» – она может ответить: «Yes I can speak po-russki». Несмотря на то что познания в политической географии у нее еще очень слабые, она абсолютно четко ассоциирует себя с Нью-Йорком и уже видно, что сильно любит свой родной город. Теперь возвращаться в Россию мы точно не собираемся. Непонятно, как англоговорящий ребенок сможет адаптироваться в русской языковой (пусть и не совсем чужой) среде и уж точно в абсолютно другом культурном пространстве. Во-вторых, давайте будем честными: зачем лишать ребенка всего того, что у нее есть здесь и сейчас?
И все-таки почему многие с появлением детей становятся такими тяжелыми на подъем? Мы объясняем это желанием сделать жизнь ребенка лучше и стабильнее. Но, на мой взгляд, мы просто не очень уверены в себе, а ребенок расширяет нашу зону уязвимости. Мы слишком многое начинаем взвешивать даже там, где можно просто положиться на жизнь. Мы даже готовы жертвовать своими интересами ради стабильности. Ведь ребенок приносит с собой столько хаоса, упорядочить который невероятно трудно. А упорядочив, не хочется ничего менять.
Сейчас я очень жалею, что не разрешила мужу уехать работать и сама не уехала вместе с ним и ребенком. Мне кажется, мы провели бы отличный год в волшебном месте. И я бы прекрасно справилась, а хандра, душившая меня в Москве, быстрее развеялась бы от смены обстоятельств. Дети не привязывают нас к земле, мы сами привязываем себя. Тем, что боимся. Дети едут вместе с нами. Иногда кричат, иногда смеются – главное, чтобы мы не расставались.
Папа может
Непреложный факт: в области равенства мам и пап мы уже существенно продвинулись. Выросло блестящее поколение мужей, которые не ориентируются на искаженные цитаты из средневековой книги о том, как вести семейную жизнь и хозяйство.
Я говорю сейчас не о глобальной ситуации в России, а лишь о том, что вижу вокруг себя. Мы равно тревожимся и радуемся, равно ходим на работу, равно меняем подгузники, катаем коляску. Отцы, сидящие сложа руки и важно наставляющие, уже в меньшинстве. Отцы, которые относятся к детям в духе престолонаследия, тоже встречаются все реже. В общем, несмотря на нынешнее российское стремление скатиться поглубже в прошлое, мы продолжаем идти вперед.
Есть такая веселая детская песенка про «папа может». Папы могут абсолютно все. Никто больше не волнуется, правильно ли папа оденет ребенка и не слишком ли он высоко катает на качелях, – мы давно знаем, что с этим наши чудесные папы прекрасно справляются. Папы могут не спать ночами, менять подгузники, делать детское питание, кормить ребенка из бутылочки, гонять с ним в мяч, но «мамой он не может быть».
Папа знает все даже о том, чего он не умеет. Я однажды неудачно вставила Косте свечку от простуды. Ребенок вопил, муж меня порицал. Я вышла из себя, сказала, чтобы вставлял сам. В итоге, когда я позвала его вставлять свечку, он отговорился тем, что у него руки грязные, но он с удовольствием на словах объяснит, как это надо делать.
У моей подруги заболел ребенок. Высокая температура, бесконечный кашель, какой-то унылый вирус с осложнениями. Приходили несколько врачей. Папа всех их заклеймил как бездарей. Жена в отчаянии попросила его найти врача, который бы соответствовал его высоким запросам, но он почему-то не стал этого делать.
Как ни крути, но обычно именно мамы держат в голове бесконечную кучу детских «можно, нельзя, надо, кончилось, купить, позвонить, узнать». Только мамы помнят, что в будние дни мы звоним педиатру по этому телефону, а в выходные – по другому. Что в детском саду надо раз в неделю менять пижаму. Что, идя в гости, надо не забыть сменку. Дать яблоко, не дать вон те конфеты, потому что на них аллергия, там орехи. Попробовать в ресторане еду, прежде чем дать ее ребенку («А-А-А!!!» – визжит дочь моей подруги, которой папа щедрой рукой забил рот курицей в очень остром соусе). Папа не понимает алгоритм поиска детского сада, он даже не задумывается об этом, а когда подходит время идти в сад и выясняется, что ребенок никуда не записан, угадайте, кто оказывается виноват?
Какие-то элементарные мелочи, например то, что, когда ребенок идет на площадку, ему лучше надеть самые удобные ботинки, а не те, которые первыми попались на глаза. Папа кричит: «Где его пижама?!», хотя пижама из года в год лежит в одном и том же месте.
Говорят дети
Неужели нас папа отвезет в детский сад??? Неужели папа может так рано встать???
Координируют детские активности, возят детей, подбирают домашний персонал неизменно мамы, даже если при этом они работают с такой же нагрузкой, что и мужчины. Попытка моей подруги договориться с мужем (более чем вменяемым человеком) о том, что они будут сидеть с ребенком на больничном по очереди, потерпела полнейший крах. Детские праздники тоже падают на матерей. Ты должна закупить подарки, позвать, устроить, подгадать, а еще успеть к приходу гостей снять домашние штаны и стать снова нимфой и богиней.
На женщинах традиционно оказываются и поддержание семейных связей, уход за пожилыми родственниками и так далее.
Во многом материнская усталость идет именно от этого обилия мелкой рутины, которая загружает процессор. Можно поделить права, бюджеты и обязанности, но все равно останется то, что будет нести на себе только один. Точнее, одна.
«A man works from sun to sun, but a woman’s work is never done», – шутит моя подруга, подливая мне белого. Наши мужья в этот момент играют с детьми.
Эти прекрасные кризисы
Едва ваш ребенок преодолевает период младенчества, вы тут же вступаете в новую вселенную. Это захватывающий мир возрастных кризисов. Сперва вы не очень понимаете, что происходит. Просто ваш милый ребенок вдруг начинает по любому поводу валиться на пол и орать что есть мочи. Или на все ваши предложения говорить свое твердое детское «НЕТ!!!».
Вы мечетесь в поисках разгадки, потом обращаетесь к мировому разуму и – узнаете о кризисах! Года. Двух лет. Трех лет. И так далее! В это «далее» умещается, похоже, вся жизнь.
Однажды вечером я выбралась поужинать со старым другом. Обычно я стараюсь не загружать его рассказами о ребенке – зачем 25-летнему плейбою информация о прекрасном мире детства? Но тут я не сдержалась и пожаловалась: «И так-то тяжело, а еще у Кости кризис первого года!»
Друг развеселился. От этого веселья мне стало слегка обидно. Я даже облилась лимонадом. «Ты, – говорю, – просто ничего не понимаешь!» Он еще больше развеселился и пролил на себя кетчуп. Минут пять мы смеялись, а потом друг, печально осмотрев красное пятно на футболке, заметил: «Сначала все знали только про кризис среднего возраста, потом – четверти века, а теперь и младенцы бросились переживать кризисы один за другим: год, полтора, два, три».
Действительно, о детских кризисах стали говорить лет 10–15 назад. И это хорошо. Теперь многие родители понимают, что детские истерики – не дурной характер и «избалованность», а признак взросления.
В науке возрастные кризисы известны уже очень давно. В «Детской психологии» Лев Выготский вообще определяет детство как череду непрерывных, переходящих из одного в другой кризисов: кризис новорожденного – кризис года – кризис трех лет – семи лет – тринадцати – семнадцати…