«Пирамидка? – говорит подруга за завтраком в кафе. – Аня очень долго не собирала пирамидку. Я волновалась и все время к ней приставала. В один прекрасный день она взяла, быстро собрала пирамидку и даже с неким презрением на меня посмотрела. Что-то вроде: “Ты довольна? Можно я займусь более важными делами?”».
«У меня ребенок до двух лет не говорил. Врачи нас постоянно третировали. Ничего, зато в два года она заговорила сразу связными фразами. Может, ей просто нравилось молчать», – рассказывает друг на прогулке.
«Зубы? Не понимаю, о чем тут вообще тревожиться, ты видела людей без зубов?» – говорит другой.
Примерно к году К. я научилась вообще не обращать внимания на вопросы о норме и сравнительные характеристики с другими детьми. «Он что, только ползает?» «Да, ползает. Ему так нравится и удобно», – купировала я. Потому что, если малыш здоров, бодр и весел, все остальное точно потом приложится. И зубы, и прямохождение, и пирамидка.
Кстати, о зубах
Когда К. исполнилось четыре месяца, он начал пускать слюни. Поднимаешь ребенка – а он открывает рот и пускает такую длинную тонкую нить. Кладешь его в шезлонг – и через пять минут вся кофточка на груди мокрая. Профессионалы детского дела не замедлили поделиться со мной наблюдениями и опытом. «Зубы», – в один голос сказали они. Я озадачилась. Четыре месяца и уже зубы? А я еще колики толком не успела забыть!
Время шло, слюни текли (и я поняла, почему передники для детей называются слюнявчиками). Периодически я залезала в рот к младенцу, интересуясь: «Где твои зубы?» Малыш улыбался, прикусывал беззубыми подпухшими деснами мой палец и загадочно молчал. Потом он начал беспокойно спать. На шатающихся ногах по десять раз за ночь мы плелись к детской кровати, где возмущенно надрывал горло Коко. Когда я пожаловалась знакомым на проблемы со сном, я вновь услышала: «Это зубы!» Потеряв терпение, я поинтересовалась, сколько еще времени мы будем ждать эти самые зубы. Внятного ответа мне никто дать не смог. Спустя полтора месяца мальчик снова стал спать по ночам, но зубы так и не вылезли. Зима сменилась весной, сон окончательно наладился, слюни исчезли, а зубы по-прежнему не появлялись. Я начала нервничать и во время променада с давним другом поделилась своими тревогами. Друг, уже успевший вырастить дочь, развеселился и задал мне очевидный вопрос: «А ты думаешь, бывают младенцы, у которых не вырастают зубы?» После этого я забила на все волнения и перестала совать свой нос в младенческий рот.
В начале июня, когда Коко только исполнилось семь месяцев, ребенок вдруг укусил меня за палец жестче, чем обычно. Я снова полезла к нему в рот и обнаружила зубы. Два нижних зуба уверенно торчали по центру нижней челюсти. Я крикнула: «Ура!» – и спешно позвонила папе К. «Наш ребенок вырастил сразу два зуба», – триумфально отчиталась я.
Вскоре после этого мы с Коко сидели в одном дружественном кафе, где привечают младенцев с матерями. Официантка, радостно агукавшаяся с малышом, спросила, сколько ему. Оказалось, что ее сын всего на месяц старше Константина. «Ну и сколько у вас зубов?» – спросила она. «Два», – гордо ответила я. «А у нас уже шесть». Я снова озаботилась. Мы вышли из кафе, я проверила рот Коко, новых зубов не нашла и даже как-то немного огорчилась. У кого-то шесть, а у нас два. Ну как же так. Муж сделал строгое лицо и обвинил меня в синдроме отличницы. Я насупилась и ушла в угол.
Прошел еще месяц, лето шло своим чередом, дача, рыбалка, друзья, шашлык. Никаких признаков растущих новых зубов, кроме все тех же припухших с четырех месяцев десен, не наблюдалось, да и залезать в рот к младенцу я стала значительно реже. Что уж там, пусть делает все, как ему нравится. И вот однажды в понедельник, вернувшись в город, мы выкупали ребенка и уложили на пеленальный стол. Малыш – раз! – и одарил нас широченной улыбкой, в которой было явно больше зубов, чем раньше. Любящие родители тут же залезли поглубже в рот и насчитали шесть зубов. Коко не разменивался на пустяки. Он просто взял и после двух нижних зубов точно так же разом вырастил четыре верхних. Я поделилась радостным открытием с друзьями. Друзья, обладающие математически складом ума, призадумались и тут же вычленили в действиях младенца прогрессию и оделили меня парой веселых математических шуток. Я посмеялась в ответ и отправилась дальше, снабженная ценным прогнозом – это у вас еще клыки не резались! Я бодро спросила у К.: «Ну и что, клыки мы тоже все сразу вырастим?» Малыш вдумчиво сказал свое коронное «абу», затем воодушевленно крикнул: «Тяй-тяй!» – и, сорвав с меня очки, кинул их куда подальше, как бы дав понять, что он сам прекрасно разберется со своими зубами. А вы, мама, подождите вон там, в уголке.
Ваш ребенок уже агукает?
Среди комментариев о развитии моего ребенка лидировал, пожалуй, четкий и строгий вопрос от российских педиатров: «Ваш ребенок уже начал агукать?» Смысл вопроса мне был понятен весьма относительно. Нет, конечно же, я знала, что младенцы говорят «агу». Но входит ли в понятие «агукать» только «агу» или что-то еще? Агукание – это процесс и система? Если ребенок пару раз сказал «агу», считается ли это полноценным агуканием? Все эти вопросы проносились у меня в голове, но, будучи человеком стеснительным и боязливым, я не стала задавать их врачу, тем более что у меня было ощущение, что в любом случае диалог не заладится. «Ну, пару раз он, возможно, агукал», – выдавила я из себя, а после ухода педиатра залезла в интернет, пытаясь понять, что же все-таки вкладывается во врачебно-диагностическое понятие агукания. Толкового ответа я не нашла и решила не забивать себе голову.
Вскоре выяснилось, что «агу» – это не наш путь. К., лежа в шезлонге и потряхивая в воздухе ногами, предпочитал говорить «аку», да и вообще болтливым младенцем не был. «Акукал» он тихонько и застенчиво и только под настроение. Можно было часами добиваться от него «аку», чтобы продемонстрировать друзьям и родственникам, как же здорово «акукает» мой ребенок, но не добиться ни единого словечка, разве что пары больших пузырей из слюны и тройки застенчивых улыбок. Как только за гостями закрывалась дверь, К. тут же залезал на руки, прятал лицо мне в плечо и говорил: «Аку-у-у-у».
По мере расширения словарного запаса к «аку» он добавил «абу», которое на долгое время стало главным средством вербального выражения эмоций. «Абу» бывало возмущенное, довольное, гневное, злое, расслабленное, удовлетворенное, умиротворенное, сонное и просыпательное. Не будучи последовательной в конспектировании Костиных достижений, я пропустила момент, когда количество слов в лексиконе малыша резко возросло. «Ба, да, ка, ку, бу, ав, яй, ха, хы», – неустанно тренировался ребенок.
В восемь месяцев Константинчик дорос уже и до сложных слов в сочетании со вполне конкретными действиями и эмоциями. «Тя-я-я-я!» – любое интересное действие и предмет. Найти на полу папин шуруповерт – это самое настоящее «Тя!!!» со множеством восклицательных знаков. Попробовать отвинтить винт у батареи – это длинное задумчивое «Тя-я-я-я-я…». Попытаться на пляже познакомиться с черноококой и длинновласой француженкой – протяжное восторженное «Тя-тя-тя!..». «Тяй-тяй!» – любое действие, связанное с его персоной, и он сам. «Ба-ба-ба-ба-ба» – «Ура, пришла бабушка, сейчас будет баловство». «Апап» – «О, папочка, и ты тут?» «Дя-дя-дя!» – «Мама, я рад тебя видеть». «Дай-дай-дай» – ну, здесь все ясно.
В десять месяцев К. мог уже часами что-то говорить на своем языке, но большинство его фраз, будучи совершенно непонятными с формальной точки зрения, несли несомненную смысловую нагрузку. Он рассказывал истории о самолетах, показывая пальцем на взлетающие и садящиеся в аэропорту Ниццы лайнеры. Приходя с длинных прогулок, он шел к папе и начинал монолог, сопровождавшийся всевозможными жестами. Количество используемых букв постоянно увеличивалось, а временами он тренировался выговаривать что-то конкретное. Например, сложная буква «р». Младенец сидит на полу и на разные лады рычит: «Крррр. Ррррр. Арррр». И так целый день.
При незнакомых людях малыш говорить стеснялся. Около получаса он разведывал ситуацию, оценивал окружение и только после этого открывал рот. Французский педиатр высоко оценила Костины разговорные потуги. При ней, старой знакомой, ребенок без стеснения выдавал одну тираду за другой, поднимая вверх указательный палец, как бы подчеркивая важность сказанного. «What a talkative boy!» – воодушевленно сказала врач.
Вскоре в его бесконечном потоке рассказов стали появляться и уже более-менее понятные слова. Причем как такового первого слова у него не было. Он разом освоил мое имя – «Дядя» (буква «н» не дается) или «Адя», папу решено было звать папой, при прощании он исправно говорил «пока», в телефонную трубку полагалось говорить «алё-ё-ё-ё», бабушку называл «Оля», тетю – «Катя», для всех взрослых и детей собирательно появилось «ты», транспортные средства превратились в «ту-ту» и «би-би», собака стала «ав-ав», качели во дворе – «качи-качи», не обошлось без «дай-дай-дай».
Постепенно я привыкла к тому, что малыш все время болтает. Более того, привыкла постоянно вести с ним диалог. Когда я не могла догадаться, о чем именно говорит малыш, я отделывалась общими фразами. «Ты так полагаешь?», «Неужели?», «Вот это да!». Судя по тому, что он активно поддерживал беседу, его все устраивало. Перелом в этих чуть-чуть абсурдных диалогах наступил в год и три. Я усадила К. в стул, пристегнула, выдала печенье и пошла в ванную. Сделав пару шагов, я услышала в спину строгое: «Ты куда?» Растерялась, повернулась, поискала глазами, кто же спрашивает. Кроме меня и малыша, который вопросительно взирал из стула, в комнате никого не было. Смутившись, я пояснила Косте: «Я в ванную. На минуту». Контакт с внеземной цивилизацией был очевидно установлен.
И когда ждать второго?
Окей, педиатров интересует агукание. Вроде бы разобрались. Окружение же (близкое и не очень) задает другой вопрос: «Ну и что, когда ждать второго?»