После японского вторжения на остров Новая Британия Рабаул превратился в огромную военную базу, на которой была дислоцирована стотысячная армия. Свидетели тех времен — баржи, по сей день укрытые в коралловых тоннелях.
Своего рода символ цивилизации — мемориальная доска, посвященная затонувшему в 1942 году кораблю «Монтевидео Мару», на борту которого погибло множество людей, включая военнопленных, женщин и детей. Войны между тем становятся все более жестокими. Так, в 1914 году, когда австралийцы воевали с немцами за Новую Гвинею, был убит, быть может, всего один солдат. Во время последней войны на этом же самом месте погибла не одна тысяча людей.
А ведь все начиналось так идиллически! В XVI веке Новую Британию впервые увидели со своих кораблей португальские и испанские мореплаватели. Прельщенные, видимо, красотой острова, появившиеся здесь, согласно историческим хроникам, первые европейцы назвали его Isla del Cielo — Небесным островом. Позднее, в 1700 году, мимо острова проплыл Уильям Дэмпир[39], присвоивший ему нынешнее название. В течение двух последующих столетий на острове не произошло никаких существенных событий; его посещали только малайцы и китайцы.
И лишь в 1880 году в этой акватории разыгралась первая трагедия. Ее виновником оказался некий маркиз де Реи, вдохновленный донесениями уже известного нам итальянца Д’Альбертиса. Начитавшись их, легкомысленный маркиз объявил об основании на острове Новая Гвинея колонии так называемой… «Новой Франции» и подбил на эту авантюру свыше трех тысяч французов, бельгийцев, итальянцев и даже флегматичных швейцарцев. Желающим выехать на остров обещали «за 100 франков 20 гектаров земли и четырехкомнатный дом». Первые два корабля — «Индия» и «Чандермагоре» — вышли из Барселоны в июне 1880 года. После трехмесячного плавания злосчастные колонисты прибыли в Порт-Бретон, который вопреки своему названию оказался вовсе не портом. Эго было отвратительное малярийное местечко, расположенное на южной оконечности Новой Ирландии. Здесь до сих пор выпадает больше осадков, чем где-либо в Меланезии, и совершенно нет пригодной для земледелия почвы: берега острова скалисты, поросли джунглями.
Плачевные результаты безумного предприятия маркиза сказались очень скоро. Болезни безжалостно косили пришельцев. Из тысячи колонистов, покинувших Европу, уцелело не более семидесяти. Сам маркиз, естественно, не попал в число этих несчастных, так как никогда и не собирался отправляться в Порт-Бретон.
Через несколько лет после злополучной «Новой Франции» на территории Новой Гвинеи должна была возникнуть и «Новая Венгрия». Свыше тысячи колонистов готовились в 1885 году к новому заморскому вояжу, однако, к счастью для любителей дешевых земель, колония так и не была основана.
В 1884 году на архипелаге Бисмарка и на Острове в районе залива Астролябия был водружен флаг кайзеровской Германии. Если немцев косила малярия, то для аборигенов наступили подлинно трагические времена. Колонизаторы показали, на что они «способны». Рабский труд на плантациях, пропуска в джунгли (!), корабельные пушки и, конечно, карательные экспедиции вооруженных до зубов полицейских, направленные против людей, способных отстаивать свои права одними луками и бамбуковыми ножами.
Немцы проиграли, и прежде всего морально, еще до того как против них выступили австралийцы. Но и тогда нашелся некий капитан Децнер, типичный представитель так называемой «расы господ», который четыре года странствовал по Новой Гвинее с развернутым знаменем кайзера Вильгельма. Когда его в 1914 году в конце концов доставили в Рабаул, Децнер кичливо заявил от имени всех своих соотечественников: «Мы еще вернемся сюда!» Его предсказание не сбылось. Оказывается, на Тихом океане, как и в Европе, немцы не обладали чувством реальности.
В те времена правительства некоторых держав порой напоминали маленького ребенка, который не дотронется до игрушки, пока за ней не потянется его собрат. Так именно было и с Новой Гвинеей. У англичан и в мыслях не было завладеть Меланезией, пока там не появились немцы. И как только последние посягнули на Новую Гвинею и высадились в Миоко, подданные английской королевы тотчас же водрузили ее знамя в Порт-Морсби, на противоположной стороне острова.
Населяющие Новую Британию толаи не разбираются пока что в замысловатых делах белых людей. Меньше всего интересуются ими племена, обитающие в западной, гористой части острова. Их собратья с полуострова Газель ловят рыбу, как и их прадеды, и продают ее на базаре в Рабауле, но даже самые цивилизованные из них все еще пересчитывают австралийские доллары на свои тамбу.
Восхищенный красочностью местного базара, я решил посетить деревушку прибрежных толаи. Нам повезло, и вот однажды мы очутились со Стахом в большом построенном на пляже деревенском сарае. В нем хранились какие-то огромные искусно сплетенные, похожие на удлиненные балки корзины, высота которых иногда превышала два метра. Внутри их находилось нечто похожее на ажурный, суженный посредине столб. Вероятно, эти изобретательно сплетенные ловушки были плодом многовекового рыбацкого опыта. Естественно, рыба, очутившаяся в жерле этого маленького шедевра, не имела ни малейших шансов выбраться из него и неизбежно попадала на обед рыбаку.
Однако не корзины поразили нас больше всего в этой деревне, а сама операция, которую рыбаки проводили, перед тем как показать нам эти редкостные объекты. Прежде чем открыть ворота сарая, мужчины отослали на противоположный конец деревни всех женщин, девушек и мальчиков. А когда мы извлекли одну из корзин из сарая, чтобы при полном свете дня заснять ее, рыбаки внимательно следили, не появится ли поблизости женщина.
Эта бдительность поразила меня, и я спросил, в чем тут дело. Пожилой рыбак кратко объяснил на ломаном английском языке:
— Мери видеть корзину, рыбак быть голодный.
Ответ прояснил многое, но не все. Лишь немного спустя я узнал некоторые подробности об этом освященном традициями обычае рыбаков Новой Британии. Оказывается, женщины и девушки, а также мальчики, не подвергшиеся инициации, не вправе не только дотрагиваться до корзины, но даже глядеть на нее, как во время ее плетения, так и после окончания работы. Ибо рыбаки свято верят: достаточно им взглянуть на корзину, как акула уничтожит ее и голод станет уделом рыбака.
Эти обычаи очень строги. Так, рыбак, который тратит на плетение корзины свыше сорока суток, не должен спать в это время в доме, «оскверненном» присутствием женщины, не говоря уже о половой жизни с собственной женой. Эти жертвы «окупаются», так как готовая корзина, по местным мерилам, — это целое состояние (в раковинах). В ее стоимость входят как продолжающаяся почти два года замысловатая сушка корзины, так и ряд магических процедур, которые обеспечивают успешную рыбную ловлю.
Рыбацкие корзины очень заинтересовали нас. В тот же день мы отправились посмотреть их в действии. Это оказалось не так просто, как могло бы показаться, так как единственным транспортным средством была здесь лишь маленькая лодка с балансиром, рассчитанная максимум на двух человек.
Мой гребец не испытывал никаких затруднений. Я же неуклюже вскарабкался в маленькое выдолбленное корытце и с трудом втиснулся между его тесно расположенными бортами. Снизу на меня повеяло холодом, так как на дне лодки собиралась вода. Но это было не самое страшное. Несмотря на небольшую волну, лодка сильно раскачивалась, а брызги соленой воды угрожали кинокамерам. Стах, разместившийся в подобной лодке, находился, естественно, не в лучшем положении. Мы поплыли в сопровождении всей флотилии к месту, известному одним рыбакам.
На поверхности воды виден был только длинный бамбуковый плот. Как оказалось, он играл роль буя, к которому была прикреплена корзина, свисавшая вертикально вниз на глубину около трех метров. Снизу к ней был подвешен мешок из пальмового луба, заполненный камнями. В прозрачной воде было видно, что корзина совершенно пуста. Мы поплыли дальше.
Следующая ловушка уже издали переливалась всеми цветами радуги. С большим трудом рыбаки втащили ее на одну из лодок нашей флотилии. Это была тяжелая работа, причем дольше всего продолжалось извлечение «якоря» со стометровой глубины. Когда корзина-ловушка легла наконец горизонтально в лодку, один из аборигенов забрался в нее по пояс и начал по одному вытаскивать сокровища, которыми море одарило рыбаков.
Я с интересом рассматривал пойманных рыб, которые, несомненно, восхитили бы любого ихтиолога. Почти все они были разные: плоские, рогатые, пузатые. Вся эта коллекция вызвала у меня глубокое уважение к изобретательности природы. Рыбы сверкали яркими красками, которые все время менялись. Вынутая из воды золотистая рыба обрела сперва зеленую, затем голубую и, наконец, оранжевую окраску. Прямо-таки цветная панорама тропических морей.
Со дна корзины абориген вытащил, пожалуй, метровой длины акулу. Если верить рыбацким приметам, она попала туда, очевидно, потому, что одна из любопытных девушек взглянула перед выходом в море украдкой на корзину.
Лодки с добычей направились к берегу. До него было еще довольно далеко, когда наступила ночь. Вода стала фосфоресцировать, и с каждым движением весел возникали своеобразные зеленоватые водяные ракеты. В глубине ставшей уже бархатно-черной воды появлялись время от времени лучезарные тени, обретавшие порой самые удивительные формы. Тихо плескалась вода, словно аккомпанируя метавшимся в лодке рыбам. Вдали, на берегу в деревне зажглись факелы. Однако эти огни не были предназначены для возвращавшейся флотилии. Просто жены рыбаков, пользуясь отливом, искали на пляже спрятавшихся в углублениях грунта крабов и небольших рыб.
Через час мы уже сидели у костра, сытые и сонные после еды, точно змеи боа. Рыба оказалась столь же вкусной, как и красочной. В колеблющемся пламени костра были видны гуляющие по деревне молодые люди обоего пола. Очевидно, многие юноши не имели ни малейшего желания в тот вечер заниматься плетением корзин.