Как много людей, которые говорят мне, что хотят быть писателями, записываются на бесконечные семинары, ходят на несчетные конференции, но не берут в руки ручку! Гораздо безопаснее витать в мечтах о написании пьесы или романа и наслаждаться возможностями, вместо того чтобы предпринять попытку и потерпеть неудачу. Я восхищаюсь людьми, которые готовы рискнуть сделать что-то неидеально, вместо того чтобы идеально не делать ничего.
В одной из молитв, которые я слышала в молитвенном приюте, были следующие слова: «Я потратил свою жизнь, Господи, настраивая свою лиру, вместо того чтобы петь Тебе». Догадываюсь, что Бог хочет, чтобы мы просто пели, даже если мы сползаем с тональности. Отец Клем Мецгер был директором иезуитского молитвенного приюта. Как драгоценность, я храню в памяти тот момент, когда он попросил какую-то женщину провести чтение во время мессы. Она, перепуганная, наскоро повторяла стих из Библии. А потом попросила его о помощи, спрашивая, как произносятся некоторые слова. «Ой, да запинайтесь сколько угодно, ничего страшного», – сказал он ей.
Запинайтесь сколько угодно.
Какой прекрасный совет!
Все мы запинаемся, все мы, спотыкаясь, идем по жизни. Просто у некоторых из нас лучше получается делать вид, что так и надо.
Как-то раз я присутствовала на ретрите, где Франсуаза Адан читала лекцию под названием «Как нести умиротворение изнутри вовне». Она родилась в Италии, а выросла в Бельгии. Она защитила свой медицинский диплом и решила, что будет помогать людям заботиться об их разуме, теле и духе. Сейчас она доктор вспомогательной медицины в Сети интегративной медицины Коннора в объединении Университетских больниц и ассистент профессора в медицинской школе Западного резервного университета Кейза. Люди называют ее поборницей благополучия. И я понимаю почему.
Если хочешь выиграть в лотерею – купи билет. Если хочешь получить урожай картошки – молись сколько угодно, но для начала возьмись за мотыгу.
В зале было полным-полно деловых женщин, которые взяли на работе отгул, но многие из них жульничали, пряча под столом коммуникаторы и планшеты. Она призвала нас всех прекратить наше бесконечное делание. Вначале она велела нам дышать, делая выдох длиннее, чем вдох. Вдох на четыре счета, выдох на шесть.
Затем она попросила нас задать себе следующий вопрос: «Что больше всего пойдет на пользу моему благополучию?»
В комнате стало тихо. И вот какая мысль пришла мне в голову: перестань планировать и начни жить. Что мне нужно сделать, чтобы доверять жизни и начать принимать ее на 100 процентов прямо здесь и сейчас? Что, если бы я смогла освободиться от поисков совершенства и поверить, что и завершенность уже достаточно хороша?
Стремление жить идеально не дает мне просто жить. Я слишком много думаю. Я слишком много планирую. Я слишком много организую.
А потом она заставила нас всех участвовать в одном упражнении. Я его никогда не забуду. Она показала нам боа из перьев и описала эти перышки как легкие и воздушные – противопоставляя их цепям, тяжелым и утягивающим нас в трясину. Она попросила нас мысленно представить себе весы, где на одной чаше будет лежать то, чем мы хотим заниматься, а на другой – то, чем мы заниматься не хотим. Что будет, если мы, вместо того чтобы хоронить себя под грузом бесконечных целей, просто совершим один легкий, как перышко, поступок? Если бросить на чашу весов перышко, поначалу не будет заметно никакой разницы, пока не добавишь еще одно, а потом еще…
Всего одно перышко склонит баланс весов в твою пользу. Какое оно – твое перышко? Что это за дело, которое стронет с места весы? Каково ваше перышко на сегодняшний день?
Она пустила это боа по залу и попросила каждую из нас выдернуть для себя одно перышко, а потом рассказать, какое перышко – какой поступок – мы готовы совершить или перестать совершать, чтобы изменить свою жизнь.
Одна за другой мы выдергивали перышки и рассказывали о них. Женщины принимали самые разные решения – пообщаться с друзьями, написать о том, что они ценят в самих себе, попросить о помощи, каждый вечер уходить с работы не позднее шести часов. Они клялись реже проверять электронную почту, пойти заниматься йогой, нанять персонального тренера, выделить полчаса «личного» времени в рабочем расписании. Они объявляли, что будут планировать встречи с подругами, утренние аффирмации[16] и дневной сон.
Я уехала после этого ретрита с простеньким голубым перышком и клятвой перестать добавлять новые пункты в свой список дел. А то, что я в него добавляю, должно быть достойным моей жизни, потому что мое время – это и есть моя жизнь.
Урок 34Этому миру нужны люди, живущие полной жизнью
Всегда седлай собственную лошадь.
Я думала об этом девизе девушек-ковбоев, когда подтягивала кожаные ремни, стараясь затянуть их как можно туже, чтобы не упасть. Никакой лошади передо мной не было, но менее страшно от этого не становилось.
Прочтя некролог Конни Дуглас Ривз, старейшей в США женщины-ковбоя, я решила, что пора начинать жить на всю катушку. Эта техаска, которой был 101 год, наполовину глухая, почти ослепшая, умерла после того, как ее сбросил конь, Доктор Пеппер.
Потрясающе! В 101 год она все еще садилась на лошадь!
Слишком многие из нас никогда не садятся в седло. Мы живем слишком осторожно. Мы боимся сделать себе больно. Когда-то я думала, что лучший способ умереть – состариться, уснуть и больше не проснуться. Эта женщина заставила меня передумать. Не надо подбираться к смерти на цыпочках. Уходи красиво. Уходи живой.
Не надо подбираться к смерти на цыпочках. Уходи красиво. Уходи живой.
Не то чтобы я планировала уйти в ближайшее время, зато я точно планировала встряхнуться. Подняться на 800 футов в небо, пристегнувшись ремнями к мотопараплану, похожему на промышленный вентилятор, прикрепленный к тележке с двумя сиденьями и парашютом.
Я только что закончила читать еще одну книгу, которая призывала меня выйти из зоны комфорта, «бояться, но все равно сделать это», и тут позвонил мой друг Хэл Бекер. Он названивал мне уже несколько недель, оставляя на автоответчике жизнерадостные сообщения: «Погодка что надо… Здесь просто чудесно… Позвони мне».
Я хотела подняться в небо… точнее, я хотела хотеть подняться – так-то я даже на аттракционах не катаюсь. Но из-за этой отчаянной женщины-ковбоя я сказала «да».
Ее ничто не останавливало. В Интернете рассказывали, как она управлялась с коровами и быками, кастрировала баранов и убивала гремучих змей. Ей было 86 лет, когда она сломала ногу: ее лягнула лошадь. Другая лошадь сбросила ее, угодив на скаку в гнездо шершней, когда ей был 91 год. Тогда она сломала кисть, пять ребер и проткнула легкое.
Как-то раз она рассказала репортеру агентства «Ассошиэйтед Пресс» о своей сводной сестре, которая была на десять лет моложе и зря тратила время, сидя на диване и смотря телевизор. Женщина-ковбой ворчала: «Что это за жизнь? Нужно выходить в мир и любоваться всеми его чудесами».
Именно это обещал мне Хэл. Чудесный вид.
Я доверяла взгляду Хэла на мир.
В 28 лет Хэлу Бекеру поставили диагноз: рак третьей степени. Прогнозы давали ему три месяца жизни. Тестикулярный рак уже распространился на брюшную полость, грудь и головной мозг. Это было в 1983 году. Он носил с собой фотографию, на которой весил 42 кг, а руки у него были все в ожогах от химиотерапии.
Хэл стал писателем, гуру по торговым тренингам и международным оратором. Но живет он так же усердно, как работает. Может быть, даже усерднее. Пережив рак, он знает, что нет никаких гарантий на долгую жизнь, и поэтому живет по полной программе. Он играет в рок-группе, занимается аэрофотосъемкой и встречает закат в небе при любой возможности. Он на всю катушку использует момент «сейчас». Как он говорит, «ничто никогда не возвращается».
Как могла я отказать Хэлу? Когда мы с ним стояли на школьном футбольном поле, Хэл подбросил в воздух горсть травы, чтобы проверить ветер, ухмыльнулся и сказал: «Отличный вечерок для полетов».
Он распаковал радужный нейлоновый парашют, распутал веревки (всего лишь веревки!), прикрепил их к тележке, потом подал мне шлем.
– У тебя есть что-нибудь в передних карманах? – спросил он, не желая, чтобы во время полета что-то выпало и угодило в пропеллер. Я быстро выгрузила все содержимое карманов.
Не спрашивай, что нужно миру. Спроси, что делает тебя живым, – и делай это.
Я подтянула ремни на плечах, надела шлем и глубоко вдохнула. Хэл забрался на переднее сиденье, и мотопараплан поскакал по траве на трех маленьких резиновых колесах. И вот мы уже поднялись в воздух.
Хэл предупредил меня, что в первую минуту у меня может возникнуть ощущение «дезориентации». Я бы использовала слово «ужас». Но он был прав. Спустя минуту мое тело привыкло к свисту ветра, к тому чувству, что держаться не за что, но нечего и бояться.
Мы парили над пышными кронами деревьев, голубыми бассейнами, изумрудными прудами, бурыми спинами оленей, летя прямо к закатному солнцу. Когда мы мягко приземлились на траву, Хэл спросил:
– Ну как – чувствуешь?
Кто-нибудь назвал бы это приливом адреналина. Я думаю, что это нечто другое. Поток радости струился в каждой моей вене. Я готова спорить, что именно это та женщина-ковбой чувствовала при каждой поездке верхом. Она говорила репортерам, что никогда не бросит верховую езду: «Это у меня в крови».
Она говорила не о верховой езде. Она говорила о жизни.
Один из способов пришпорить свою жизнь – написать собственный некролог и воплотить его, пока ты еще жив. Именно это сделала Нэнси Ли Хиксон. Я никогда с ней не встречалась, но пожалела об этом после того, как прочла ее некролог, вышедший в газете «Плейн Дилер», где я работаю.
Она действительно написала свой собственный некролог и несколько раз редактировала его. В свои 65 лет Нэнси жила настолько полной жизнью, насколько это возможно. Она умерла на восходе солнца 30 июня 2009 года. Вот что она писала о своей жизни (и ее родственники говорили, что все это правда, до последнего слова):