Однако труднее всего решался следующий вопрос: как потом снять части прикрытия? Сколько я ни прикидывал, удовлетворительного решения не получалось. Ведь не подлежало сомнению, что производить какие-либо сложные перегруппировки сил противник нам не даст. Нужно было также по возможности избежать боев в самом городе, которые привели бы к напрасным жертвам и разрушениям.
Мы долго ломали над всем этим голову.
— Ладно, Георгий Павлович, давай еще подумаем каждый отдельно, а завтра обсудим и утвердим план на Военном совете, — предложил Гавриил Васильевич Жуков.
Но мне работать над планом эвакуации больше не пришлось: болезнь окончательно вывела из строя. 5 октября меня отправили в севастопольский госпиталь. В командование Приморской армией вступил генерал-майор И. Е. Петров.
Когда окончательно выяснились транспортные возможности флота, было найдено новое решение проблемы эвакуации, не требовавшее последовательного отвода войск на промежуточные рубежи. Весь основной боевой состав армии — три стрелковые дивизии и кавалерийская— одновременно оставлял в ночь на 16 октября свои рубежи и следовал в порт для погрузки на корабли. Как известно, этот план был успешно выполнен.
73 дня Одесской обороны вошли в историю Великой Отечественной войны как незабываемые дни стойкости и мужества. Не имея тыла на суше, испытывая недостаток и в людях, и в вооружении, и в боеприпасах, Одесский оборонительный район надолго сковал огромные силы противника.
Успех обороны одесского плацдарма в столь трудных условиях обеспечило тесное боевое взаимодействие Приморской армии с силами Черноморского флота. Неоценимую роль сыграли и самоотверженная работа местных партийных и советских органов, мужество жителей города, их героический труд и неизменная готовность помочь войскам. В боях за Одессу фронт и тыл (если только можно назвать тылом город, находящийся под вражеским огнем) поистине слились воедино.
Генерал–майор Ф. Н. ВОРОНИНГОРОД СТАНОВИТСЯ НЕПРИСТУПНЫМ
Военный совет Приморской
Вот тут я оборудовал командный пункт армии, — сказал генерал–лейтенант Чибисов, подводя меня к какому‑то облезлому приземистому зданию, похожему на старый каменный сарай. — Это ничего, что вид неказистый, так даже лучше. Ни с воздуха, ни с земли не привлечет внимания. Знаете, что тут до революции было? Известный коньячный завод Шустова… Под землей — еще три этажа. Водопровод и канализация есть, вентиляцию наладили. Будет и собственная электростанция.
Слушая пояснения моего спутника, я думал о том, что Никандр Евлампиевич Чибисов — прекрасный организатор и очень хозяйственный человек в лучшем смысле этого слова. Ему, командующему Одесским военным округом, пришлось «по совместительству» временно — до прибытия другого командарма — возглавить создававшуюся на левом фланге Южного фронта Приморскую армию. И генерал Чибисов сумел сделать за короткий срок очень многое.
Наша встреча с ним произошла в Одессе 30 июля 1941 года. Пятью днями раньше я, тогда начальник политуправления Южного фронта, узнал от командующего фронтом И. В. Тюленева и члена Военного совета А. И. Запорожца, что Ставка дала указание готовить Одессу, город, имеющий стратегическое значение, к самостоятельной обороне.
— Там, как вам известно, уже формируется Приморская армия, — говорил Иван Владимирович Тюленев. — Командарма назначит Ставка.
— А членом Военного совета, — добавил А. И. Запорожец, — мы решили рекомендовать вас. Как вы на это смотрите?
— Приложу все силы, чтобы оправдать доверие, — ответил я.
Начальником политотдела Приморской армии был назначен полковой комиссар Л. П. Бочаров. Вместе с ним мы и прибыли в Одессу.
Знакомя меня с обстановкой и вводя в курс дел, генерал–лейтенант Чибисов делился мыслями о том, почему главное командование уделяет Одессе совершенно особое внимание:
— Во–первых, находясь в Одессе, наши войска будут нависать над флангом гитлеровской армии, угрожая ее тылам. А во–вторых, Ставка, конечно, исходит из того, что, когда армия будет полностью отмобилизована и промышленность обеспечит ее всем необходимым для разгрома врага, наши Вооруженные Силы перейдут в контрнаступление. Тогда наши войска в Одессе смогут очень существенно помочь тем, которые будут наступать с востока. Ну и, наконец, Одесса — это порт, большая морская база. Надо, чтобы ею пользовался наш флот, а не вражеский…
Приморской армии были подчинены Тираспольский укрепленный район, Дунайская флотилия (уже отошедшая к тому времени с Дуная) и Одесская военно–морская база.
— Главное внимание, — рассказывал Никандр Евлампиевич Чибисов, — я сосредоточил на строительстве оборонительных сооружений, на подступах к Одессе да и в самом городе. В этом деле нам крепко помогает начальник инженерных войск фронта Аркадий Федорович Хренов.
— А разве он еще здесь?
— Здесь! И все время на строительстве оборонительных рубежей. Сейчас, я думаю, и мы с вами туда поедем.
Я еще в штабе фронта слышал о том, что генерал-майор инженерных войск Хренов, выехавший в Одессу в командировку, никак не хочет возвращаться — докладывает, что тут у него совершенно неотложные дела. Так он и остался в Одессе (потом уже в должности заместителя командующего оборонительным районом).
В этот же день мы побывали на создаваемых оборонительных рубежах. Работы там шли полным ходом. В степи были вырыты противотанковые рвы, копались окопы. Уже заметна была подготовка к обороне и в самом городе. У окраин возводились противотанковые препятствия, баррикады. Вместе с бойцами инженерностроительных батальонов работали жители города. Одесса готовилась стать частью фронта, поднималась на борьбу с ненавистным врагом.
На следующий день, 31 июля, прибыл генерал–лейтенант Г. П. Софронов, назначенный командующим Приморской армией. С Георгием Павловичем мы встретились тогда впервые и сразу стали работать очень дружно. По всем существенным вопросам у нас было полное единодушие, практические дела решались быстро.
В качестве члена Военного совета к нам прибыл бригадный комиссар Михаил Григорьевич Кузнецов, работавший до войны секретарем Измаильского обкома партии. Таким образом, Военный совет был создан и приступил к работе.
Решать приводилось много самых различных вопросов, в том числе и такой, что делать с тылами других армий.
Наши войска отходили под натиском врага на восток. И нередко им приходилось двигаться, придерживаясь не дорог, а лишь определенного направления. Тылы же, как правило, отходили по дорогам. А на территории Одесской области почти все большие дороги вели в Одессу. Так и вышло, что к началу ее обороны тут скопилось немало тыловых и вспомогательных частей и подразделений, полевых госпиталей, принадлежавших другим армиям Южного фронта, особенно 9–й. Их командиры и начальники являлись в штаб Приморской армии, чтобы выяснить, как им теперь быть, кому подчиняться.
Командир Одесской военно–морской базы контр–адмирал Г. В. Жуков считал, что все оказавшееся в Одессе должно здесь остаться, автоматически включаясь в Приморскую армию. Но безоговорочно согласиться с этим Военный совет не мог. Мы дали начальнику штаба армии генерал–майору Г. Д. Шишенину указание: оставляя то, что действительно необходимо для укомплектования частей, подходить к решению вопроса разумно, по–государственному. Нельзя было, например, (хотя нам и не хватало людей) использовать рядовыми радиотехников и других специалистов, медицинский персонал. Их следовало вернуть в свои армии, а собственные задачи решать теми силами и средствами, которые нам даны. Это и делалось, указание Военного совета штаб выполнял неуклонно.
Остановить врага можем!
Первейшая, самая главная задача, которая сразу встала перед Военным советом, заключалась в том, чтобы обеспечить переход Приморской армии к жесткой обороне и тем остановить дальнейшее продвижение врага. Сделать это было тем более трудно, что отход с боями от рубежа к рубежу, продолжавшийся второй месяц, стал для некоторых частей уже чем‑то привычным.
И не только противотанковые рвы и окопы требовались для устойчивой обороны. Нужно было создать перелом в сознании людей, укрепить у бойцов веру в свои и общие наши силы, убедить всех, что мы можем остановить фашистских захватчиков. А путь к такому перелому, важнейшее средство, способное его обеспечить, мы определили так: поднять роль коммунистов и комсомольцев в бою.
Кто, как не они, передовые люди армии, могли и должны были личным примером мужества, стойкости, отваги помочь всей массе бойцов обрести и развить в себе эти качества! И прежде всего обязаны были делать это, находясь там, где решается успех боя, коммунисты и комсомольцы, поставленные на любые командные посты, все наши политработники. Того же требовали мы от коммунистов штаба, от работников политотдела армии, направляемых в войска.
Вспоминая то трудное и грозное время, я вновь вижу героев–командиров, героев–комиссаров. И если командиру все‑таки часто было необходимо управлять боем с КП, то для политработника в бою существовало одно место — в окопе переднего края, в первой шеренге атакующих бойцов.
Перед глазами встает обычная для тех дней картина. Часть ведет жаркий бой. Чтобы сдержать натиск противника, наши подразделения идут в контратаку. Враг обрушивает на них яростный артиллерийский и минометный огонь, и вот — бойцы остановились, залегли… И тогда встает во весь рост комиссар или политрук. Призывно подняв над головой автомат, он кричит:
— Товарищи, братцы! Вперед за мной! За Родину!..
И уже заглушает могучее «ура» разрывы мин и снарядов, и никаким огнем не остановить порыв людей.
— Комиссар впереди! — ободряют они друг друга. — Комиссар с нами!..
Так водили бойцов в контратаки, показывая образцы неустрашимости, старший политрук Григорий Лимонов из нашей кавдивизии, военком 161–го стрелкового полка старший батальонный комиссар Самуил Лившин, комиссар 1–го морского полка старший политрук Митраков. Не будет преувеличением сказать, что так же вели себя все политработники. Иначе тогда было просто нельзя.
Как известно, в начале войны отход наших частей и подразделений нередко объяснялся тем, что многих красноармейцев страшила, приводила в смятение бронированная лавина вражеских танков. И в частях, которые вошли в состав Приморской армии, встали на защиту Одессы, эта танкобоязнь тогда еще не исчезла. А у нас было очень мало противотанковой артиллерии, совсем еще не было специальных противотанковых гранат…
Но к тому времени бывалые солдаты уже знали, каким сильным средством борьбы с фашистскими танками может служить наполненная горючей жидкостью бутылка. Это средство успели даже усовершенствовать. Рабочие одесского стекольного завода стали изготовлять к бутылкам самовоспламеняющиеся запалы (раньше, прежде чем бросить бутылку, ее нужно было поджечь). Налаживалось в Одессе и производство ручных гранат повышенной взрывной мощности, которые тоже годились против танков.
Обсуждая в Военном совете, как побыстрее изжить в армии танкобоязнь, мы пришли к выводу, что одной разъяснительной работы тут недостаточно. Необходимо было показать и доказать бойцам, что в их распоряжении есть средства, которыми можно уничтожать танки.
Отделу боевой подготовки штаба было поручено организовать практическое обучение использованию этих средств. Из каждого подразделения брали по нескольку красноармейцев, младших и средних командиров, и они на учебном полигоне метали в подбитый танк или негодный трактор бутылки с горючей жидкостью, усиленные гранаты. Люди своими глазами видели, как танк горит, своими руками ощупывали только что нанесенные ему повреждения.
А потом этих «курсантов» размещали по стрелковым ячейкам, окопам и траншеям и обкатывали переползавшими через них танками. Красноармейцы и командиры вылезали обсыпанные землей, немного оглушенные и, отряхиваясь, говорили: «Страшновато, но жить можно!»
В свои подразделения они возвращались убежденными, что управа на фашистские танки у нас все‑таки есть. А если в это твердо поверил один боец, поверит и другой.
Политотдел армии выпустил листовку–памятку, в которой доходчиво и предметно излагались приемы борьбы с танками. Листовку довели до каждого бойца. Вся эта работа не была напрасной: когда противник вскоре применил в боях под Одессой большие группы танков, оказалось, что основная масса красноармейцев уже не страшится их, как прежде.
Тогда, в первой половине августа, противник еще не расстался с планом овладения Одессой с ходу. Он сосредоточил свои главные силы вдоль железной дороги Раздельная — Выгода — Одесса, очевидно считая, что это — кратчайший путь к городу. 11–12 августа на этом направлении в Западном секторе обороны завязались ожесточенные бои.
Здесь прикрывала подступы к городу 95–я Молдавская стрелковая дивизия. Только что заняв оборону, она сразу проявила большую стойкость и начала давать врагу крепкий отпор. Подпуская атакующих фашистов на 100–150 метров к своим окопам, подразделения дивизии встречали их дружным и точным огнем из всех видов оружия. Хорошо были использованы против вражеской пехоты и счетверенные зенитные пулеметы. Установленные на автомашинах, они быстро перебрасывались на самые напряженные участки боя.
С начала боев на дальних подступах к Одессе 95–й дивизией командовал генерал–майор Василий Фролович Воробьев, который до этого был начальником оперативного отдела штаба армии. Он показал умение разгадывать замыслы противника и парировать его удары, расчетливо используя свои силы и средства. И именно боевые успехи этой дивизии, отмеченные тогда командованием фронта, положили начало созданию под Одессой жесткой, стойкой обороны.
Вот приказ, с которым Военный совет Приморской армии обратился к войскам 15 августа 1941 года:
«Товарищи красноармейцы, командиры и политработники!
Партия и правительство возложили на нас ответственную и почетную задачу — совместно с Военно–Морским Флотом преградить путь фашистским людоедам к Одессе.
Высокая оценка, которую дал нашей боевой работе командующий войсками Южного фронта, обязывает каждого бойца, командира и политработника с еще большим упорством драться с врагом и разгромить его на подступах к Одессе. Ни одного шага назад! Ни при каких условиях не отступать! — таков приказ главкома Юго-Западного направления Маршала Советского Союза тов. Буденного.
Стойко оборонять свои рубежи, решительным образом бить врага — вот наша боевая задача. Военный совет уверен, что красноармейцы, командиры и политработники Приморской армии напряжением всех своих сил, стойкостью и организованным огнем уничтожат противника.
В бой за Родину до полной победы!»
Я привожу этот приказ, потому что в те дни он сыграл важную роль в сплочении личного состава армии, был положен в основу большой разъяснительной работы, суть которой состояла в том, чтобы во всех частях по-настоящему поняли и осознали: на своих оборонительных рубежах мы встали твердо, отходить дальше не должны и не будем.
18 августа противник вновь перешел в наступление вдоль железной дороги, причем атаку пехоты поддерживало около 60 танков. Это было очень серьезным испытанием стойкости 95–й дивизии, и особенно полка, которым командовал полковник С. И. Серебров, оборонявшегося на направлении главного удара. Бойцы дивизии и в этот раз не дрогнули ни перед густыми цепями неприятельской пехоты, ни перед десятками ринувшихся на наши позиции танков.
Немало танков было в тот день подбито нашей артиллерией, подожжено бутылками. И все же значительная группа танков прорвалась в тылы дивизии. Создалось очень тревожное положение: приходилось считаться и с такой возможностью, что эти танки выйдут к городу, до которого было совсем недалеко. А никакого подвижного противотанкового артиллерийского резерва мы тогда не имели. Военный совет принял решение: снять с огневых позиций один из дивизионов бригады ПВО и послать его навстречу танкам. Зенитчикам было приказано любой ценой задержать танки, не пустить их в город.
Однако дивизиону ПВО вступать в бой с танками не пришлось. Их сумели остановить, а значительную часть уничтожить артиллеристы самой 95–й дивизии. Особенно отличился при этом противотанковый дивизион капитана Василия Ивановича Барковского. Что же касается вражеской пехоты, то она, несмотря на поддержку десятков танков, вообще не смогла дойти до нашего переднего края.
Все на командном пункте армии облегченно вздохнули, когда стало ясно, что попытка очень сильной ударной группировки противника прорваться к городу потерпела полный крах. Хотелось скорее пожать руку и генералу Воробьеву, и полковнику Сереброву, и капитану Барковскому, и другим героям дня. Среди них был очень молодой — двадцатидвухлетний! — командир стрелкового батальона лейтенант Яков Бреус, имя которого не раз упоминалось в докладах генерала Воробьева о ходе боя. Батальону Бреуса пришлось выдержать особенно сильный нажим врага. На этом участке фашисты предприняли психическую атаку: вздумали наступать с оркестром, под бравурный марш. Молодой комбат не растерялся. Он все время находился там, где было особенно трудно, сам водил бойцов в контратаки. И враг не прошел.
Мы позаботились о том, чтобы вся Приморская армия узнала об отличившихся 18 августа в борьбе с фашистскими танками младшем лейтенанте Володько, сержанте Дмитрии Якунине, красноармейце Михаиле Магарычеве, ефрейторе Иване Гвоздеве и других мужественных и умелых бойцах и командирах. Их боевые дела были лучшим свидетельством того, что приморцы в состоянии не пустить врага в Одессу.
Командующий Южным фронтом генерал армии И. В. Тюленев и главком Юго–Западного направления маршал С. М. Буденный поздравили Приморскую армию с боевым успехом. Перелом на фронте под Одессой был достигнут — враг остановлен.
Одесский оборонительный район
В первые недели боевых действий под Одессой Приморская армия была подчинена Южному фронту. Но выход противника на побережье восточнее Одессы отрезал армию от остальных войск фронта и вообще от сухопутного тыла. С 10 августа мы имели связь со штабом фронта лишь по радио.
Все снабжение армии могло осуществляться теперь исключительно морскими путями — из портов Крыма или Кавказа. Оказавшись на изолированном приморском плацдарме, мы почувствовали себя особенно тесно связанными с Черноморским флотом. Он нас не забывал. Все чаще выходили на огневые позиции под Одессой, поддерживая войска, боевые корабли. Когда в армии создалось, вследствие отрыва от баз снабжения, трудное положение со снарядами, флот поделился с нами своими запасами, срочно доставив снаряды из Севастополя на двух эсминцах. В рядах Приморской армии уже сражались подразделения морской пехоты.
В сложившейся обстановке Ставка Верховного Главнокомандования приняла абсолютно правильное решение, возложив ответственность за оборону Одессы на Военный совет Черноморского флота. 19 августа был создан Одесский оборонительный район под командованием контр–адмирала Г. В. Жукова.
Гавриил Васильевич Жуков пользовался большим авторитетом не только в Одесской военно–морской базе, но и в городской партийной организации, да и вообще в городе. Это был старый моряк, участник гражданской войны. В последние годы он в числе других советских добровольцев успел повоевать в Испании. Контр–адмирал Жуков заслужил уважение и в Приморской армии.
На следующий день после создания Одесского оборонительного района я был назначен членом Военного совета OOP. В него вошел также дивизионный комиссар И. И. Азаров, а затем и секретарь Одесского обкома партии А. Г. Колыбанов. Обязанности между собой мы распределили так: Азаров ведал морскими делами, Колыбанов — использованием в интересах обороны местных ресурсов, а на меня была возложена ответственность за дела на сухопутном фронте. Это не означало, конечно, что кто‑либо из нас занимался лишь одними «своими» вопросами, не вникая в остальные. Все, что имело отношение к обороне Одессы в целом, касалось нас всех. Решения принимались единодушно, хотя нередко бывали и большие споры, в которых каждый высказывал и отстаивал свою точку зрения.
С 20 августа бои шли уже непрерывно. Особенно ожесточенными они по–прежнему были в полосе обороны дивизии Воробьева: не сумев взять Одессу с ходу и приступив к ее осаде, враг не оставлял надежды пробиться к городу кратчайшим путем. Естественно, что мне доводилось бывать в 95–й дивизии чаще, чем в других частях, и я знакомился здесь со многими замечательными людьми, узнавал о все новых и новых проявлениях мужества и подлинного героизма.
В одном из боев неприятельская пехота прорвалась к огневым позициям артиллерийского дивизиона старшего лейтенанта Георгия Наумова. Артиллеристы обычно не ходят в атаки — их дело поддерживать войска огнем. Но тут был особый случай, коммунист Наумов понял это и повел бойцов в контратаку. Кончилась она тем, что враг бежал, оставив на поле боя до трехсот убитых и раненых солдат.
Такую же высокую боевую доблесть показал младший политрук Четвертных. Заменив раненого командира, он в течение одного дня несколько раз поднимал красноармейцев в контратаки, и враг, намного превосходивший численно эту роту, был отброшен с большими потерями.
Нравилось мне, как вели себя в дивизии Воробьева офицеры штаба. В наиболее напряженные боевые дни, а таких в конце августа было немало, они, как правило, находились непосредственно в подразделениях, практически помогая менее опытным командирам или принимая на себя командование там, где кто‑то выбыл из строя. Не раз водил резервные подразделения в контратаки начальник оперативного отделения штаба дивизии капитан В. П. Сахаров. Одна из таких контратак — дело было 27 августа — помогла полку С. И. Сереброва вернуть утраченные на этом участке позиции.
В той обстановке, какая была под Одессой, долг командира или политработника не мог ограничиваться выполнением прямых обязанностей по должности. Когда враг начал теснить подразделения 287–го полка Чапаевской дивизии, секретарь полкового партийного бюро тов. Поляков заменил убитого пулеметчика. Именно этот пулемет помог остановить фашистскую пехоту на очень опасном участке прорыва.
В прославленной Чапаевской дивизии от поколения к поколению воинов передавались боевые традиции, складывавшиеся еще в огне гражданской войны. И теперь подвиги, память о которых бережно хранилась в полках, словно оживали, становясь примером для нынешних чапаевцев.
Начальник политотдела дивизии старший батальонный комиссар Н. А. Бердовский как‑то рассказал мне о пулеметчике Вафине, который перед боем любил напомнить бойцам своего расчета:
— Так что значит воевать по–чапаевски? А вот что! Не хватит патронов — будем бить врага гранатами. Кончатся гранаты — пойдет в дело штык, а то и приклад. Но все равно врага будем бить!
Пулеметный расчет коммуниста Вафина отличился при отражении многих фашистских атак. Такие, как он, передовые бойцы и приумножали своими делами чапаевские традиции.
Чувство гордости за наших людей вызывала у меня каждая встреча с летчиками 69–го истребительного авиаполка. Это была единственная авиационная часть (если не считать небольшого подразделения гидросамолетов), базировавшаяся на территории одесского плацдарма. Но не только поэтому летчики 69–го полка пользовались особой славой и почетом. В полку, воспитавшем многих Героев Советского Союза, во всем чувствовалась исключительная сплоченность, каждый здесь самоотверженно шел на выручку товарищу, все жили единой заботой о том, чтобы самолеты были готовы к бою.
А самолеты были отнюдь не новейшие, в большинстве И-16. В боях они получали много повреждений. Однажды вечером оказалось, что во всем полку лишь пять истребителей способны подняться в воздух — остальные требуют восстановительного ремонта. Но рано утром уже поступил доклад: «Двадцать три самолета готовы к выполнению боевых заданий». Это означало, что за ночь инженеры, техники и механики сумели вернуть в строй 18 боевых машин.
В авиационном полку было около 65 коммунистов, и командир полка майор JI. Л. Шестаков (ставший вскоре Героем Советского Союза) всегда подчеркивал:
— Сила нашего боевого коллектива — в крепкой парторганизации, в том, что и у летчиков, и у техников перед глазами пример коммунистов.
Образцом воина–коммуниста, наряду с отважным командиром полка, был для летчиков их военком батальонный комиссар Н. А. Верховец. Нередко он возглавлял группы самолетов, вылетавших на боевые задания.
После того как OOP получил дивизион реактивных минометов («катюш»), летчики стали добиваться, чтобы им разрешили применить реактивные снаряды с самолетов — при штурмовках вражеских войск. Это предложение было неожиданным, но старший в оборонительном районе авиационный начальник комбриг В. П. Катров убедил меня, что оно вполне осуществимо. Авиаторы прикрепили к плоскостям И-16 пусковые балочки, и к каждому самолету можно было подвешивать по четыре снаряда. Использование «эрэсов» при штурмовках дало прекрасные результаты.
Мы старались, чем только можно, помочь нашим летчикам, сократить потери единственного авиаполка Приморской армии, очень для нее важного. Когда аэродром истребителей оказался под артиллерийским обстрелом, для самолетов были построены железобетонные укрытия. Впоследствии был оборудован и новый аэродром в черте города.
Не меньшей, чем полк истребителей, любовью всех защитников Одессы был окружен и армейский артиллерийский полк майора Н. В. Богданова. У нас долго не было почти никаких резервов, и богдановский полк в какой‑то мере их заменял: его выдвигали туда, где особенно наседал враг, где требовалась помощь. В стрелковых частях часто приходилось слышать: «Если богдановцы поддержат — выстоим!»
Известен был этот полк и противнику. Помню, один пленный капитан дал такие, например, показания:
— Наше командование назначило особую награду тому, кто точно укажет командный пункт Богданова или местонахождение его лично. Еще большую награду получит тот, кто доставит Богданова живым или мертвым.
Майор Богданов славился в армии и личной храбростью и талантом артиллериста. Этим все восхищались. Но, мне кажется, успехи его полка в огромной мере определялись также и отношением командира к подчиненным. Богданов был весьма требователен к ним и в то же время прост, доступен, очень внимателен к людям. Он отечески любил своих артиллеристов и не стеснялся этого чувства. Помню, когда на глазах у командира полка одна из батарей подбила четыре танка, причем особенно отличились сержант Мешков и наводчик Сидоренко, майор Богданов, выскочив из окопа, подбежал к ним и горячо расцеловал обоих.
Кто бывал на фронте, тот знает: за такого командира бойцы пойдут в огонь и в воду.
Очень трудным, очень жарким, хотя и совсем не потому, что нас припекало южное солнце, был одесский август сорок первого года. Но он стал и месяцем, когда защитники Одессы, выдержав первые боевые испытания, почувствовали свою сплоченность и силу. И, как всегда бывает у нас в трудные дни, многие беспартийные бойцы и командиры стремились стать в ряды коммунистов, отлично сознавая, что после этого спрос с них будет вдвойне и втройне.
«Клянусь не выпускать из рук оружия, пока враг не будет окончательно уничтожен», — писал в своем заявлении разведчик Яковлев. «Лучше погибну, но не отступлю перед врагом», — заверял партию красноармеец Филенко. За август партийные организации Приморской армии пополнились 866 молодыми коммунистами.
Оружие, созданное в осаде
С тех пор как район Одессы превратился в изолированный плацдарм во вражеском тылу, стало все труднее получать какое‑либо вооружение. Написать любую заявку в центр было, конечно, проще всего. Но как и когда доставят в блокированный с суши город требующееся оружие? Да и есть ли сейчас там, в далеком тылу, снабжающем все фронты, то, что мы просим?
Поневоле приходилось задумываться над тем, нельзя ли на месте, в самой Одессе, не только ремонтировать оружие, но и делать новое. Ведь обеспечил же город армию гранатами.
Однажды в Военный совет пришел командующий артиллерией полковник Н. К. Рыжи и прямо поставил вопрос о том, что пора организовать в Одессе изготовление минометов. Казалось, это не встретит особых трудностей — ведь Одесса большой промышленный город. Но заводы, наиболее приспособленные для выпуска такой продукции, были эвакуированы, оборудование их вывезено. Уехали в тыл страны и квалифицированные рабочие — те, которые не были призваны в армию.
Однако минометы нам действительно были крайне нужны.
— Узнаю, разведаю и скажу, что можно организовать, — ответил на нашу просьбу председатель облисполкома Никифор Тимофеевич Кальченко.
Дня через два он приехал на КП с группой убеленных сединой мастеров. Собственно говоря, это в основном были уже пенсионеры. Но глаза их светились молодо, а в пожатии рук с твердыми многолетними мозолями чувствовалась сила. Мастера подошли к делу совершенно практически.
— Покажите‑ка нам, товарищи военные, что вам нужно, — попросили они.
Принесли 50- и 82–миллиметровые минометы. Нужно было видеть, с каким вниманием осматривалась и ощупывалась каждая деталь. Тут же обсуждалось, какие станки потребуются, какая сталь. Старые мастера отлично знали, что из оборудования и на каких предприятияу осталось невывезенным, где есть станки, а где сырье.
Посовещавшись между собой, они разъехались по городу, а к вечеру были снова у нас и дали окончательное заключение: такие минометы делать в Одессе можно.
Все наладилось быстрее, чем мы могли ожидать. Уже через несколько дней первые минометы одесского производства поступили в части. Всего за время обороны в Одессе было изготовлено 1037 50–миллиметровых минометов и 225 82–миллиметровых.
Город передал армии пять оснащенных всем необходимым для боя бронепоездов. Развернулось изготовление и другого вооружения.
Я не помню, кто внес предложение об изготовлении огнеметов. Но об этом, после консультации опять‑таки со старыми производственниками, Военный совет принял специальное решение. В городе собрали баллоны, которыми раньше снабжались продавщицы газированной воды. Под руководством военных химиков эти баллоны наполнялись особой горючей смесью и снабжались шлангами. Это и были одесские огнеметы.
Дальность действия их не превышала 25–35 метров. Но для отражения вражеских атак дорого было и это — под струю огня никакой фашист не полезет. Армия получила около 600 таких огнеметов. И там, где они устанавливались, наши бойцы чувствовали себя на переднем крае спокойнее и увереннее.
В частях стал дефицитным полевой телефонный кабель. На складах его уже не было. Эта нужда опять привела нас к Никифору Тимофеевичу Кальченко. Он, как всегда, ответил:
— Узнаю, разведаю, скажу.
И нашлось одно предприятие местной промышленности, способное изготовлять кабель. Выпускалось его, правда, всего несколько километров в неделю. Но и это было для нас существенной помощью.
Мне, как и другим членам Военного совета, приходилось бывать на предприятиях, работавших на армию. Помню мастера Беликова с завода «Кинап», до войны начальника цеха, который сам встал к станку, потому что не было квалифицированных рабочих. Запомнились мне и другие такие же энтузиасты — мастер завода имени Январского восстания Дынин, слесари–виртуозы Замотаев, Староверов. Все они не только сами работали, но и обучали других. К станкам встало много одесских женщин, а мастера–пенсионеры вернулись в цехи, чтобы передать им свой опыт. И нередко эти самоотверженные труженики неделями не выходили за заводские ворота.
Учитывая, что в городе были трудности со снабжением населения, Военный совет постановил зачислить рабочих и работниц, занятых выпуском военной продукции, ца красноармейский паек. Отличившихся в труде премировали одеждой, обувью.
Кроме огнеметов появились у нас и камнеметы. Это средство борьбы не требовало изготовления чего‑либо на заводах и создавалось в самой армии, благо мы имели некоторые запасы взрывчатых веществ.
— Камнемет — штука в общем довольно примитивная, — объяснял мне начальник инженерных войск полковник Кедринский. — Роется трубообразная яма диаметром сантиметров тридцать — пятьдесят с наклоном в сторону противника. Яма начиняется взрывчаткой. На нее кладется металлический или деревянный «пыж». Ну, а сверху — камни. Действие — безотказное. И результат — не только паника, но и реальный урон…
Камнеметами наши саперы стали подкреплять минные заграждения, создававшиеся на основных направлениях вражеских ударов. Как правило, камнеметы были управляемыми и могли приводиться в действие охраной минированных участков.
Инженерные части Приморской армии готовили врагу и другие сюрпризы. Было обращено внимание на то, что Куяльницкий лиман, хотя он и расположен очень недалеко от моря, имеет другой, более высокий уровень воды. А интересоваться этим приходилось в связи с усиливавшимся нажимом противника в Восточном секторе обороны. Генерал–майор А. Ф. Хренов внес на рассмотрение Военного совета такое предложение: если противник появится в районе Пересыпи — взорвать перемычку, сдерживающую воды Куяльницкого лимана (разумеется, эвакуировав предварительно население Пересыпи).
О подготовке к затоплению Пересыпи знал очень узкий круг лиц, и взрыв мог быть произведен только по особому решению Военного совета. Но необходимости в этом не возникло: наши части не подпустили сюда врага.
Прошел месяц с памятных и знаменательных Дней начала августа, когда враг был остановлен на дальних подступах к Одессе и мы начали создавать прочную оборону. За этот месяц Приморская армия накопила большой боевой опыт. Приспособился и город к осадной жизни с ее опасностями и лишениями. Город и фронт сплотились еще теснее.
9 сентября мне довелось выступать на большом общегородском митинге. Он проводился в связи с тем, что жители города обращались в горком партии с просьбами рассказать о том, как обстоят дела на одесских оборонительных рубежах. Мое выступление и было своеобразным отчетом армии перед трудящимися Одессы. От имени защитников города я поблагодарил его жителей за самоотверженную помощь фронту, заверил, что бойцы и командиры будут и впредь с честью выполнять свой воинский долг.
С большим чувством говорили на этом митинге о воинах, защищающих Одессу, о нерушимом единстве армии и народа рабочий завода имени Январского восстания Петрушинский, домашняя хозяйка Озерова, инженер Каганэ, комсомолка Путилова. В принятой резолюции трудящиеся Одессы давали слово еще упорнее трудиться для победы над врагом.
Новая дивизия, новые командиры
Хотя главные силы врага действовали против Западного сектора, нас нередко больше тревожил Восточный. Началось это еще с того, что 30–я дивизия, которая передавалась Приморской армии и должна была именно здесь обороняться, вообще не смогла выйти на указанный ей рубеж и отошла вместе с другими войсками фронта к Николаеву.
Хорошо, что в распоряжении Военного совета армии оказались сводный полк пограничников и 1–й морской полк. Пограничники были кадровые, закаленные своей службой, которая и в мирное время часто требует действовать как на войне. Им было не привыкать к трудностям боевой жизни. А полк моряков состоял главным образом из добровольцев, которые рвались встретиться с врагом лицом к лицу и были отпущены сражаться на суше с кораблей и из различных тыловых подразделений. Полком этим командовал старый моряк Яков Иванович Осипов. Моряки наводили на фашистов ужас своими отчаянно смелыми контратаками и вылазками. От пленных мы знали, что враги прозвали их «черной смертью» (краснофлотцы воевали на суше, особенно вначале, в своей форме — темных фланелевках, бескозырках и бушлатах).
Вот эти два полка и выручали нас в Восточном секторе. Но их было недостаточно. Приходилось держать там же один полк Чапаевской дивизии, ослабляя тем ее оборону в Южном секторе.
Однако настало время, когда мы, получив некоторые подкрепления, смогли сформировать под Одессой новую стрелковую дивизию — 421–ю. Полки моряков и пограничников составили ее боевое ядро.
Военкомом дивизии был назначен один из самых опытных политработников, имевшихся в нашем распоряжении, бригадный комиссар Г. М. Аксельрод, пришедший к нам из Тираспольского укрепрайона. Он начал с того, что добился создания в каждом подразделении крепкой партийной организации, сколотил деятельный партийный актив, остро поставил вопрос о примерности коммунистов в большом и малом, а прежде всего, конечно, в бою.
И наша новая дивизия — она сперва и называлась просто Одесской, не получив еще номера, — показала хорошие боевые качества как в обороне, так и в наступательной операции, в которой ей довелось вскоре участвовать.
Командарма Г. П. Софронова я часто заставал в глубоком раздумье над картой Одесской обороны. Но с некоторых пор Георгия Павловича стал заботить даже больше, чем сами дела на фронте, такой вопрос: где взять новых командиров?
В конце августа армия понесла значительные потери. Остро стал ощущаться недостаток командного состава, и прежде всего командиров взводов. Частично удавалось заменить их проявившими себя в боях старшинами и сержантами, но полностью это проблему не решало.
Тогда мы повнимательнее посмотрели, чем располагаем в тыловых подразделениях и службах армии. Оказалось, что там есть даже некоторые излишки начальствующего состава. Правда, это были не строевые командиры. Но многие армейские хозяйственники окончили те или иные училища и, следовательно, получили в свое время какую‑то общевойсковую подготовку. Ну а то, чего они не знали или не умели, им предстояло освоить в краткосрочной учебной группе.
И через каждые десять дней я стал напутствовать выпускников этой группы. После товарищеского ужина они садились в машины и разъезжались по соединениям. Несколько часов спустя оттуда уже поступали в Военный совет доклады о том, что новые командиры приняли взводы. И командиры эти были в общем неплохие.
В начале сентября, когда начали один за другим прибывать с Большой земли маршевые батальоны, остро встал другой кадровый вопрос: среди красноармейцев, призванных из запаса, были люди, никогда не обучавшиеся военному делу.
Помню, одним из первых забил тревогу по этому поводу начальник политотдела Чапаевской дивизии Н. А. Бердовский.
— Наши старые бойцы жалуются, — говорил он мне, — что с таким пополнением хуже, чем совсем без него. Попадаются люди, что и вовсе винтовку в руках не держали. Понятно, и настроение у них соответствующее…
Стали поступать такие сигналы и из других частей. Тут было над чем задуматься. Посылать совершенно необученных людей на передовую означало лишь увеличивать наши потери.
А начальник отдела укомплектования майор Семечкин между тем докладывает:
— Товарищ дивизионный комиссар, имею сведения, что в новых маршевых батальонах, которые следуют к нам морем, опять есть красноармейцы, не владеющие оружием.
Созываем заседание Военного совета. Обстановка требует направлять пополнение с транспортов прямо в войска —там не хватает бойцов. Штаб уже распределил людей по соединениям. И все‑таки посылать на передовую совершенно необученных нельзя. Где, кто и когда должен их обучить — вот что становится предметом обсуждения.
— Ни на какие учебные сборы у нас, разумеется, времени нет, — говорил начальник отдела боевой подготовки штаба. — Но на марше от порта до передовой полагаются привалы… Можно сделать их подольше и считать учебными.
Так и решили, Штаб разработал план учебных привалов. Части выслали для встречи пополнения опытных командиров и сержантов. Приняв новых бойцов, они в первые же минуты выясняли, кто не знает винтовку и никогда из нее не стрелял, кто не умеет пользоваться гранатой и т. д. А затем на четырех–пяти привалах, в заранее назначенных местах, их учили заряжать и разряжать винтовку, производить прицельный выстрел, бросать гранату (гранат одесского производства у нас хватало и на это).
Конечно, такая учеба на привалах давала не так уж много. Но это было лучше, чем ничего. Даже после такого элементарного обучения наши новые красноармейцы чувствовали себя на передовой увереннее. Ну, а дальнейшее постигалось уже в боях. В конце концов, всем на войне приходилось непрестанно чему‑то учиться.
Мы можем и наступать!
Рассвет 22 сентября застает нас с контр–адмиралом Г. В. Жуковым на передовом наблюдательном пункте, устроенном на крыше двухэтажного дома в пригородной деревне Крыжановка.
Это очень значительный для нас, как и для всех защитников Одессы, день. После полутора месяцев упорной обороны наши войска впервые оказались в состоянии нанести врагу с одесского плацдарма сильный контрудар. Он должен резко улучшить наши позиции в Восточном секторе, где раньше не раз приходилось отходить под натиском противника. А теперь мы хотим отбросить его назад, чтобы он больше не мог обстреливать город и корабли в порту.
Такой план вынашивался давно. Осуществить его стало возможно после того, как в Одессу прибыла 157–я стрелковая дивизия и была сформирована здесь наша 421–я. Обе они и наносят сегодня основной удар со стороны Одессы.
А им навстречу должен двинуться полк морской пехоты, который высадится с кораблей в тылу противника, у села Григорьевка…
В бинокль видны и боевые порядки наших войск, и оборона противника. Нервы напряжены до предела — настает назначенный час… Невольно думается: а вдруг враг окажет слишком сильное сопротивление и наше наступление захлебнется?..
Противник действительно попытался упредить нас, внезапно начав артиллерийский и минометный обстрел рубежей Восточного сектора. Стало еще тревожнее: неужели что‑то в наших подготовительных мероприятиях проводилось без достаточной маскировки и враг разгадал замысел контрудара? Или как‑то иначе узнала о нем неприятельская разведка?
Но огневой налет противника все‑таки не принес нам большого урона. Пожалуй, он в известной мере даже косвенно способствовал нашему успеху: преждевременно израсходовав много снарядов и мин, враг, как потом оказалось, не смог встретить наши войска особенно сильным огнем.
Тем временем началась наша артподготовка. В ней участвует и полевая артиллерия, и корабельная. С моря бьют эсминцы и крейсеры, с одесского берега — наши батареи. Сработали они хорошо.
— Молодцы артиллеристы… Молодцы!.. — шептал Гавриил Васильевич Жуков. А мне хотелось кричать это же самое во весь голос, как будто на огневых позициях батарей могли меня услышать.
Замечательно действовала наша артиллерия и потом, поддерживая начавшие наступление войска. А когда враг, не выдержав удара атакующих советских бойцов, стал отходить, а затем и побежал, артиллеристы искусно и точно поставили заградительный огонь на его пути. Вот тогда и начали большие и малые группы неприятельских солдат сдаваться в плен…
К 11 часам 157–я дивизия, овладев районом Гильдендорфа и совхозом «Ильичевка», по существу, уже выполнила свою основную задачу. Мы с Г. В. Жуковым еще до этого перебрались на корректировочный пост морских артиллеристов между Куяльницким и Хаджибеевским лиманами, откуда еще лучше было видно, что происходит в расположении противника, явно ошеломленного стремительностью нашей атаки.
Несколько медленнее продвигался вперед Разинский полк Чапаевской дивизии на левом фланге нашей наступающей группировки. Выяснилось, что там противник поставил много минных заграждений. Как только саперы сделали в них проходы, подразделения разинцев двинулись дальше быстрее.
Контрудар в целом увенчался большим боевым успехом войск Одесского оборонительного района и шедших им навстречу черноморцев. Наши дивизии соединились с морским десантом. Фронт в Восточном секторе удалился от города на несколько километров.
Подводя в специальном приказе итоги наступательной операции, Военный совет OOP объявил благодарность всему личному составу участвовавших в ней частей и кораблей. Особо отличившиеся представлялись к правительственным наградам.
Осажденная Одесса уже зарекомендовала себя неприступной крепостью. Теперь мы доказали, что можем отсюда и наступать.
Непобежденная Одесса
Тогда мы еще не знали, что очень скоро, через восемь дней, получим решение Ставки, предписывающее оставить Одессу и эвакуировать армию в Крым, над которым нависала угроза захвата фашистскими полчищами, уже вышедшими к Перекопу.
Быть может, потому, что напряженная борьба с врагом на одесском плацдарме в какой‑то мере заслоняла для нас события, происходящие на других фронтах, это решение оказалвсь для нас ошеломляюще неожиданным. В такой степени неожиданным, что среди членов Военного совета возникли в первый момент даже разногласия относительно того, как к нему отнестись. Г. В. Жуков, И. И. Азаров и А. Г. Колыбанов считали тогда нужным доказывать Верховному Главнокомандованию целесообразность дальнейшей обороны Одессы. Лично я, как и Г. П. Софронов, был убежден, что нам следует, сколь это ни тяжело, немедленно приступать к эвакуации.
Ставка, узнав о споре, имевшем место в Военном совете, потребовала выполнять директиву об оставлении Одессы. Но к этому времени разногласий уже не было: все поняли, что уход отсюда армии неизбежен — надо отстаивать Крым…
5 октября отбыл из Одессы тяжело заболевший генерал–лейтенант Г. П. Софронов. Расставаться с Георгием Павловичем в такой момент мне было особенно тяжело. Но командовать армией он был не в состоянии. Назначать преемника Софронову пришлось нам самим — ждать, пока решат вопрос о новом командарме наверху, не было возможности. Военный совет единодушно пришел к выводу, что возглавить армию должен командир 25–й Чапаевской дивизии генерал–майор Иван Ефимович Петров.
Ему пришлось прежде всего решать вопрос о том, как организовать вывод войск из боя и эвакуацию армии. К тому времени у работников оперативного отдела штаба уже возникала мысль: нельзя ли отвести войска с рубежей обороны не последовательно, как предполагалось до сих пор, а все сразу? И. Е. Петров одобрил эту идею. Я его в этом поддержал. Штабу было приказано переработать план эвакуации. Военный совет OOP утвердил новый план, в основу которого был положен уход из Одессы всех войск одновременно.
Непосредственно в боевых порядках насчитывалось около 50 тысяч человек. Всем им предстояло в одну ночь — на 16 октября — погрузиться на транспорты вместе с оружием и отбыть из Одессы. Флот обеспечивал необходимое количество транспортов и кораблей. Штаб армии подсчитал, что для перехода частей и подразделений с самых удаленных от порта позиций потребуется три часа. Мы надеялись, что намеченный план удастся осуществить, если противник его не раскроет. Поэтому все подготовительные мероприятия проводились в большой тайне.
С 16 часов 15 октября Военный совет OOP находился на борту крейсера «Червона Украина». Через каждый час мы получали доклады о ходе выполнения плана. Все шло хорошо. В 22 часа, как и было предусмотрено, начали погрузку на корабли главные силы армии. Ровно в полночь оставили позиции батальоны прикрытия. Небольшое отступление от графика произошло лишь в самом конце: последние суда отошли от одесских причалов не в 5.00, а в 5 часов 30 минут 16 октября.
По просьбе Военного совета командиры партизанских отрядов, остававшихся в районе Одессы, вели огонь с оставленных нами позиций, мешая противнику заметить отсутствие армии. Партизаны справились с этим заданием отлично. Они обозначали армию и днем 16 октября, а также в ночь на 17–е. Лишь во второй половине дня 17 октября противник осмелился вступить в Одессу.
В это время Приморская армия, готовая к новым боям, находилась уже на Крымском полуострове.
Участников обороны Одессы иногда спрашивают: чем же все‑таки объяснить, что враг, продолжавший в других местах наступать, под Одессой был остановлен? Случайно это произошло или тут действовала какая‑то закономерность?
Мне кажется, рассказанное мною объясняет, что случайно это произойти не могло.
Хочу еще добавить: Приморская армия, и прежде всего ее руководящие кадры, равно как и одесские моряки, а также партийный и советский актив города были предупреждены, что, вероятно, предстоит обороняться на изолированном плацдарме. Это предупреждение имело очень, большое значение, должным образом настраивая людей, заставляя их проникнуться величайшей ответственностью.
И еще надо особо подчеркнуть вот что: под Одессой сложилось исключительно крепкое и тесное боевое содружество сухопутных частей с военными моряками, которое явилось могучей, непреодолимой для врага силой.
Теперь, когда прошло уже более четверти века, порой начинает казаться, что вроде и трудностей‑то особых не было и все шло так, как и должно было идти… Но нет, трудно было очень, особенно вначале, когда решалось главное — сможем ли остановить врага.
Трудности и тяготы Одесской обороны преодолели советские люди, воспитанные Коммунистической партией, ею руководимые. Это и сделало возможным общий массовый подвиг, совершенный воинами нашей армии, моряками флота и жителями мирного советского города.