— Что?..
— Я сказал — вместе с квартирной платой, — повторил Руффо, — с платой за квартиру, в которой вы живете…
— Какое вам дело до моей квартиры, черт вас подери?
Руффо посмотрел на Жерара почти добродушно.
— Разве мистер э-э-э… Брэдли, разве он не сказал вам, что этот дом принадлежит нашей компании?
— В первый раз слышу!
— О, очень жаль… Это большое упущение с его стороны, очень большое.
Жерар резко засмеялся и сел в кресло.
— Вот, значит, что! Ясно. Так это была мышеловка?
— К чему такие слова, сеньор Бюиссонье, что вы?.. У меня и в мыслях не было ничего подобного. Когда мистер Брэдли сказал мне, что вы находитесь в трудном положении, и попросил разрешения временно предоставить вам эту квартиру, я ничего не имел против… поскольку… э-э-э… поскольку мы думали остаться с вами в хороших деловых отношениях. Не так ли, сеньор Бюиссонье? Но коль скоро эти отношения вступили в такую фазу…
— Можете не продолжать, — усталым голосом сказал Жерар. — Сколько стоит эта квартира в месяц?
— О, я в такие детали никогда не входил, это вам нужно справиться у администратора… Около тысячи, я предполагаю… Впрочем, с меблировкой это будет несколько дороже. Не знаю, сеньор Бюиссонье, честно говоря, просто не знаю…
— Ловко, — сквозь зубы проговорил Жерар, глядя в окно пустыми глазами. — Ловко, будь я проклят… Впрочем, так дураков и учат!
Руффо, с портфелем под мышкой, не торопился уходить. Заметив на стене акварели, он снова нацепил пенсне и подошел поближе.
— Вы не дурак, молодой человек… — сказал он рассеянно, разглядывая горный пейзаж. — Просто вы, к сожалению, принадлежите к той вымирающей породе людей, которая готова испортить себе жизнь ради возможности сделать красивый жест. Хотя в данном случае это, пожалуй, не просто красивый жест… Это, пожалуй, уже и в самом деле глупость. Простите э-э-э… за откровенность. Меня удивляет, что вы не способны понять разницу между, скажем, тем, чтобы выступить по радио с чтением неприличных анекдотов или рассказать анекдот приятелю — с глазу на глаз… Я вам не предлагаю написать такую картину и выставить ее для всеобщего обозрения… М-да… Одним словом, я не теряю надежды, что вы после здравого размышления посмотрите на это дело несколько иначе… Во всяком случае, прошу помнить, что мое предложение остается в силе. И, зная уже вас как большого мастера своего дела, — Руффо подчеркнул слово «большого» и кивнул на дверь ателье, — я готов теперь предложить вам гораздо большее вознаграждение. Я никогда не сорил деньгами, но никогда и не жалел их на подлинные произведения искусства… В данном случае я предлагаю вам пятьдесят тысяч. Мой телефон вы знаете. Чрезвычайно сожалею…
Он снял пенсне и пошел к выходу — маленький, сухонький, похожий в своем черном, чуть старомодном костюме на учителя в отставке.
В прихожей он обернулся и почти благодушно взглянул на Жерара.
— Мне от души жаль вас, маэстро, — медленно проскрипел он, — с вашим талантом вы через год могли бы стать кумиром публики. Но для этого, разумеется, вам пришлось бы отказаться от красивых жестов… М-да… Дон-Кихоты сейчас не в моде, где бы они ни появлялись — в делах, в искусстве или в политике. В наш реальный век фортуна отдается реалистам, а те, кто этого не понимает, умирают неудачниками. Что ж, честь имею… Простите за беспокойство.
Жерар захлопнул за ним дверь и вернулся в ливинг, задыхаясь от ярости.
— Старый сатир, дерьмо проклятое! — выругался он вслух. — «Фортуна отдается реалистам»! Ну и спи со своей фортуной, старый потаскун, козел…
Подойдя к столику, на котором стоял сифон с сельтерской, он взял стакан и заметил, как дрожат руки. «Сволочь!» — выругался он еще раз, нажав рычажок сифона. Струя с шипением ударила в стакан. На таких вот и покоится общество, прав был Брэдли. «Кожи Руффо — лучшие в мире!» Всеми уважаемый промышленник, олицетворение честности…
Стакан ледяной шипучки немного успокоил Жерара, он присел на край дивана и принялся набивать трубку, стараясь не думать о старом козле, сатире.
Отвесные лучи полуденного солнца не заглядывали в комнату, но Жерару показалось, что света слишком много. Очевидно, переутомил зрение, меньше нужно работать. Ничего, теперь об этом беспокоиться не придется. Встав и подойдя к окну, он опустил штору-жалюзи, набранную из косо поставленных алюминиевых пластин. Комната погрузилась в приятный сумрак, Жерар вытянулся в кресле, ожесточенно дымя трубкой. Да, Элен будет огорчена. «Мне приятно работать только с вами, потому что вы никогда не смотрите на меня так, как другие…» Девчонка безусловно пропадет, и очень скоро. Просто пойдет по рукам, как это часто случается с натурщицами. А жаль — славная она, эта Беба. — Надо же придумать такую кличку. Беба — это подходит для обезьяны, вот для кого это подходит. Славная девочка, а пропадет в два счета. С ее профессией и ее внешностью, чтобы не пропасть, нужно иметь сильный характер. Ну и, разумеется, какие-то моральные устои. А что у нее, у этой Бебы? Ничего, кроме соблазнов на каждом шагу. Если бы ее как-то поддержать, помочь, мог бы получиться толк, а иначе… Впрочем, что об этом думать? Теперь-то уж ты ничего сделать не можешь. А мог бы. Конечно, мог бы — имея деньги. Вот вам очередная проблема морального порядка…
Жерару вдруг захотелось заснуть — и спать как можно дольше, чтобы ни о чем не думать. Посидев еще несколько минут с закрытыми глазами, он устало поднялся, прошел в спальню и, не сняв обуви, повалился на постель. «Спать, спать», — приказал он себе. Но сон не приходил. В тишине спальни, затененной шторами, монотонно и раздражающе шумела решетка вентиляционного отверстия под потолком, через которое в комнату поступал охлажденный и профильтрованный воздух, однако оставшийся после посещения Руффо душок отравы присутствовал в атмосфере, словно некий зловредный газ, лишенный цвета и запаха, но способный довести до сумасшествия.
Поняв, что заснуть не удастся, Жерар вытянулся на спине, закинув руки за голову. Над ним, в полумраке, блестела причудливой формы люстра, похожая на модель межпланетной станции. И это хитроумное кольцеобразное сооружение из позолоченного и эмалированного металла, и едва слышный шум вентиляции, и даже вкрадчивая упругость матраца из пористого каучука — все это раздражало, казалось нелепым до отвращения. Уехать бы в родную Бретань, жить в окружении воды и камня среди упрямых и неторопливых на язык людей — рыбаков с изъеденными солью руками, с выцветшими глазами на выдубленных ламаншскими бурями лицах…
В два часа — он машинально взглянул на часы — раздался звонок. Жерар открыл, увидел перед собой портье и вспомнил о данном вчера обещании.
— Добрый день, сеньор Бусоньер, — несмело поклонился тот, — простите за беспокойство… Вы мне вчера велели принести вам это…
Дон Хесус робко протянул Жерару исписанный корявым почерком лист бумаги и, встретившись с ним глазами, опустил руку.
— Может быть, вы передумали, сеньор Бусоньер? — тихо спросил он. — Я знаю, это трудная штука — такие хлопоты…
Жерар кашлянул и хотел что-то сказать, но промолчал.
— Вы извините, — опять поклонился портье, — я думал, раз вы сказали… Конечно, это трудно, такие деньги — тысяча семьсот песо…
— Видите ли… — хрипло начал Жерар и снова замолк.
Портье еще раз поклонился и отступил от двери.
— Я понимаю, сеньор Бусоньер… Я понимаю. Конечно, такие деньги… Мы только с женой думали — если не выйдет все, то, может быть, хотя бы часть, мы бы остальное попытались занять под проценты… Есть один турок, он дает…
Дон Хесус улыбнулся дрожащей улыбкой и заискивающе перехватил взгляд Жерара.
— Простите, — сказал наконец тот, — я немного нездоров, не обращайте внимания. Тут дело не в сумме… Дело в том… что… Впрочем, ладно! Дайте бумагу, я этим займусь.
Ну что ж, иногда за тебя решают обстоятельства. В таких случаях остается лишь покориться, и это оказывается легче, чем решать самому. Намного легче! Жерар был теперь спокоен, совершенно спокоен. Дон Хесус растерянно что-то бормотал, на лице его была недоверчивая радость, и он обеими руками хватал руку Жерара.
— Ладно, ладно, — усмехнулся тот, — не стоит благодарности, дон Хесус, для меня это не составляет труда. Зайдите ко мне завтра в это время. Ну, всего наилучшего…
Он вернулся в ливинг, на ходу пробегая содержание бумаги. Сумма была указана аккуратно — цифрами и прописью. Тысяча семьсот песо. Жерар нацедил себе еще стакан содовой и медленно выпил, не сводя глаз с развернутого прошения. Потом тщательно разорвал бумагу на мелкие клочки, с усмешкой взвесил их на ладони и высыпал в пепельницу. Потом подошел к телефону.
— «Руффо и компания», — заученно пропел в трубке голос телефонистки. — Что прикажете, кабальеро?
— Мне нужен дон Ансельмо Руффо, спешно.
— Прошу прощения, у сеньора Руффо заседает административный совет. Прикажете что-нибудь передать?
— Соедините меня с ним, черт возьми! — бешено крикнул Жерар. — Я сказал «спешно»!
— Простите, но во время заседаний…
— Послушайте, вы, если через тридцать секунд я не получу соединения с доном Ансельмо, считайте себя уволенной! Ясно?
Телефонистка испуганно умолкла, послышалось щелканье переключаемых коммутаторов и гудки. Потом в трубке недовольно проскрипел знакомый голос:
— В чем дело?
— Сеньор Руффо?
Жерар вдруг замолчал, охваченный каким-то внезапным приступом не то страха, не то слабости.
— Я слушаю, — еще более недовольно проскрипел голос.
— Это говорит Бюиссонье, — быстро сказал Жерар, справившись с собой. — Дело в том, что я передумал и принимаю ваше предложение.
— А, мой молодой друг, — медленно и, как показалось Жерару, с едва уловимым оттенком насмешки протянул Руффо. — Ну что ж, приступайте к работе. Чем-нибудь могу быть вам полезен?
— Да. Мне нужны еще две тысячи песо, и не позже завтрашнего полудня. В противном случае…
— Вы получите их через час.
— Если можно — наличными.